Виталий Тамбовцев
Кроме технологий нужны институты.
Фото Виктора Мордвинцева (НГ-фото)
С легкой руки президента РФ Дмитрия Медведева слово «модернизация» за последний год широко вошло в лексикон не только политиков, но и читающей публики. Однако расширение масштабов ареала бытования этого слова не привело пока к заметным изменениям в нашей жизни (как говорят на Востоке – сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет┘). Кроме того, разные люди очень часто понимают под модернизацией очень разные вещи. Другими словами, существуют разные идеологемы модернизации.
Не вдаваясь в историю и теорию вопроса – а понятию модернизации уже около 60 лет, – остановлюсь только на тех измерениях модернизации, которые важны для российского контекста его обсуждения.
Все общество или только экономика
Первый водораздел в трактовках проходит по линии: модернизация российского общества в целом (включая экономику, социальную сферу и политическую систему) – либо модернизация только экономики или даже еще более узко – модернизация технологической базы экономики. Подавляющее большинство наших чиновников понимают модернизацию именно в последнем смысле – отсюда и погоня (по крайней мере на словах) за инновациями, которые также, разумеется, трактуются как чисто технологические. Между тем в своем исходном смысле, развитом известным американским социологом Талкоттом Парсонсом, модернизация – это прежде всего модернизация общества, переход от традиционного к современному, рационалистическому, социуму.
Аргументы отечественного истеблишмента, считающего актуальной только модернизацию техники и технологии, очень просты: наше общество, десятки лет назад прошедшее через мясорубку коллективизации и жарочный шкаф индустриализации, никак нельзя считать традиционным, то есть крестьянским (эти две характеристики фактически отождествлял автор представлений о традиционном обществе Макс Вебер). Это, говорят они, вполне современное общество, так что зачем же ему еще модернизироваться?
Снизу и сверху
Оставим пока этот вопрос без ответа и перейдем к другому важному водоразделу, связанному с методами модернизации (неважно чего – общества или только технической базы производства). Здесь принято разграничивать эволюционную модернизацию, ростки которой идут «снизу», от массы неорганизованных и самоорганизованных товаропроизводителей и граждан, и модернизацию «проектную», насаждаемую «сверху», мощью государственной власти.
Что интересно в этой связи заметить: действительно, современному обществу, состоящему из таких неорганизованных и самоорганизованных индивидов – производителей и потребителей, – для эволюционного развития направляющая рука государства, вообще говоря, не нужна. Движимые своими, вполне эгоистическими интересами в условиях высокого уровня конкуренции и ограниченные правилами игры – институтами, – содействующими развитию предпринимательства, эти индивиды на свой страх и риск генерируют инновации, среди которых выживают и закрепляются те, которые оказались востребованы многими другими индивидами – фирмами и отдельными потребителями. Конечно, и здесь никто не откажется от бюджетного финансирования, дешевых кредитов, льгот по налогам и пошлинам и т.п. – и государства охотно предлагают все это, плюс к тому обильно финансируя фундаментальную науку; но импульс к инновациям (как техническим, так и социальным, и организационным) идет именно снизу, от фирм, граждан и их различных объединений. В таком обществе государство в лице президента или премьер-министра просто не может сказать: «Я определил следующие приоритетные направления инноваций┘», поскольку понимает, что не может знать больше, чем знает множество изобретателей, ученых, предпринимателей и потребителей, чье совокупное взаимодействие только и может определить (и, что важно, реализовать!) эти самые приоритеты.
Поэтому, когда отечественный истеблишмент, полагающий наше общество не нуждающимся в модернизации, одновременно говорит и о необходимости внедрения (технологической) модернизации сверху, в форме управляемого государством проекта, он явно противоречит сам себе.
Что же касается проектной модернизации (у нас в этой связи ссылаются как на удачные проекты прежде всего на реформы Петра I и советскую индустриализацию), то мировой опыт здесь очень однозначен. Сошлюсь на интереснейшую книгу Джеймса Скотта «Благими намерениями государства: почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни», изданную издательством «Университетская книга» в 2005 году. Детально разобрав несколько таких проектов – от истории города Бразилиа, спроектированного Ле Корбюзье, до идеальных «государственных деревень» в Эфиопии и коллективизации в СССР, – Скотт приходит к ясному выводу о том, что все они привели к негативным результатам по одной простой причине: власть «забыла» спросить у людей, чего они хотят, что значит для них «хорошо» и «плохо». Власть всякий раз полагала, что это известно только ей, и железной рукой затаскивала непонятливых граждан в счастье.
