Геннадий Козырев
Разговор крутой и, похоже, межцивилизационный. Фото PhotoXPress.ru
«Смертельная опасность, исходящая от врага, – считает социолог Лев Гудков, – является важнейшим признаком этих смысловых или риторических конструкций. Этим враг отличается от других, хотя и близких персонажей символического театра…»
Следующим отличительным признаком врага стала его непременная дегуманизация. Это когда некоего носителя угрозы мы наделяем исключительно негативными свойствами и качествами. Враг может ассоциироваться с конкретной персоной (личный враг фюрера), с племенем, этносом, нацией, классом, партией, государством (империя зла), с идеологией (фашизм, национализм, расизм), с общественным строем (капитализм, социализм) и пр.
Образ в данном случае – лишь восприятие врагом кого-то. Или представление о ком-то как о враге. При этом последний и его образ могут сильно отличаться друг от друга. Потому что наше видение включает в себя не только объективную реальность, но и оценочные интерпретации, эмоциональные компоненты восприятия. Кроме того, на формирование этого образа влияют стереотипы и установки, присущие массовому сознанию. Еще добавим, что на это сознание влияют, например, СМИ, способные целенаправленно формировать или актуализировать определенный образ врага.
Различные образы врагов дают представление о том, что (кто) является угрозой для той или иной социальной общности в данный момент времени, в определенной ситуации. Еще важно – каковы параметры этой угрозы (сила, активность, антигуманность), что необходимо предпринять для защиты. Эти, как и другие негативные стереотипы, могут передаваться от поколения к поколению, меняться от эпохи к эпохе, нивелироваться (исчезать) и возрождаться вновь.
Затаившиеся предания
Любой миф живет в подсознании того или иного народа. Нередко он сохраняется в общественной памяти тысячелетиями. Мифы содержат в себе самые разные значения, смыслы, способы воздействия на общество и на отдельного человека.
В исторической мифологии особое место занимает образ врага. Казалось бы, что нам сегодня до монголо-татарского ига или немцев-крестоносцев? Или взять войну с Наполеоном. Просто когда народ живет нормальной жизнью, мифы, можно сказать, дремлют, так как сами по себе они не являются источником ненависти и причиной конфликта. Но как только возникает какая-то напряженность (конфронтация, конфликт), тут же всплывают и актуализируются далекие события, имеющие весьма косвенное отношение к реальности, которые способствуют развитию противостояния, придают действиям людей особую значимость, порой одухотворяя и не самые благородные намерения.
Как только в России началось то, что позже обрело название «война в Чечне», как тут же на Северном Кавказе в памяти людей стали всплывать события, связанные со сталинским выселением народов и даже с войнами времен Шамиля.
То есть миф, как и образ врага, – это инструмент, его можно использовать в разных, порой противоположных целях. Разве память о событиях, выраженных в словах Лермонтова: «Ребята! Не Москва ль за нами?!», не помогла в другое время защититься от фашистской агрессии?
В то же время германский национал-социализм весьма эффективно воспользовался таким фальшивым мифом, как «Протоколы сионских мудрецов», по сути, открывшим газовые печи для тотального уничтожения евреев.
Это был миф, вдохновлявший расизм. Но мы хорошо знаем придуманные классовые или социальные мифы, влияющие на ценностные установки массового сознания. Возьмем историю подвига пионера Павлика Морозова. Работая над докторской диссертацией, я в свое время касался этого известного пропагандистского сюжета. Однако опытные товарищи посоветовали мне убрать этот пример, иначе защита работы могла бы осложниться. И только позже, уже в монографии, мне удалось выразить то, что хотелось сказать об этом поразительном с точки зрения человеческой аморальности «героическом» мифе.
Почему мы такие враждебные
Существуют различные объяснения враждебности человека по отношению к другим. Многие связывают это с изначальной предрасположенностью личности к агрессивным действиям, наносящим окружающим физический или психологический вред. А то и вовсе – призванным уничтожить другого или даже целую социальную группу людей.
Есть мнение, что враждебность – приобретенное качество. А кто-то утверждает, что эта особенность зависит от различных условий и обстоятельств. Австрийский ученый Конрад Лоренц считал агрессивность врожденным, инстинктивно обусловленным свойством всех высших животных. Зигмунд Фрейд объяснял враждебность людей по отношению друг к другу «необходимостью разрушить другого человека, чтобы сохранить себя».
