Сергей Переслегин
Что внутри: позволить себе остаться личностью могут немногие.
Комар Виталий и Меламид Александр. Душа Нортона Доджа. 1978–1979. Из проекта «Корпорация по покупке и продаже душ». Коллекция Колодзей русского и восточноевропейского искусства, Хайленд Парк, Нью-Джерси, США; Москва, Россия, Колодзей Арт Фаундейшн, США
Образ жизни формируется на пересечении мышления, коммуникации и деятельности человека. Они, в свою очередь, определяются его личной идентичностью, под которой понимается совокупность этнических, религиозных, гендерных, культурных и иных убеждений, ограничивающих свободу.
В современном информационно открытом обществе формирование идентичности не предопределяется воспитанием и должно рассматриваться как акт экзистенциального выбора. Давление на личность, однако, сохраняется.
Механизмы воздействия
В прежние эпохи давление общества на личность осуществлялось силовыми и экономическими методами. В ХХ столетии к ним прибавилось информационное воздействие, причем речь идет отнюдь не только о пропаганде или рекламе. Слишком много информации создано человечеством, слишком сложны и многообразны внутренние информационные связи, слишком быстро происходят процессы самоорганизации информации. Информация уже не зависит от своих носителей – людей, у нее собственные цели, свои приоритеты развития, своя, нечеловеческая, логика. Информационные субъекты существовали всегда, но лишь во второй половине прошлого века они оккупировали ноосферу, вступив в ожесточенную борьбу за господство над человеческими сознаниями. Уже в наше время это привело к возникновению принципиально новых социальных структур и, следовательно, образов жизни.
После Пражской и Парижской весен 1968 года оформился еще один механизм воздействия общества на личность. Первая и Вторая мировые войны, холодная война, революционные выступления, политические и социальные кризисы – все это привело мировые элиты к пониманию преимуществ системы «сдержек и противовесов». В результате ее реализации международное напряжение действительно снизилось, что выразилось сначала в политике «разрядки» 1970-х годов, а затем – в переходе к однополярному устройству мира и первой волне глобализации 1990-х. Очень быстро выяснилось, что вся эта система, в наше время нашедшая выражение в доктрине «устойчивого развития», требует такого качества, как политкорректность. В большинстве европейских стран (и в России) политкорректность «переформатировали» в толерантность.
Вроде бы - что можно возразить против воспитания толерантности в массах? Проблема состоит в том, что терпимость подразумевает либо очень высокий уровень развития личности («с высоты моего происхождения не видно никакой разницы даже между королем и вами»), либо, напротив, крайне низкий (когда человеку безразличны окружающие). Последнее обеспечить значительно проще.
Кроме того, высокая толерантность означает, как правило, низкую пассионарность. Вы можете представить себе толерантного Лютера? «На том стою – и не могу иначе».
Здесь необходимо заметить, что при низкой пассионарности возможен только один образ жизни – растительный. Соответствующий социальный тип может существовать лишь в условиях поддержки со стороны общества – так возникла европейская система социального обеспечения (велфер).
Подведем промежуточный итог.
В настоящее время существует семь механизмов давления общества на человека.
Внеэкономическое (силовое) давление, источником которого служит юридическая и карательная государственная система. Сейчас, с внедрением правового регулирования интеллектуальной собственности, это давление усилилось.
Экономическое давление, предписывающее под угрозой деклассирования выбирать только определенные конвенционные виды деятельности, в основном – массовые. Источником этого давления служит господствующая система хозяйствования.
Информационное давление в форме пропаганды. Это давление индуцируется политической системой государства.
Информационное давление в форме рекламы. Источником рекламы является бизнес (и в известной мере вся современная система экономики с ее неизбежно кредитным характером, вынуждающим рынки постоянно расширяться).
Давление со стороны самоорганизующейся информации, модифицирующей поведение людей и сценирующей их поступки.
Культурное давление, приводящее к снижению пассионарности. Источником этого давления являются мировые политические элиты.
Формальные культурные ограничения, представляющие собой набор убеждений мировых культурных элит.
