Владислав Иноземцев
Русское народное представление о частной собственности как благе и абсолюте. Фото Reuters
Немного истории
Теория научного социализма утверждает, что частная собственность возникла в процессе разложения архаических общин и в будущем (при коммунизме) может быть замещена собственностью общественной. Между тем идея «общинной собственности» применительно к «первобытной» эпохе едва ли корректна. В те времена общины не имели устойчивых хозяйственных отношений между собой и не могли осознавать себя в качестве коллективного субъекта, противостоящего другим подобным субъектам. Основные же виды деятельности (охота, пастушество и земледелие), хотя и носили коллективный характер, не формировали общинной собственности: средства труда применялись индивидуально, но леса, пастбища и водоемы вообще не могли быть кем-то присвоены. Древний человек, вполне вероятно, вообще не воспринимал себя чем-то отличным от общины, считая себя ее частью.
Но несколько позже у человека появилась личная собственность. Это она позволяла индивидууму выделять себя из общинной массы, осознавать, что определенный предмет принадлежит именно ему, что «он мой», то есть «собственный»; это же означало, что иной предмет может быть не его, а значит – чужим. Такая собственность не предполагала ни обмена (который исторически возник между общинами, а не внутри отдельной общины), ни эксплуатации человека человеком, ни тем более появления общественных классов. Можно даже утверждать, что личная и коллективная собственность появились одновременно: когда один из субъектов воспринимал часть орудий труда или производимых благ в качестве своих, он противопоставлял им все прочие как принадлежащие не ему, а остальным членам коллектива. Собственность возникала как личная, а коллективное владение становилось средой ее развития. При этом личная собственность характеризуется соединенностью работника и условий его труда. Работник владеет орудиями производства, а земля используется коллективно и вообще не рассматривается как собственность. Личная собственность выступает важным атрибутом всего периода становления «экономической общественной формации», как называл ее К. Маркс, или, если говорить проще, экономической эпохи.
Однако такая собственность могла не только определять относительную независимость человека от общества и его нетождественность социуму, но и подчеркивать полное отсутствие личной свободы большинства населения – достаточно вспомнить о праве восточных деспотов на все богатства и на всех живущих в границах их государств, о собственности рабовладельцев на рабов, феодалов на землю. Используемая вне контекста рыночных отношений собственность должна скорее восприниматься как личная, а не частная. Формы личной собственности весьма многообразны, однако все их виды объединяют два основных признака: соединенность работника и средств производства (даже принудительная), а также отсутствие экономических отношений в рамках самого производственного процесса.
При этом личная собственность прошла в своем развитии два важных этапа. На первом из них, который наиболее четко прослеживается в развитии Средиземноморского региона, она вытесняла коллективную собственность, постепенно превращаясь в доминирующую форму. Второй этап характеризовался некоторым раскрепощением производителей и проникновением экономических отношений в сам процесс производства, чем и был положен предел развитию отношений личной собственности и дан старт превращению ее в частную, характерную для зрелого экономического общества, когда экономические отношения проникают из сферы обмена в сферу производства. Частная собственность возникла, когда индивидуальная производственная деятельность не только стала доказывать свою общественную значимость, но и начала ориентироваться на присвоение всеобщего стоимостного эквивалента. И это значит, что частная собственность не только выступает спутником рыночного хозяйства, но и порождена экономической деятельностью как таковой.
Своеобразный синтез личной и частной собственности начался еще в условиях феодального общества, когда товарные отношения глубоко проникли во все слои общества. С одной стороны, по мере распространения денежной ренты и оживления ремесленного производства личная собственность земледельцев и ремесленников превращалась в частную, применявшуюся для создания рыночного продукта, обменивавшегося на всеобщий эквивалент. С другой стороны, личная собственность аристократии (и в первую очередь – на землю и другие невоспроизводимые средства и условия производства) также коммерциализировалась, становясь предметом обмена, и тем самым превращалась в частную.
В дальнейшем эти два вида собственности тесно переплелись: люди третьего сословия начали приобретать землю, а дворяне – не менее активно вкладывать средства в торговлю и промышленность. Завершение этого процесса совпало с обретением товарными отношениями всеобщей формы и формированием рыночного хозяйства как целостной системы. В итоге было утрачено различие между личной и частной собственностью, и поэтому термин «частная собственность» стал применяться к любой собственности вне зависимости от ее назначения и целей использования. Private property вытеснила personal property и из жизни, и из аппарата научных концепций. Последнее, я полагаю, нанесло большой ущерб социальным теориям, не сумевшим отрефлексировать подобную смену базовых смыслов.
