Вопросы мировоззрения

Поначалу казалось, что в глубинке совсем не с кем работать.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)

Александр Балобанов – директор Института «Малые города». Соответственно о малых городах и была наша беседа.

– Александр Евгеньевич, чем работа с малыми городами отличается от работы с городами большими?

– В программе «Малые города» Фонда Сороса (2000–2003 годы) мы занимались разработкой стратегий социально-экономического развития городов с населением до 50 тысяч человек. Когда я включался в работу, было впечатление, что разрабатывать стратегию здесь невозможно – нет ресурса. В больших городах – до этого я работал в консалтинговой фирме – мы были акцентированы на управленческие технологии, на организацию системы управления и так далее. А здесь чего организовывать? Мало народу, менять людей не на кого. Но обнаружился ресурс, до которого, наоборот, трудно добираться в больших городах. Это ресурс ощущения места. Когда люди в городе живут у себя дома.

– В чем это заключается?

– Москва у каждого своя. Увидеть ее целиком очень сложно. А житель малого города воспринимает город как раз целиком. Стратегия в большом городе – это профессиональная управленческая конструкция, большой вопрос, как она может быть видна просто жителю. А в Урюпинске видна.

В Екатеринбурге, скажем, работа по стратегическому планированию связана с функционализацией, операционализацией, переводом в электронный формат. Строится машина стратегирования. А в малом городе ключевым было вовлечение сообщества – чтобы все знали, что разрабатывается, что делается, как делается. До операционализации часто вообще не доходило.

Идея программы была классическая – выбрать городов пять–семь и с ними сделать стратегию, привлечь консультантов, экспертов и так далее. В традиционном для Фонда Сороса режиме объявили открытый конкурс и получили около 170 заявок. Это было для всех неожиданно. Сразу подняли планку – в первой волне было 38 городов-участников. В итоге через программу прошло более сотни городов. Для малых городов был значим сам факт того, что на них обращают внимание. Сначала, когда собирали глав, понимание собственно смысла проекта было слабое. Потом, уже по завершении программы, я спрашивал глав – как вы оцениваете это теперь, зачем вам это было надо? Отвечали по-разному, но один ответ звучал практически все время. Они отвечали, что это их вытащило из повседневной рутины, дало более широкий горизонт – в малых городах большой дефицит возможности увидеть что-то по-новому, принять участие в новом формате работы.

– Что входит в понятие стратегии развития малого города?

– Определение своего места, своей перспективы, возможностей. Но это определение состоит как минимум из двух частей – из экономических, исторических и прочих предпосылок, с одной стороны, и из установок людей – с другой.

– Установки людей сильно отличаются от города к городу?

– Да. У меня осталось очень яркое впечатление от двух городов, отстоящих друг от друга буквально на сотню километров, – Торжок и Осташков. Два принципиально разных образа. Торжок – это город на дороге, через него все проезжают, многие хотят уехать – кто в Москву, кто в Питер. Там есть музей, посвященный этой дороге из Петербурга в Москву. Все завязано на дорогу. В смысле мироощущения. А Осташков – город у озера. Никто никуда не едет. Люди живут здесь. В Торжке глава рассказывал, что люди к нему приходили с просьбой организовать рытье водоотводных канавок вокруг личных участков. В Осташкове это организуют сами.

– Как эти особенности можно воплотить в стратегию?

– Стратегия выстраивается в связке с местной природой. В создании стратегии очень тяжело дается формирование – и формулировка – миссии города. Но когда удачный вариант выдвигается, всегда очень отчетливо виден местный характер. У того же Урюпинска слоган: «Урюпинск – столица российской провинции». Так и есть: он находится далеко от областных центров – Воронеж, Тамбов, Волгоград – и стягивает на себя сельскую округу.

– Город как центр сельского района – как такой город поднимать?

– Сельская территория как раз более унифицирована. Между селами больше общности – сельский труд, сельское хозяйство. А города сильно друг от друга отличаются. Но на уровне Федерации, законодательства, формирования бюджетных отношений – это не учитывается. Все задается с федерального уровня, по единым шаблонам. А поднимать как раз надо везде по-разному – что ни город, то норов.

– Понятно, что из каких-то городов действительно надо уезжать. И это не федеральная власть виновата, что люди немобильны, это качество человеческого капитала.

– Да, это оборотная сторона привязанности к месту. Вопрос – что должно быть в том месте, где живут и работают люди, чтобы жизнь была человеческой и нормальной. В каких условиях живут те, кто приезжает на заработки в большой город?

Безработица – это следствие специфики экономической ситуации. Я видел города, где градообразующим предприятием является ликеро-водочный завод. Например, в Змеиногорск Алтайского края. Город сложился вокруг шахты «Змеиная», но ее ресурс давно был выработан, а люди здесь – переехали, живут. Теперь вот ликеро-водочный завод, заложенный еще сто лет назад Витте, – градообразующее предприятие.

