Евгений Примаков
Я убежден, что сегодня идеи и образы государств влияют на развитие международной обстановки не в меньшей мере, чем сила денег и оружия.
Поэтому неверно представлять, будто с окончанием холодной войны завершилось влияние идеологии на политику и на соотношение сил глобального и регионального уровня, на международные отношения в целом.
Другое дело, что изменились характер и формы такого влияния, но само оно не ушло в историческое прошлое. Больше того, идеологическое противостояние, целенаправленное внедрение своих часто подкрашенных образов, при искажении чужих, стало частью внешнеполитической практики.
Либерализм, консерватизм и социализм сохраняются как три самые значительные идеологии. Однако в нынешних условиях они проявляются не самостоятельно: испытывая влияние, подвергаясь конвергенции, они стали составными частями идеологических моделей различных стран.
Для понимания сегодняшней России (как и для других стран) нужно исходить не только из определения идеологии, но и из того, что получается в результате соотношений между частями идеологической модели.
При этом далеко не всегда политика лиц или группы лиц, причисляющих себя к той или иной идеологии, соответствует ее сути.
Исходя из этих общих положений, хотел бы представить идеи и образы, характеризующие, на мой взгляд, нынешнюю Россию.
В Советском Союзе сущности социализма прежде всего не отвечала политика и практика властей. Это справедливое и широко распространенное мнение. Но можно ли считать либералами тех, кто стал у штурвала страны после краха Советского Союза?
Научный редактор русского перевода книги лауреата Нобелевской премии Дугласа Норта, основоположника теории институционализма, Борис Мильнер рассказывает о своей встрече с автором. По словам Мильнера, Норт, говоря об экономической ситуации в России, свел ее к решению трех задач:
– осваивать перемены и новые механизмы;
– преодолевать негативные последствия ошибок старого;
– сохранять ценное из наследия прошлого.
Но эта триада не была положена в основу перехода России к рыночному хозяйству. Поэтому процесс демократизации в России после краха СССР нельзя рассматривать без экономической политики тех, кто пришел к власти. Многие из них во время горбачевской перестройки пропагандировали социализм с человеческим лицом. Иными словами, предлагали демократизировать социализм. Но, придя к власти, во главу угла поставили ликвидацию всего того, что было в СССР. Не только того, что действительно подлежало отторгнуть. В целом ряде случаев отторжению подвергли те механизмы для научно-технических и экономических достижений, которые позволили бы мобилизовать ресурсы для многих задач модернизации.
В начале 90-х псевдолибералы призывали государство вообще уйти из экономической жизни. Это привело к тому, что появилась группа лиц, присвоивших в ходе антинародной приватизации природные богатства страны, ее экономический потенциал, и претендующих на власть в стране. В результате российская экономика понесла огромный урон. Все это полезно знать тем, кто поднимает на щит деятелей, возглавивших страну при переходе на рыночные рельсы.
После краха псевдолиберальной идеи в России установилась линия на развитие рыночного хозяйства с широким участием государства в экономике. На Западе в связи с реализацией такой модели почему-то возник образ России, задвигающей на задний план частное предпринимательство. Хочу сказать, что это не соответствует ни действительности, ни политике власти, якобы мешающей бизнесу.
Полагаю, что сами частные предприниматели не всегда были готовы и сейчас еще не готовы полноценно выполнять свои функции. Поэтому все большее значение в таких условиях приобретало бюджетное финансирование проектов. И тут нужно признать, что его оказалось недостаточно для остро нуждающихся в инвестициях инновационных производств и крайне необходимых проектов в области образования, здравоохранения. Эти трудности усугубил кризис 2008–2009 годов.
Еще один образ, который я отношу к вымышленным или нарисованным без знания российских реалий. Это образ власти, которая якобы стремится к установлению авторитарного режима.
Либерализм или авторитаризм – якобы только такой выбор стоит перед нашей страной. Но в действительности с середины первого десятилетия нового века в России наблюдается оживление либеральных идей. Это выражается в требованиях независимого суда, решительной борьбы с чиновничьим произволом, с коррупцией, фальсификациями на выборах и т.д. Это находит понимание и поддержку якобы авторитарного российского руководства.
Однако, с моей точки зрения, все это не свидетельствует о переходе России на позиции неореализма, который содержит в себе принципы, не совместимые с российской реальностью.
Видный представитель неолиберализма, австрийский ученый Хайек, отмечал, что свобода в экономической деятельности создает главные условия для быстрого экономического роста и его сбалансированного характера. А свободная конкуренция призвана обеспечить открытие новых продуктов и технологий. Это действительно так.
Но можно ли считать, что в современной России рыночный механизм уже сам способен обеспечить рост и сбалансированность экономики? А низкий уровень конкуренции – достаточен ли он для обеспечения технико-технологического прогресса?
Дело том, что без участия государства невозможно усовершенствовать рыночный механизм и достичь необходимого для научно-технического прогресса уровня конкуренции.
Один из начальных принципов неолиберализма заключается в том, что свободная игра экономических сил, а не государственное планирование обеспечивает социальную справедливость. Но этот вывод не выдерживает столкновения с действительностью не только в России, но и в других странах, в частности тех, где государство ввело прогрессивную шкалу налогообложения – в пользу малоимущих.
Что касается России, то без государственного индикативного, а не директивного планирования вообще невозможно преодолеть отставание жизненного уровня населения от норм западных стран.
Есть еще одно противоречие между властью и российскими неолибералами. Последние выступают за резкое сокращение роли государства как собственника в экономике, настаивают на максимальном охвате приватизацией важнейших для страны стратегических предприятий. В их число входят Роснефть, ВТБ, РусГидро, Аэрофлот, частично – РЖД.
Конечно, в деятельности госкомпаний есть серьезные минусы, которые надо ликвидировать. Приватизацию крупных госкомпаний нужно осуществлять. Но делать это надо без ущерба производству.
Неолибералы настаивают на приватизации здравоохранения, образования, науки, в том числе, фундаментальной. Разгосударствление рассматривается ими как магистральная линия в развитии России. При этом они, по сути, игнорируют необходимость повышения жизненного уровня населения страны, сокращения неравенства доходов. По данным, приведенным Global World Report, на 1% самых богатых россиян приходится 71% всех личных активов. Это в два раза больше, чем в США, Европе, Китае, и в 4 раза больше, чем в Японии. 96 российских миллиардеров владеют 30% всех личных активов российских граждан. Этот показатель в 15 раз выше мирового.
Надо сказать, что неприятие такого социального расслоения характерно и для Запада. Президент Обама внес радикальные изменения в Налоговый кодекс, предложил государственные меры в борьбе с кризисом в банковской системе, реорганизует систему здравоохранения.
Поэтому мне понятны его слова: «Я не вернусь к дням, когда Уолл-стриту было позволено играть по им же установленным правилам»…