Между тем даже в условиях зрелого экономического общества элементы различий между личной и частной собственностью могут быть прослежены достаточно четко. Личная собственность представляет собой ту часть богатства людей, которая не определяет их социального положения как хозяйствующих субъектов. Можно даже утверждать, что личная собственность обусловливает свободу человека от общества. Напротив, частная собственность отражает вовлеченность человека в общество, его неизбывную зависимость от экономической системы, так как всегда выступает элементом рыночного хозяйства.
Если исходить из гегелевских диалектических законов, можно предположить, что значение частной собственности в исторической перспективе снизится, а затем эта форма, возможно, и вовсе утратит былую общественную значимость.
Это и есть тезис К. Маркса, но, на мой взгляд, основоположник коммунизма слишком прямолейно утверждал, что на смену частной собственности придет общественная собственность – форма, которая никогда в предшествующей истории de facto не существовала.
Иллюзии преодоления
частной собственности
Самая масштабная модификация отношений собственности в современных условиях проистекает, на мой взгляд, не от вызова, бросаемого частной собственности пресловутыми «обобществлением» или «социализацией» производства, а от все большего разделения частной и личной собственности. Изменения, идущие в этом направлении, обусловлены технологическим развитием последних десятилетий. И соответственно модернизацией человеческой психологии и норм поведения. Частная собственность скорее может быть преодолена не путем ее революционного перераспределения, а путем эволюционного становления системы, основанной на доминировании личной собственности как элемента, выходящего за рамки, определяемые привычными нам инструментами рыночного хозяйства.
Социологи, изучающие различные аспекты развития постиндустриальных обществ, обычно обращают внимание на три процесса, способствующих «преодолению частной собственности». Во-первых, на «размывание» класса капиталистов, монопольно владеющих средствами производства (это якобы подтверждается тем, что представители среднего класса активно вкладывают свои средства в акции промышленных и сервисных компаний). Во-вторых, на активное приобретение работниками паев и акций собственных предприятий и передачу работникам в организованном порядке части фондов корпорации с целью формирования более сплоченных коллективов. В-третьих, на появление компаний, полностью (или в доминирующей степени) контролируемых их собственным персоналом.
На мой взгляд, ни один из этих процессов не бросает реального вызова существующим принципам собственности. Развертываясь в недрах рыночной системы, все они ведут к перераспределению прав собственности, но не изменяют ни целей ее использования, ни мотивации обладающих ею людей и потому не могут стать инструментом ее преодоления.
С формальной точки зрения диффузия прав собственности принимает сегодня значительные масштабы. С одной стороны, это связано с попытками сгладить конфликты между работодателями и трудящимися: таким образом создается видимость партнерства между предпринимателями и работниками как совладельцами предприятия. С другой стороны, этим достигается чисто экономическая цель: демонстрируя персоналу возможность увеличения доходов за счет получения дивидендов по акциям и роста их стоимости, государство и частные компании стимулируют инвестиции мелких собственников в производство.
Распределение прав собственности среди трудящихся было популярно в странах, где осуществлялись радикальные приватизационные меры. Так, в Великобритании численность держателей мелких пакетов акций возросла за 1983–1991 годы с 2 млн. человек (5% взрослого населения) до 11 млн. (27%), в результате чего в руках работников сосредоточилось до 10% акций корпоративного сектора. Однако мало кто из новых «собственников» был заинтересован в воздействии на стратегию предприятий, а инвестиционный эффект мог быть гораздо большим при покупке иных ценных бумаг. Поэтому в течение трех-четырех лет после приватизации большинство работников продало свои акции, и удельный вес мелких собственников в совокупном акционерном капитале сократился почти на 70%.
В первой половине 1990-х годов во многом похожая ситуация возникла в ходе приватизации в странах бывшего СССР и Восточной Европы. Здесь сосредоточение акционерного капитала у крупных инвесторов произошло еще быстрее, а экономический эффект для работников, выступавших первоначальными держателями акций, оказался гораздо ниже.
Сегодня владение небольшими пакетами акций рассматривается не как возможность реализовать функции собственника, а как вариант выгодного вложения свободных средств. Как следствие, самым распространенным способом инвестиций становится участие в капитале финансовых компаний, приобретение паев и акций различного рода взаимных и пенсионных фондов. Масштабы этого явления весьма внушительны. Так, в начале 1960-х годов индивидуальным собственникам принадлежало более 87% всех акций американских компаний, а доля фондов, находившихся под контролем как частных компаний, так и государства, составляла немногим более 7%. Но через 20 лет это соотношение установилось на уровне 66% против 28%, а сегодня большая часть корпоративного капитала находится в руках институциональных инвесторов, действующих от имени мелких держателей, – и процесс будет продолжаться, несмотря на любые кризисы и потрясения на рынках.