В свою очередь, приверженцы теории социального происхождения враждебности считают ее результатом социализации личности, группы, социума.
Так, например, авторитарные отношения на всех уровнях социализации формируют личность, готовую подчиниться силе и власти. Однако в отношениях с более слабыми или стоящими на более низких статусно-ролевых позициях людьми такая личность становится весьма агрессивной и безжалостной.
Националистические и расовые концепции исходят из изначальной враждебности одного этноса (расы) к другому. Классовые же теории видят истоки такой агрессивности в социальном расслоении людей. Они объясняют враждебность отношениями, существующими в обществе, и в первую очередь борьбой людей за существование, за ресурсы и власть.
Связанное с проявлением жестокости понятие «враг» прошло различные этапы своего развития. В примитивных первобытных группах враждебность по отношению к чужим, как считал немецкий социолог Георг Зиммель, являлась естественным состоянием, а война – едва ли не единственной формой взаимоотношений с чужими группами.
С развитием торговли и международной жизни появляется более сложный подход к определению врага. В христианстве это понятие становится универсальным символом зла – враг рода человеческого. В период формирования национальной и классовой идеологии появляется термин «враг народа» как один из способов национальной идентификации и массовой мобилизации.
Как правило, в закрытых социальных системах понятие «враг» ассоциируется с абсолютным злом, на борьбу с которым мобилизуются все силы и средства и которое не предполагает никаких компромиссов. Такая поляризация наиболее характерна для тоталитарной идеологии и политики. Так, Ленин, развивая теорию марксизма, выдвинул идею о том, что в классовой борьбе не может быть нейтральных людей. Сталинская политика довела это требование до абсолюта: «Кто не с нами, тот против нас», «Если враг не сдается, его уничтожают». Последствия такой дихотомии в идеологии и политике оказались трагическими.
Для таких режимов характерно стремление понизить статус (поразить в правах) объявленного врагом субъекта. И это понятно. Само слово «враг» несет в себе негативные ассоциации. Следовательно, такой человек не может претендовать не только на позитивное, но даже на беспристрастное к себе отношение. То есть враг уже самим своим определением ставится в заведомо невыгодное для себя положение. Кроме того, для усиления негативного восприятия врага он может наделяться такими характеристиками, как «враг народа», «враг нации», «враг рода человеческого», «враг демократии» и т.п. Например, большевики по отношению к своим политическим оппонентам и невинно обвиненным применяли понятие «враг народа». Таким образом, они поражали в правах не только самого обвиняемого, но и его родных и знакомых.
Массовый поиск и наглядное наказание «врагов народа» восходит к временам якобинской диктатуры и Великой французской революции. Впервые в истории советской России это понятие использовал Лев Троцкий в 1918 году, обвиняя полковника Шатского в неисполнении приказа о затоплении флота.
Руководители фашистской Германии наделяли своих противников термином «враг нации», или «личный враг фюрера». Писатель Салман Рушди за свое произведение «Сатанинские стихи» попал в категорию «враг ислама» и был приговорен аятоллой Хомейни к смерти. Определенные западные политики нередко применяют термин «враг демократии» в отношении нелояльных к ним политических режимов и лидеров.
Как найти хотя бы недруга!
В социальных и политических отношениях существуют различные причины и методы для поиска реальных и мнимых врагов. Назову лишь некоторые, наиболее значимые.
Традиционные основания. Они восходят к древнейшему правилу – для выживания социальной группы в природной и социальной среде жизненно необходимо действовать по принципу «свой–чужой», «друг–враг» и т.д. Такие способы определения прежде всего внешнего врага характерны для любой социальной группы (класса, нации, общества), так как являются способом формирования своей идентичности. Внешний враг помогает укреплению внутригрупповых связей и отношений, объединению всех членов группы для борьбы с внешней угрозой. Ввод федеральных войск в Чечню (декабрь 1994 года) сплотил чеченский народ на борьбу с внешней агрессией. Кстати, по мнению некоторых аналитиков, одной из причин развала СССР стало ощущение отсутствия реального внешнего врага.