Перечисленные механизмы формируют образ жизни современного европейца. В большей или меньшей степени они воздействуют на все социальные слои, а поведение среднего класса определяют целиком и полностью.
Сценарий: кризис идентичности
Как может выглядеть сценарий образа жизни (за горизонт сценирования возьмем одно поколение, то есть 20 лет)? Чтобы конкретизировать задачу, рассмотрим жизнь «золотого миллиарда», тем более что Россия, в общем и целом, к нему относится.
Европа и Россия в течение всего указанного периода будут находиться под действием нарастающего антропотока с юга – из стран Средней и Центральной Азии, преимущественно исламских. Это поставит привычную европейскую идентичность перед вызовом со стороны ярко проявленной мусульманской. США также испытают демографический нажим с юга (латиноамериканская миграция). Кроме того, в стране нарушится равновесие между белым и черным населением, что также спровоцирует культурные, этнические и конфессиональные вызовы.
В норме любая культура реагирует на предъявление чужой идентичности переводом собственной идентичности в манифестную форму, иначе говоря – акцентуацией своего образа жизни. Но в случае искусственно пониженной пассионарности такой ответ невозможен: во-первых, нет ни сил, ни энергии, во-вторых, «это нетолерантно».
Другой проблемой, с которой в ближайшие годы столкнется европейская идентичность, станет кризис мировой финансовой системы; первым звонком здесь можно считать текущий кризис ипотечного кредитования. Этот кризис усугубится проблемой дефицита генерирующих мощностей (по осторожным и скорее всего заниженным оценкам нехватка электроэнергии составит в 2020 году около 15% общего объема генерации) и прогрессирующей нехваткой продовольствия. Эта цепочка кризисов окончательно сведет на нет проект «устойчивого развития», нарушит стабильность мировой политической системы и поставит средний класс в условия подрыва идентичностей. Это должно привести к краху европейского образа жизни, тем более что в условиях сокращения европейской рождаемости и росте продолжительности жизни нагрузка на систему социального страхования быстро станет непомерной.
В сущности, европейским элитам остается два возможных сценария развития событий. Первый – инерционный: не делать ничего, то есть бороться с проявлениями кризиса идентичности, не затрагивая его сути – в надежде, что «обойдется» или по крайней мере что удастся оттянуть катастрофу и переложить ответственность за нее на следующее правительство. Второй – революционный: отказаться от политики «сдержек и противовесов», акцентуировать идентичность, перестать культивировать в обществе толерантность, поощрять наиболее пассионарные элементы. Общество снова обретет конкурентоспособность, но последствия резкого, взрывного роста пассионарности в современном социуме могут быть непредсказуемыми – во всяком случае, очень вероятен ренессанс как мирового левого, так и мирового правого проектов в наиболее одиозных формах. В этом случае европейский образ жизни останется европейским, но испытает коренную ломку с высвобождением ряда архаичных черт.
Социальная ткань: перспективы
Приведенное в начале определение образа жизни позволяет построить три типологии, но мы здесь ограничимся простейшей и самой важной – ранжируем образы жизни по типу мышления.
Самым простым и, возможно, самым действенным является обыденное мышление. Оно материалистично, работает с объектами (предметами) физического мира и событиями. При этом события объективны, а предметы операциональны, их можно перемещать с места на место, разбирать, конфигурировать (для чего требуется соответствующий навык и способность трудиться). Это – мышление рабочего и крестьянина, инженера и конструктора, военного и предпринимателя. Оно является очень конкретным и очень сильным. Именно обыденному мышлению мы должны быть благодарны за современный комфортабельное устройство мира.
Научное мышление характеризуется работой с абстрактными категориями, из которых выделяются «истина» и «ложь». Важнейший элемент научного мышления – понятие доказательства, логического преобразования некоторого высказывания либо к конвенционально признанной истине, либо к противоречию с ней. В первом случае высказывание считается доказанным, во втором – опровергнутым и ложным. Этот тип мышления – тоже очень сильный. По существу он представляет собой философский «бэкграунд» мышления обыденного, позволяя нам действовать вне пространства обыденного опыта. Это мышление ученых, современных политиков, бизнесменов, управленцев – всех тех, кто обладает соответствующей квалификацией и способен профессионально и с удовольствием мыслить. Научному мышлению мы обязаны наличием в мире правил и закономерностей, наличием экзистенциальных представлений о реальности, философским осмыслением действительности.