Однако деятельность взаимных и пенсионных фондов не дает оснований для ожиданий появления некоего «народного капитализма» и тем более «посткапиталистического общества», о котором многие заговорили на рубеже 1980-х и 1990-х годов. Она лишь свидетельствует о стремлении людей повысить свои доходы и обеспечить надежное вложение денежных средств. А сами фонды представляют собой инструмент контроля над поступлением сбережений, жизненно важный для обеспечения сбалансированности рыночного хозяйства, а не средство, позволяющее мелким инвесторам стать собственниками средств производства.
Распределение части акций компании среди собственных работников осуществляется различными путями: часть заработной платы или премии может выплачиваться акциями, рабочим дается право приобретать ценные бумаги компании по льготным ценам и так далее. Подобные схемы реализуются в США, Канаде, Японии, в ряде стран Западной и Восточной Европы. Однако случаи, когда в результате подобных мер трудящиеся приобретают реальный контроль над своей компаний, достаточно редки и, как правило, связаны с резким ухудшением финансового положения предприятия. Как следствие, за последние несколько десятилетий, радикально изменивших современную экономику, ни одна из подобных форм не заняла такой доли в производстве общественного богатства или в структуре занятости, которая дала бы возможность серьезно говорить о ее перспективности.
В то же время современные технологические изменения открывают возможность для куда более радикального вызова частной собственности. Она отступает под натиском формирующейся системы собственности личной, адекватной прогрессу производительных сил на рубеже XX и XXI веков. В этом случае мы имеем дело отнюдь не с модернизацией хозяйственной системы экономического типа, а с подлинным выходом за пределы экономического механизма взаимоотношений хозяйствующих субъектов. Сегодня институциональную структуру постиндустриального общества все чаще определяет новая личная собственность, дающая человеку возможность самостоятельно участвовать в общественном производстве, – и это участие зависит исключительно от того, в какой мере создаваемая им продукция или услуги обладают индивидуальной полезностью для иных членов социума.
 |
| Еще недавно здесь стояла большая
доменная печь. Фото Reuters |
не узнать
«Чем пользуются те, кто приумножает информационные ценности?» – спрашивал еще в 1990-е японский футуролог и экономист Таичи Сакайя и отвечал: «Конструктору нужны стол, карандаш, угольники и другие инструменты для графического воплощения своих идей. Фотографам и корреспондентам необходимы камеры. Большинству программистов достаточно для работы лишь небольшие компьютеры. Все эти инструменты не так уж дороги и по карману любому человеку», в результате чего «в современном обществе тенденция к отделению капитала от работника сменяется противоположной – к их слиянию».
Информационная революция в значительной мере лишает господствующий класс индустриального общества монополии на средства производства, на которой базировалось его экономическое могущество. Весьма характерно, что монополия эта разрушается прежде всего в информационной отрасли, решительно преобразующей все общественное производство. Сегодня личная собственность на средства производства используется в первую очередь не для расширения выпуска примитивных благ, а для создания информационных продуктов, технологий, программного обеспечения и нового теоретического знания.
Представители «класса интеллектуалов» отличаются от остальных занятых прежде всего иными принципами организации своей деятельности, ее отчасти нематериалистическими мотивами, новым отношением, которого они требуют к себе со стороны работодателя, и более высокой оплатой труда. Качества таких работников определяются не только тем, что они обладают способностью генерировать новое знание; инвестиции в образование в данном случае не являются аналогом затрат на профессиональное обучение фабричного рабочего индустриальной эпохи. Основным качеством современного интеллектуала представляется его уникальность, ибо информация адекватно воспринимается далеко не всеми, и круг людей, способных преобразовывать получаемые сведения в готовые информационные продукты и новые знания, весьма ограничен. Поэтому даже если и считать затраты на образование определенным видом инвестиций, то подлинным результатом такого капиталовложения является не столько возрастающая заработная плата, сколько нечто иное, материализующееся не в способностях работника, а в характеристиках создаваемых им благ.