Социально-психологические влияния. В развитии любого общества возможны периоды социальных кризисов и состояний неопределенности, которую французский социолог Эмиль Дюркгейм называл аномией, переживаемой многими людьми. Аномия помогает концентрации конфликтной (агрессивной) энергии, которая «ищет» возможные пути для своего выхода. В этих условиях поиск врага – наиболее простой и действенный выплеск на реальных и мнимых врагов. Например, в современном российском обществе различные социальные и политические субъекты, недовольные существующим положением дел в стране, в качестве врагов называют олигархов, «разграбивших страну», коррумпированных чиновников, нелегальных иммигрантов и др.
Но наиболее классическим примером системного кризиса, аномии и обнаружения внутренних и внешних врагов явилась миру Германия конца 20-х – начала 30-х годов прошлого века. Гитлеру и его соратникам удалось убедить значительную часть немецкой нации в том, что их врагами являются евреи и коммунисты (в дальнейшем круг врагов был расширен). Период неопределенности закончился. Германская нация сплотилась для борьбы с врагами.
Рациональные подходы. Они возникают в конфликтной ситуации, где сталкиваются несовместимые интересы, цели двух и более субъектов (сторон) политических отношений. Такая ситуация требует от субъекта действий, направленных на достижение своих целей вопреки желанию и поведению других участников. Например, если два государства (народа) претендуют на спорную территорию и при этом они не идут ни на какие взаимные уступки и готовы отстаивать свои интересы, то друг другом они могут восприниматься как враги. Во внутренней политике противоборствующие силы также могут наделять друг друга термином «враг».
Ценностное отношение. Макс Вебер определяет такие мотивы поведения как действие, основанное на вере в то, что совершаемый поступок несет свою ценность. Следовательно, определение врага имеет прежде всего ценностную мотивацию (этическую, религиозную, идеологическую, культурную и т.п.). «Война» культур и цивилизаций, о которой писали такие мыслители, как Сэмюэл Хантингтон и Элвин Тоффлер, также имеет ценностные основания.
Ситуационные мотивы. Не вполне самостоятельный субъект политики может оказаться в ситуации, когда он вынужден воспринимать другого субъекта как врага, не имея для этого достаточных причин. Например, во время Второй мировой войны некоторые страны Восточной Европы (Румыния, Венгрия и др.) под давлением Германии вынуждены были воевать против Советского Союза, то есть идентифицировать его как врага.
Конъюнктурные поводы. Иногда один субъект политики позиционирует другого как врага по конъюнктурным соображениям. Например, такие страны, как Грузия, Литва, Латвия, Эстония, Польша, в последние годы периодически «раскрывают» враждебные происки Москвы по отношению к себе.
Манипулятивные действия. Они предполагают действия или систему мер, способную заставить объект манипуляции совершать поступки, не отвечающие его интересам. Например, в последние годы возникли объективные основания для более тесного экономического и политического сотрудничества между Россией и Евросоюзом. Но такое сближение объективно невыгодно США. Поэтому неудивительно, что американцы пытаются внушить Евросоюзу: Россия представляет потенциальную опасность, она – возможный враг, который вынашивает какие-то коварные замыслы.
Опосредованная дружба или вражда. Иногда «враг» и «друг» определяются по принципам: «враг моего друга и мой враг» «враг моего врага – мой друг». Такой принцип наиболее характерен для политических и военных союзов, когда два и более политических участника заключают договор о совместной защите интересов и/или совместной обороне. Кстати, на таких основаниях создан Евросоюз (совместная защита политических и экономических интересов входящих в него стран) и военно-политический союз НАТО (совместная защита политических и военных интересов).
Поиск врага как способ переложить свою вину на другого. Речь идет о стремлении присвоить другому свои пороки, помыслы, желания, действия. Так, сталинским режимом власти для объяснения своих неудач в управлении страной наряду с другими методами широко использовался поиск врагов народа, или «заместительной жертвы». Чтобы оправдать свое сотрудничество с фашистской Германией и свои преступления во время Второй мировой войны, профашистские силы в некоторых странах до сих пор стремятся представить Красную армию оккупационной по отношению к этим государствам.
