Юрий Рыжов Недавно меня навестил Эд Кроули, американец, мой давний знакомый, профессор Массачусетского технологического института. Оказывается, он приехал в Москву, где его рассматривали на пост президента Сколковского института науки и технологий.
Эд источал уверенность, что из всех кандидатур выберут именно его. Потому что он приехал с концепцией. Я спросил, в чем она заключается, он ответил – в новом подходе к инженерному образованию, который он уже с успехом ввел в Массачусетском технологическом и еще в ряде не только американских, но и зарубежных университетов. Услышав такое, я немедленно пригласил его с докладом в Московский авиационный институт. Он устроил часовую презентацию. Не скажу, что я был потрясен. Все как бы правильно в этой концепции, но в наших нынешних условиях ее будет трудно реализовать. Я подчеркиваю – именно в нынешних.
Потому что в «хорошо забытом прошлом», которое я еще помню, была очень похожая концепция в знаменитом московском Физико-техническом институте, который я имел честь окончить. Здесь Кроули представил скорее ее западную версию. Физтех, основанный в 1946 году, – это нечто свое. Я поступил через два года после открытия, и главными направлениями были атомная техника, электронная техника, аэродинамика, ракетное двигателестроение, оптика и т.д.
А подготовка была такая. Уже на первом курсе паровозным поездом нас, студентов-москвичей, везли в Долгопрудный. А приезжие ребята жили в общежитии с институтом, где нам читали математику, физику, иностранный язык и другие общеобразовательные дисциплины. А после второго курса нас возили уже электричкой в город Жуковский. Кто-то шел в ЦАДИ (Центральный аэродинамический институт), кто-то шел в ЛИПАН (Лаборатория измерительных приборов Академии наук, а по сути – Курчатовский институт), кто-то еще куда-то – по выбору! Шли учиться и одновременно участвовать в работе – вместе с инженерами, техниками, учеными. Так я, с одной стороны, получал теоретическое образование, как в университете, с другой – инженерное, как в авиационном институте.
Это все наш забытый сегодня опыт. Больше того, замахиваясь на силиконовые долины, не хотим признавать, сколько в стране есть хороших, а то и отличных университетов и исследовательских центров. У нас есть Троицк, Обнинск, Черноголовка – это только под Москвой. У нас есть замечательный Новосибирский академгородок, Томский научный центр, Урал, наконец. Там все есть – только дайте средства. Впрочем, деньги не все решают. Нужна комфортная среда для работы. Если получил грант и появились деньги, ты заказываешь научное оборудование (у нас оно всегда уступало зарубежному) и ждешь затем месяцы, пока оно идет через все кордоны, таможни и пр.
Еще одна наша беда – это редкая способность прикрывать собственные перспективные проекты каким-нибудь туманным новым веянием. Помню, как в середине 80-х я увлекся аппаратами, которые легче воздуха. Потому что пришел к выводу, что нужно делать дирижабли. Во-первых, потому что у нас нет монополии на бездорожье, как это принято считать. Весь мир страдает от беды. Во-вторых, это достаточно безопасный вид воздушного транспорта с неограниченной грузоподъемностью. С вертикальными взлетом и посадкой.
И нашлись ребята, которые, как выяснилось, уже имели наработки для создания опытного образца летательного аппарата легче воздуха. Я посмотрел проект под названием «Термоплан», придуманный в виде летающей тарелки. Изящная работа.
Не буду рассказывать, какой я путь проделал в поисках денег и положительных заключений. И все-таки мы дошли до стадии опытного образца. Строить его стали в Ульяновском авиационном комплексе, где был самый большой цех. Он позволял собирать «тарелку» диаметром 40 метров. Она была уже на 80% готова, когда наступили 1991–1992 годы. И все остановилось. А информация, фотографии «тарелки» уже пошли по всему миру. Когда я работал послом в Париже, ко мне обращались представители разных стран. Одни хотели уже заказать определенное количество дирижаблей. Вернувшись в Москву, я снова стал ходить по кабинетам: просил денег и рассказывал, как в других странах подобные идеи развиваются уже на стадии реального производства.
Сегодня фрагмент одного из вариантов дирижабля я храню на своем личном складе. Лелея надежду, что когда-нибудь наша работа впишется в могучие планы модернизации отечества.
Дарья Гармоненко 