Важнейшим следствием становится изменение отношения интеллектуального работника не только к средствам производства, но и к продукту своей деятельности. В капиталистическом обществе наемный трудящийся обладал собственностью лишь на свою рабочую силу; однако в условиях отсутствия дефицита на рынке труда он не мог использовать ее как монопольную собственность. До начала информационной революции работники интеллектуальной сферы производства также продавали предпринимателю свою способность к труду, что ставило их в один ряд с другими представителями рабочего класса. Но владение уникальными знаниями выступало фактором, ограничивающим предложение соответствующих услуг и повышающим цену их рабочей силы. Сегодня же, получая доступ к средствам производства как к своим собственным, специалист покидает пределы пролетариата. Он перестает зависеть от владельца средств производства, который определял характер общественных отношений в условиях индустриальной эпохи. При этом товаром, с которым работник высокотехнологичных и информационных отраслей производства выходит на рынок, становится не его рабочая сила, а готовый продукт, создаваемый с использованием собственных средств производства – информационная технология изобретение, концепция, образ и даже абстрактные смыслы. Подобный работник выступает в роли товаропроизводителя, стоящего вне традиционных отношений капитала и труда.
Сегодня частная собственность на основные фонды и другие вещественные элементы общественного богатства не обеспечивают ее хозяину такой же экономической власти, как в буржуазном обществе. Происходящие перемены еще в 1990-е годы вызвали к жизни дискуссию по поводу того, что же именно является объектом собственности современных интеллектуальных работников. Сегодня на этот счет существует по меньшей мере три точки зрения. По одной из них главным объектом собственности выступает готовый продукт творческой деятельности – знания или информация. Сторонники второго подхода акцентируют внимание на организационном процессе и говорят о собственности на процесс производства. В третьем случае в качестве собственности рассматривается труд, обладающий уникальными характеристиками. Можно встретить и попытки ввести в научный оборот экзотические понятия, которые в той или иной степени признают приоритет личных качеств человека над иными факторами в определении собственности. Но при этом начинаются размышления о некой «внутренней собственности» или о «не-собственности». Говорят, что собственность вообще утрачивает значение на фоне знаний и информации.
Но мы отметим самое существенное изменение. Сегодня растет уверенность в том, что интеллектуальная собственность и интеллектуальный капитал не менее важны для постиндустриальной эпохи, нежели частная собственность и денежный капитал для буржуазного общества, а отношение к особенным качествам человека и к создаваемым им индивидуализированным благам как к личной собственности становится все более однозначным. Отмечая, что личная собственность неотчуждаема и служит более мощным побудительным мотивом, чем любой иной вид собственности, современные социологи признают ее истоком естественную принадлежность человеку его специфических качеств и продуктов его творческой деятельности.
Информационная революция закладывает основы изменений отношений собственности. Новые собственники предлагают крупным компаниям и корпорациям не свою рабочую силу, а результат своего труда, воплощенного в том или ином информационном продукте или новой производственной технологии. Противостояние между капиталистом и наемным работником как владельцами средств производства и рабочей силы, характерное для индустриального общества, заменяется взаимодействием между работниками, способными самостоятельно развивать свои способности и производить, по сути, готовый продукт, и менеджерами, стремящимися привлечь таких работников в структуры своих корпораций. Как отмечал еще Питер Дракер, сегодня «ни одна из сторон (ни работники, ни предприниматели) не является сейчас ни зависимой, ни независимой: они взаимозависимы».
Возможность самостоятельной деятельности, высокий уровень независимости от собственников нового бизнеса создают и новые степени свободы современного работника. Еще в начале 1990-х годов социологи стали отмечать, что контроль над средствами производства жестко ограничен тем, в какой мере они являются информационными, а не физическими по своему характеру. Осознание человеком своей новой роли в производственном процессе, потенциальных возможностей выхода за пределы существующей структуры, а также решенная в целом проблема удовлетворения материальных потребностей приводят к тому, что творческие личности не могут более управляться прежними методами.
При этом как право работников на знания и средства информационного производства, так и владение менеджеров инфраструктурой производства не являются частной собственностью в традиционном смысле этого понятия. По сути дела, и те и другие способны сегодня в рамках товарообмена предлагать своим контрагентам интеллектуальный продукт, возникающий в ходе сложного взаимодействия творческих личностей. Мне кажется, что именно эти типы собственности представляют собой еще не реализовавшиеся окончательно виды личного владения условиями и средствами производства. Они еще до конца не оформились, но уже подрывают представления о традиционных способах хозяйствования.
Экспансия личной собственности проявляется в последние десятилетия все более отчетливо – и самым явным свидетельством тому выступает резкий рост благосостояния тех, кто далеко не обязательно должен работать в рамках традиционной организации. Согласно американской статистике, программисты, спортсмены, артисты, проектировщики и дизайнеры, адвокаты, врачи и профессора составляли почти 2/3 от числа тех, кто входил в 1% получавших самые высокие доходы граждан страны. Доходы от недвижимости, акций и вознаграждения топ-менеджеров приводили в эту когорту лишь 1/3 ее членов. Сегодня, как никогда ранее, уникальные способности человека, а не его место в организационной иерархии, определяют его финансовое и социальное положение. Важнейшей особенностью этого нового состояния становится то, что основой благосостояния широкой массы успешных граждан становится, по сути, неотчуждаемый актив. Богатство постиндустриального общества, воплощенное в личной собственности, гораздо труднее перераспределять и делить, чем прежде.