Исторические поводы. Они связаны с прошлыми обидами, имевшими место во взаимоотношениях субъектов (стран, народов, этносов, религий). Прошлые обиды обычно хранятся в памяти того или иного исторического субъекта на подсознательном уровне. Так, многие годы после Второй мировой войны такие понятия, как «Германия» и «немец», у большинства советских людей ассоциировались с понятием «враг».
Стереотипы сознания. Десятилетия холодной войны и глобальной конфронтации двух мировых систем для многих людей и целых народов не прошли бесследно. Поэтому любое противоречие в политических отношениях может найти благодатную почву для своего развития в сознании людей – носителей стереотипов прошлого.
Так, президент В.В. Путин, выступая на Мюнхенской конференции (февраль 2007 года), отметил, что холодная война оставила нам «неразорвавшиеся снаряды» в виде идеологических стереотипов, двойных стандартов и иных шаблонов блокового мышления.
Как правило, стереотип невозможно опровергнуть с помощью логических аргументов.
Таким образом, каждое из приведенных оснований может применяться как единственное и достаточное, так и в совокупности с другими мотивациями.
 |
| Ужаснуться и, быть может, прозреть...
Фото PhotpXPress.ru |
и Мартин Лютер Кинг
Конечно, тема врага в историческом плане имела и такие повороты, которые не предполагают в поведенческой модели обязательный, симметричный, адекватный и обеспечивающий победу ответ.
Непротивление злу насилием – такова была философия Льва Николаевича Толстого. Когда писатель объявил эту моральную максиму, в российском обществе развернулась серьезная дискуссия.
Позже этот же спор вспыхнул с новой силой в 40-е годы прошлого века. Во времена борьбы Махатмы Ганди за независимость Индии. Тогда идея непротивления злу насилием стала той самой мягкой силой, которая позже вошла в политический арсенал международной жизни. Метод ненасильственного неподчинения официальной власти в то время заставил колониальные войска англичан покинуть Индию.
В 60-е годы прошлого века эти же идеи нашли свое выражение в работах Мартина Лютера Кинга. В Америке уже тогда отказ от насилия показал свои возможности в борьбе за права чернокожего населения США.
Позже мягкая сила будет все больше использоваться в стратегии так называемых цветных революций, которая заключалась в стояниях толп на площадях, акциях протеста даже против легитимных выборов и т.д.
Но кроме мягкой силы есть еще и структурное насилие – создание определенных условий (структуры), ущемляющих потребности и интересы людей, например принятие законов, ограничивающих права и свободу граждан (запрет митингов, шествий и др.).
Культурное насилие – это, скажем, попытки правящего класса Украины ограничить (запретить) использование русского языка на территории страны; навязывание ценностей, ущемляющих (нарушающих) обычаи, традиции, ценности большинства граждан.
Символическое насилие – навязывание обществу своего видения мира, интерпретация тех или иных событий исходя из своих интересов. Особенность символического насилия заключается в том, что оно является неочевидным, «незаметным», обыденным. Одним из условий успешного осуществления символического насилия является контроль над средствами массовой информации и других «орудий влияния». Все эти виды насилия могут использоваться как по отдельности, так и в совокупности.
Но если вернуться к теме врага и к идее непротивления Льва Толстого, то более философски подошел к этой дилемме русский философ Иван Ильин. Он говорил, что если против грубой силы мы не будем применять ответной силы – нация погибнет. То есть разделял силу на оправданную и неоправданную.
Как создать портрет зла
Началом в формировании образа врага является понятие «враждебность» как негативная реакция на реальную или мнимую опасность или на появление реальной или мнимой «жертвы».
Историческая память любого сложившегося социума позволяет людям сохранять и передавать из поколения в поколение ранее сформированные образы врагов и механизмы их идентификации. Поэтому, когда перед социальной общностью возникает та или иная опасность, народная память «воскрешает» соответствующий ситуации стереотип образа врага, и на его основе в общественном сознании формируется новый (обновленный) образ зла.