А как же промышленная революция Петра I и индустриализация, может спросить читатель. Ведь они были вполне успешными! Да, и тот, и другой проект привели к изменениям в технологиях индустриальной эпохи. Значит ли это, что теми же методами нужно (и можно) модернизировать технологии и в ХХI веке, когда ведущие экономики мира стремительно идут в постиндустриальную эпоху?
Концепции «технологических парадигм» Джованни Доси (1982) и «технологических укладов» Сергея Глазьева (1990) подчеркивают принципиальную разницу между технико-экономическими системами до середины ХХ века и современностью: плотность инновационного потока (и соответственно скорость обновления) в первых была на порядки ниже, чем теперь. Если ранее предприниматель, создавший новый рынок, мог считать себя победившим в конкуренции на десятилетия, то сегодня его «монопольность» длится пару лет. Соответственно технологии «тяжелой промышленности», завезенные в 1930-е годы в СССР, могли считаться вполне современными вплоть до 1970-х годов, в то время как, например, персональные компьютеры 1990-х сегодня – просто антиквариат. Но специфика любого проектного подхода по определению заключается в том, что он десятилетия будет проводить в жизнь то, что было задумано в его начале, поэтому и «на выходе» у него будет технология десятилетней давности: ведь мир вокруг не будет стоять на месте!
Но почему нельзя поменять содержание проекта по ходу его выполнения, в случае обнаружения неразрешимых проблем? Основная помеха этому – устройство политической системы. Ведь проектная модернизация по определению – всегда политическое решение, за которым стоят конкретные политики. Решительное изменение содержания проекта – это фактически признание ошибочности решения, то есть потеря лица для политика. Такое не страшно только для тирана, правящего прямым насилием, в то время как в условиях более мягких режимов признания своих ошибок политики стараются избегать. Поэтому долгосрочные модернизационные проекты здесь в случае обнаружения ошибок не пересматриваются, а тихо забываются, уступая место еще более модернизационным.
Что-то еще
Что значит модернизировать экономику? Для ответа на этот вопрос нужно сначала ответить на другой: а что такое экономика? Соединенные вместе и сообща работающие ресурсы – сырье, материалы, технологии, работники, деньги, знания и т.п. – или и что-то еще? Сегодня совершенно очевидно, что это «и что-то еще», и таковым являются институты – формальные и неформальные правила, по которым работники взаимодействуют друг с другом и с менеджментом, менеджмент и собственники – с чиновниками, чиновники – с гражданами и т.д.
Все эти правила, образующие институциональную среду экономики, не только координируют взаимодействия, но и перераспределяют ресурсы. В соответствии с тем, как они это делают, принято разграничивать эффективные и неэффективные институты. Первые устроены так, что содействуют росту общественного богатства, то есть в результате перераспределения создается общественная стоимость, превышающая понесенные издержки. Вторые же только перераспределяют ресурсы так, что от одних граждан они просто перетекают к другим, лишая одних стимулов созидательно работать, а других – стимулов менять столь удобные для них правила.
 Если железной рукой затаскивать граждан в счастье, последствия будут негативными. Фото Фреда Гринберга (НГ-фото) |
Одними из важнейших среди институтов экономики являются правила, определяющие уровень защищенности прав собственности. Если чиновник не может прямо или с помощью послушного суда отнять приглянувшуюся фирму, у ее владельца есть стимулы инвестировать и заниматься инновациями. Если же права собственности не защищены, рациональной становится стратегия «выкачать ресурсы и убежать» – разумеется, в те страны, где законная защита правам собственности обеспечена.
Насколько важны институты для благосостояния граждан, наглядно показывает пример Северной и Южной Кореи: ведь и ресурсы, и даже пресловутый менталитет граждан в этих странах поначалу, сразу после раздела страны, были совершенно одинаковы, а каковы результаты сегодня?
Может ли эволюционная модернизация «снизу» происходить при неэффективных институтах? Ответ очевиден. Неэффективные институты способны «поддержать» только проектную модернизацию, а скорее – ее видимость, скрывающую «приватизацию» немалых бюджетных средств.