Но, хотя экономическая составляющая, безусловно, важна, дело не только в ней. Ведь можно в одних и тех же условиях ощущать, что ты живешь достойно или что ты живешь в богом забытом месте. Важно, чтобы у людей было ощущение полноты и осмысленности жизни. В больших городах это больше на уровне семьи, дружеского круга, а тут и на уровне сообщества в целом.

Важный ресурс малого города – то, что люди ощущают его как дом. Фото Олега Ласточкина (НГ-фото)

– Сейчас как раз нужно такое позитивное мышление, потому что на мировой кризис мы повлиять не можем, а на свое мироощущение вполне. Есть какие-то примеры того, как город находил себя в нынешних условиях?

– Есть уже ставший хрестоматийным пример Мышкина, где удалось найти формат, базирующийся именно на этой местной общности, который дал возможность построить жизнь по-новому. Они нашли ход через название города – Музей мыши и все прочее. И в 2000 году глава города, в прошлом банкир, очень интересно ставил задачу финансового обеспечения развития. Городской бюджет, говорил он, не мой инструмент. Как в губернии скажут, так, в конечном счете, и будет. А сделать так, чтобы каждый турист, сошедший с теплохода в Мышкине, оставил здесь 5–10 долларов, – наша задача. Это грамотное и редкое отношение к городскому пространству – обычно город приравнивается к городскому бюджету. Очень интересный сюжет с городом Покров Владимирской области. Флагманским проектом их стратегии была ревитализация трассы Москва–Нижний Новгород. Они начали восстанавливать историческую застройку. Там, где собственником была администрация, стали создавать условия для сдачи в аренду. Было выстроено общее пространство работы с этой улицей, несмотря на то что домики и деятельность, которая там протекает у предпринимателей, очень разная. Все было обвалено, ушла торговля, а сейчас восстанавливается. Частные гостиницы, ресторанчики. Фабрика помогла организовать в краеведческом музее музей шоколада. Потом появилось шоколадное кафе, потом открылся шоколадный фонтан┘ Все это делалось «всем миром», участники общей работы были совершенно разные, каждый со своими интересами, но вместе восстанавливали общий город. Там даже «отвязные» байкеры на Дне города ездят по стадиону с флагом города, чувствуя себя покровчанами. Есть много разного «мелкого», что создает характер места и что никаким общим шаблоном не схватишь. И вопрос в том, как строить общее пространство страны, не убивая эту местную жизнь. Как увидеть даже с областного уровня, не то что с федерального, ресурс, связанный с тем, что человек сдирает штукатурку и находит керамическую плитку, которая соответствует проекту, сделанному с ориентацией на реконструкцию общего облика города, и гордится тем, что приобщается к восстановлению глубокой исторической традиции, местной традиции?

– Тем не менее малым городам нужна помощь. Но как им помочь? При низкой мобильности населения?

– Мобильность населения низкая. Но в отношении бизнеса это позитивно: это не тот бизнес, который пришел, чтобы получить прибыль, а чуть сменилась ситуация – ушел.

– А какие бизнесы могут быть?

– Гостиницы там, где туристические потоки. Первичная переработка – там, где есть сельское хозяйство. Где лесные массивы – обработка и сбор даров леса. В Валуйках Белгородской области ликеро-водочный завод очень хороший, но ни на какие рынки они поехать не могут – рынки все поделены. При этом они для своей продукции везут травы из Новосибирска. Такие связки возникают только тогда, когда есть жизнь, их нельзя сделать по шаблону.

Попробуйте в Москве в сезон урожая купить антоновку из Тульской области. Почему ее нет, там же яблони ломятся? Но с молдавскими поставщиками отработаны технологии, а с этими нет. А вам что больше нравится – все время есть высокотехнологичный гольден или иметь возможность менять антоновку на коричневое, коричневое на пепенку, пепенку на анис и т.д.?

– А сельхозкооперацию возродить? В нацпроектах про это много.

– Проблема во внимании к разным проявлениям жизни. Медведев недавно сказал, что нужно строить систему стратегического планирования на разных уровнях, специализированную. Стратегическое планирование в городах началось в конце 90-х – с Петербурга, где стратегия развития была привязана к реконструкции городского центра. На этом много выросло. По оценкам 2002–2003 годов, около 300 городов в России занимались стратегическим планированием. Но несколько лет назад был сделан новый шаг – стратегическим планированием стали заниматься на региональном уровне. Стратегирование на региональном уровне стало определяющим. Но практически все стратегии регионального развития муниципалитетов не видят – какое уж там внимание к деталям. А основное именно здесь – не хватает инструментария, квалификации, желания видеть города дифференцированно, не строить их в одном шаблоне. В таком шаблоне можно – и нужно! – отстроить только минимальную обеспеченность, которая всюду должна быть единой. Но, кстати, о социальных стандартах разговор идет уже добрый десяток лет, а их как не было, так и нет.