Усвоенные ранее стереотипы легко воспроизводятся в общественном сознании и могут «переключаться» с одного объекта на другой. Так, если в мае 2001 года, по данным ВЦИОМа, лишь 7% россиян считали Грузию враждебным государством, 8% считали ее союзником, то летом 2006 года (после целого ряда враждебных по своей сути по отношению к России провокаций со стороны режима Саакашвили), по данным Левада-Центра, уже 44% респондентов считали Грузию врагом и лишь 3% – другом. Процесс целенаправленного формирования образа врага во многом схож с конструированием жертвы, но при этом предполагает противоположную – негативную оценку образа, который должен возбуждать ненависть. Поэтому он может сочетать в себе такие негативные качества, как коварство, агрессивность, безнравственность, жестокость, беспринципность и пр.
Формирующийся образ врага должен отвечать определенным требованиям тех, кто его формирует. Поэтому он должен:
– отвечать целям и задачам противоборствующей стороны;
– оцениваться негативно с точки зрения существующих в социуме традиций, стереотипов, системы ценностей;
– нести в себе информацию о реальной или мнимой угрозе, о количественных и качественных характеристиках врага, о возможных санкциях, которые могут быть применены в отношении его, о величине ущерба, причиненного врагом, и возможной компенсации;
– демонстрировать антигуманную сущность врага и его преступные планы;
– способствовать внутренней консолидации всех, на кого направлено воздействие созданного образа врага, а также привлечению ими на свою сторону новых союзников.
Кроме того, сформированный и периодически актуализируемый образ может быть использован субъектом политики для своих агрессивных действий. Так, созданный администрацией США образ террориста № 1 бен Ладена периодически актуализировался и использовался американцами в своей внутренней и внешней политике.
А вот эффективность или неэффективность образа врага в российской политике, как мне кажется, сильно зависит от следующих факторов:
– от реально существующей внешней и внутренней угрозы со стороны реальных и названных врагов;
– от прошлых обид, сформировавшихся стереотипов, сохранившихся в памяти народа;
– от состояния самого общества в конкретный период времени.
Кто не с нами, тот не прав?
Я уже отметил, что плохое состояние общества – это когда значительное количество людей, неудовлетворенных своим уровнем жизни или положением дел в стране, на подсознательном уровне или осознанно начинает искать виновных. В этих условиях, чтобы отвлечь граждан от реальных проблем и людей, виновных в их возникновении, власти актуализируют второстепенные проблемы и ищут мнимых врагов. Например, более шести месяцев муссировали хулиганскую выходку неумных девиц из Pussy Riot, потом возник закон о курильщиках и т.д.
И вот уже активная часть общества начинает делиться на «за» и «против» надуманной или не очень актуальной проблемы. К этому процессу подключаются СМИ, Интернет и различные круглые столы. А такие насущные проблемы, как вопиющий разрыв между бедными и богатыми, рост цен, налогов, наплыв мигрантов, уходят на второй план.
К сожалению, сегодня в мире очень популярен странный принцип «кто не с нами, тот не прав». Такая логика предлагается властью прежде всего в тоталитарных и частично в авторитарных режимах. В последнее время она все больше утверждает себя и в России. Конечно, более явно этот принцип демонстрируют США. Если какая-то страна сомневается в идеальности американской политики, значит, у этой страны явно неверный путь развития, несовершенная демократия или вообще отсутствие таковой.
Что касается России, то у нас сегодня такое деление на правых и неправых все активнее используется во внутренней политике. Вспомним последнюю победу Владимира Путина на президентских выборах. Когда он узнал о своей победе, то он, взволнованный, вышел на площадь и в его спонтанной речи прозвучали торжествующие слова в адрес оппозиции, которая выглядела в его трактовке некой враждебной силой, все-таки потерпевшей поражение.
И примерно в тот же период в США на такую же тему выступает Барак Обама. Его пафос совершенно иной: он благодарит всех, кто участвовал в выборах, независимо от политических пристрастий, потому что это, по мнению Обамы, был еще один общий вклад в развитие американской демократии. Он как президент обещает отстаивать интересы и сторонников, и противников его программы, и в этом явная сила такого политического принципа развития.
Не менее удручающее впечатление производит сегодня истовое желание правоохранительных органов любым способом доказать, что события на Болотной площади были организованы некими заговорщиками, провокаторами, сознательными нарушителями закона и, конечно же, действующими по указке извне. Поэтому сегодня, по последним опросам Левада-Центра, 81% москвичей считают, что расследование ведется для устрашения оппозиционно мыслящих граждан, и только 19% думают, что речь идет о наказании виновных.