И еще один момент, связанный с институтами и модернизацией: современные технологические парадигмы (или уклады) всецело опираются на креативность большого числа граждан и широкую свободу предпринимательства. Ведь именно предприниматель опробует – востребована идея или нет. Если да, в дело вступают крупные корпорации, обеспечивающие массовость производства, а силой, принуждающей их к этому, опять же является конкуренция. А свобода предпринимательства – то же самое, что надежно защищенные права собственности: зачем мне делать что-то новое, мучиться и экспериментировать, если результаты могут легко отобрать?
Поэтому модернизировать только технологию, не трогая институты, вполне можно было на стадии индустриального развития. Постиндустриальные технологические уклады и неэффективные институты не сочетаются друг с другом.
Система или отрасли, эволюция или проект
Зафиксируем это обстоятельство и очертим еще один водораздел в понимании модернизации, теперь уже – модернизации только экономики. Это выбор между модернизацией экономики как системы и модернизацией отдельных ее отраслей. Казалось бы, очевидная истина – ресурсы всегда ограничены – явственно подталкивает в сторону очаговой, отраслевой модернизации.
И это действительно так, если она осуществляется проектно, за государственно-бюджетный счет. Но это совсем не так, если модернизация идет постоянно и снизу – за счет интеллектуальных и других ресурсов частных производителей, понуждаемых к инновациям тотальной конкуренцией, а не желанием государственных мужей выглядеть современно. Другими словами, очаговость модернизации – прямое следствие ее проектного, не эволюционного способа осуществления.
Именно такой была модернизация в СССР: вполне дедовское сельское хозяйство и транспортная инфраструктура, быт большинства населения, характерный для ХIХ века, и т.п. – «зато мы делали ракеты». При этом вполне благородные попытки трансфера технологий из военного сектора в гражданские отрасли кончались ничем: советские предприятия просто не воспринимали новшеств, их можно было только насильственно внедрять. Вот и сегодня зазвучали мотивы внедрения инноваций, например, энергосберегающих лампочек┘
Очищение среды. Два варианта
Определяющая (при прочих равных условиях) роль институтов в экономическом развитии, в частности для успешности модернизации, с одной стороны, и низкое качество институциональной среды российской экономики – с другой стороны, поневоле порождают вопрос, вынесенный в заголовок этого раздела. Именно так представляют позицию группы экономистов СИГМА, к которой принадлежит и автор этой статьи, некоторые ее критики.
Такой вывод из сказанного выше делать, однако, не стоит. Ведь экономика России весьма неоднородна, это уже не «экономика СССР – единый народнохозяйственный комплекс»: и не комплекс, и не единый. Стало быть, движение «единым фронтом» просто не получится: кто-то уже на передовой, а кто-то только думает, как запрягать и запрягать ли вообще┘
Это значит, что на начальном этапе вполне возможен и оправдан проектный подход для некоторых отраслей. Вот только весь комплексный проект модернизации обязательно должен включать и подпроект модернизации экономических институтов, для успешной реализации которого необходимо резкое повышение эффективности государства. Именно эффективности, то есть нацеленности на рост общественного благосостояния, а не размеров – размеры и так уже слишком велики.
Однако в официальных и официозных текстах по поводу модернизации мы читаем в основном про техническое перевооружение разных производств и иногда – про сокращение числа чиновников. А вот про «расчистку» институциональной среды от неэффективных институтов пока прочесть не удавалось┘
Разные сочетания признаков, перечисленных выше, позволяют определить довольно широкое разнообразие типов модернизации. Для России сегодня, однако, реальный выбор может быть между двумя базовыми вариантами.
Первый: модернизация общества и экономики снизу, поддерживаемая введением эффективных и устранением неэффективных институтов, зарождающаяся в отдельных очагах, но эволюционно распространяющаяся на всю сферу жизнедеятельности наших граждан. При этом, конечно, страдают интересы «перераспределителей в свою пользу», что может потребовать как определенных компенсаций для них, так и, вероятно, где-то употребления власти.
Второй: очаговая проектная модернизация отдельных отраслей (или даже технологической базы отдельных «частно-государственных» компаний) при сохранении неэффективности институциональной среды. Интересы «перераспределителей в свою пользу» при этом, конечно, вполне удовлетворяются, так что их поддержка в целом обеспечена. Хочется только напомнить, что другие страны в ходе этого бюджетного пиршества отнюдь не будут нас дожидаться, даже если бы захотели – ведь там модернизация идет в основном снизу, а не по требованию правителей.
Какой выбор сделан в России? Пока налицо все признаки второго варианта. Окончателен ли этот выбор? Не знаю.