Диалектическое мышление работает с двусторонними противоречиями, то есть начинается там, где заканчивается мышление научное. В рамках научного мышления: мы пришли к противоречию, следовательно, исходное предположение неверно. В рамках диалектического: мы пришли к противоречию, следовательно, система, которую мы рассматривали как неизменную данность, развивается, и мы должны сменить рамку анализа. Этот тип мышления характерен для компетентных людей: некоторых священнослужителей, философов, высших управленцев военного и мирного времени. На этом уровне живет настоящее проектирование, стратегирование и сценирование, прогнозирование будущего, высшие формы творчества. Едва ли в мире наберется более 0,1% людей, способных мыслить диалектически и поддерживать соответствующие поведенческие паттерны, но в действительности они – и есть человечество в его способной к развитию части: диалектическое мышление порождает развитие как образ жизни.
И совсем немного в мире людей, способных анализировать противоречия с более чем двумя сторонами и балансы между ними. Этот тип мышления требует не навыка, не квалификации, не компетенции, а чего-то, что не имеет четкого определения, но создает образ жизни, основой которого является свобода, спонтанность.
Все перечисленные выше типы мышления и соответствующие образы жизни (связанные с трудом, мышлением, развитием, свободой) характеризуют около 10% населения, причем этот показатель неуклонно снижается. А что же все остальные?
Это люди, неспособные ни поддерживать определенный тип мышления, ни тем более управлять переходами между типами. Их мышление случайно по своему содержанию, эклектично по форме, не обладает предсказательной силой, не способно к развитию. Собственно, оно и мышлением не является: в современных социальных моделях такие люди названы немыслящим большинством.
Немыслящее большинство возникло как естественная реакция человеческого общества на нарастающую агрессию со стороны информационных субъектов и на государственную политику снижения пассионарности.
В мире больших информационных систем можно существовать либо за счет выдающихся личных достижений, либо – став частью соответствующей большой системы. «Немыслящее большинство» и образовало собой такую систему – социальную ткань. Социальная ткань способна поглощать и даже утилизировать любое информационное воздействие, до рекламы включительно. Она, в сущности, также является информационным субъектом, поэтому не зависит от своих конкретных носителей – индивидуумов. Да, индивидуумы не способны ни мыслить, ни действовать. Но ткань как целое способна и к тому, и к другому. Она гораздо лучше приспособлена к современной эпохе, нежели те немногие, кто позволяет себе оставаться личностями и мыслить свободно. Можно предположить, что в течение всего горизонта прогнозирования социальная ткань будет вытеснять «обычных людей» на социальную периферию.
Социальные ткани не могли развиваться в прошлом, когда насыщенность информационного пространства была невелика и, главное, отсутствовали необходимые коммуникационные устройства. Ситуация изменилась с появлением интернета; окончательно оформили «тканевой мир» распространившиеся в последние годы социальные сети.
Нетрудно предсказать, какой образ жизни окажется господствующим в 2010-е годы. Социальные сети, господствующие в экономической, политической и культурной жизни. Люди, основная жизненная функция которых – поддерживать существование социальных сетей. Разрушение всех прочих форм организованности, атомизация семьи. Окончательный переход кино и литературы в сервисную позицию по отношению к сетям, что означает безраздельное господство сериальности. Все это – на фоне финансового и политического кризиса, кризиса демократической формы правления, кризиса индустриальной фазы развития, кризиса идентичности, кризиса поведенческих факторов.
Что к этому можно добавить? «Крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым, и нет никого, чтобы поднять эти короны», как писал Энгельс.
Переживем и это. Социальные ткани в принципе не способны к развитию, поэтому их неизбежный исторический расцвет недолговечен. Они будут жить до первого потрясения, которым станет или крупная война, или стадиальный кризис. Затем социальные ткани распадутся, и этот распад необратимо трансформирует мир.
«Но это – уже совсем другая история».