По мере того как неуклонно расширяется круг людей, живущих и работающих вполне самостоятельно, осваивающих новый тип поведения, в значительной мере не определяемый традиционными экономическими ценностями и не предполагающий частной собственности на средства производства в ее классическом понимании, меняются экономические устои современного общества. Частная собственность, в том числе и в ее «дезинтегрированных» формах, сохраняется, но выступает скорее как символ владения средствами производства и условие получения определенных доходов, а отнюдь не основание для социального признания и не гарантия вечного занятия человеком определенного статуса. И чем меньше значение этого анахроничного типа собственности, тем более развито общество.
Сегодня мы не знаем, в каком направлении пойдет экономическое развитие в XXI веке, но уже можно констатировать, что оно не будет менее конфликтным, чем прежде. В новых условиях общество вполне может разделиться на два лагеря. С одной стороны окажутся те, кто получает средства к существованию, продавая свою рабочую силу владельцам традиционной частной собственности. Эти участники рынка массового труда будут сталкиваться со все большей конкуренцией в своей собственной среде, а рост их доходов станет в перспективе все менее вероятным. С другой стороны укрепится класс тех, кто, используя свои таланты и способности, сможет претендовать на все более высокие доходы – по праву создателей уникальных информации, знаний и технических решений. «Низший» и «высший» классы не будут питать друг к другу симпатий прежде всего потому, что посудомойки и разнорабочие будут стремиться к повышению своих доходов, но не смогут этого добиться, в то время как «яйцеголовые» смогут зарабатывать все больше и больше, зачастую даже не стремясь к дальнейшему увеличению благосостояния. Богатство будет уходить от тех, кто его жаждет, и приходить к тем, кто обращает большее внимание на свое совершенствование как личности и профессионала, чем на сумму на выписанном чеке. И я был бы рад ошибиться, но полагаю, что масштаб ненависти «низов» к «верхам» может оказаться очень серьезным.
Готовы ли мы смириться со справедливым, но чрезвычайно масштабным неравенством, которое может прийти на смену иллюзиям идеального общества? Это, на мой взгляд, главный вопрос, на который нет единообразного ответа.
| Если бы вы сейчас устраивались на работу и могли свободно выбирать, то где бы вы предпочли работать? | ||
|
| 2011 февраль | 2012 февраль |
| На государственной службе, в органах федеральной, муниципальной власти, в государственном, муниципальном учреждении | 33 | 35 |
| В государственных учреждениях образования, здравоохранения, социального обеспечения, научных учреждениях и т.п. | 15 | 14 |
| На частном предприятии, в частной компании | 18 | 18 |
| На иностранном предприятии, на совместном предприятии | 7 | 5 |
| Иметь собственный бизнес, заниматься индивидуальной трудовой деятельностью | 11 | 13 |
| В некоммерческой организации, общественной организации | 1 | 1 |
| Затруднились ответить | 14 | 13 |
| Что бы вас больше устроило? | ||||||||
|
| 2002 IV | 2007 X | 2008 IV | 2009 IX | 2010 X | 2011 VII | 2011 X | 2012 VII |
| Быть владельцем собственной фирмы (иметь собственное дело) | 35 | 39 | 32 | 32 | 37 | 33 | 31 | 37 |
| Быть наемным работником и получать стабильную зарплату | 56 | 51 | 48 | 52 | 51 | 56 | 54 | 55 |
| Затруднились ответить | 8 | 10 | 19 | 16 | 12 | 11 | 15 | 9 |
| Где, по вашему мнению, сейчас лучше всего работать в России? (ответы ранжированы) | |
| В органах государственной власти | 27 |
| В силовых структурах/органах охраны правопорядка (полиция, органы безопасности, суд, прокуратура) | 18 |
| На иностранных предприятиях/предприятиях, в основном принадлежащих зарубежным/международным компаниям |
14 |
| Вести собственный бизнес | 10 |
| На государственных предприятиях/предприятиях, в основном принадлежащих государству | 10 |
| В бюджетной сфере (образование, здравоохранение) | 5 |
| На частных предприятиях/предприятиях, в основном принадлежащих частным лицам и международным компаниям | 5 |
| Затруднились ответить | 9 |
| Источник: Левада-Центр | |
Владимир Скосырев 