Принцип «кто не с нами, тот не прав», к сожалению, утверждается сегодня не только в политике, но и в экономике, науке, попытках модернизировать модель развития страны. Нетрудно заметить, что в той же экономике власть не прислушивается к мнениям выразителей иных, скажем, нелиберальных взглядов. К тому же Григорию Явлинскому, а до недавнего времени – к Сергею Глазьеву. А это же не какие-нибудь любители, дилетанты, а сильные экономисты, причем болеющие за Россию не меньше, чем многие из тех, кто не хочет видеть в инакомыслии никакого смысла, а в тех, кто пытается оппонировать текущей политике, пытается разглядеть лишь вражеские замыслы.
Я приведу пример, можно сказать, конструктивного использования образа врага в национальных интересах. К сожалению, этот сюжет развивался не в России.
Недавно, в связи с обострением отношений между Японией и Китаем, Китай очень умело использовал образ врага, запустив внутри страны бойкот японских товаров и акции протеста возле офисов японских фирм. Таким образом, автомобильный концерн Nissan в КНР потерял 20% своей выручки, Mazda – 40, Honda – 60% и т.д.
Конечно, надо быть сильным, для того чтобы умело использовать образ врага. Поэтому лучшим предупреждением негативных последствий при создании отечественного образа может быть только честная, откровенная политика властей. Пока нас будут держать, как говорится, за лохов, для которых можно что-то посадить, можно что-то осветить, но при этом ничего не делать.
Усложнение мира,
обострение кризиса…
В многополярном мире образ врага как инструмент воздействия стал усложняться, подвергаться различным трансформациям. Когда мир был двухполярным, то даже были страны, называвшие себя государствами неприсоединения. К ним, например, относилась Югославия. Считалось, что такие страны осуществляют нейтральную политику. Но было ли возможно это делать в условиях четкого разделения мира на два полюса, на белое и черное? Конечно, нет.
Сейчас США стремятся выстроить однополярный мир. Но, к счастью, у них это не получается. Поэтому глобализация, многополярность расширяют возможности нашего диалога с Америкой, Китаем, Индией. Поэтому, например, благодаря России и Китаю в ООН были заблокированы резолюции по Сирии, в результате чего эту страну не постигла трагическая судьба Ливии.
Конечно, в многополярном мире галерея образов врага чрезвычайно велика и разнообразна. Но в сравнении с временами холодной войны эти образы не такие однозначные. А это значит, что у человечества возникает новое осмысление уровней сегодняшней враждебности между людьми и народами.
Кого мы называем явным врагом? Того, кого хотим уничтожить. То же самое будущая жертва предполагает в отношении нас. А кого мы относим к противникам? Того, кого не обязательно убивать. Если же перед нами просто оппонент, то мы уже пытаемся его убедить в чем-то или договориться о чем-то.
Поэтому сейчас в теории появились даже такие понятия, как «дружественный враг» или «враждебный друг». То есть по какому-то вопросу мы можем с отдельным государством враждовать, в другом вопросе идти на компромисс или сотрудничать.
Допустим, та же Япония принципиальна в вопросе о принадлежности Курильских островов. Но недавно во время приезда в Москву японского премьер-министра были заключены десятки новых соглашений в экономической сфере, торговле и т.д. И вот уже перед нами «враждебный друг».
Возьмем Европу. Экономический кризис, несомненно, вызвал деление европейских стран на «доноров» и на тех, кто нуждается в спасении. Это не могло не сказаться на общественной психологии. В развитых странах Юга Европы не просто растет безработица, а возникли целые армии потребителей, живущих на пособия, кредиты. То есть фактически появился новый тип врага, который сидит на шее тех, кто непрерывно трудится. И эта несправедливая реальность вызвана как ошибками в экономике, так и, скажем прямо, особенностями иждивенческой психологии жителей некоторых стран и представителей определенных наций.
А это уже похоже на «дружественного врага». Понимаю, что это звучит обидно. Но речь даже не о национальном характере. Существует такое понятие, как абсолютная и относительная депривация. То есть абсолютная депривация означает такую степень неудовлетворенных потребностей, которая уже представляет собой нищету. А относительная неудовлетворенность связана с тем, как человек сравнивает себя с другими людьми или даже с жизнью в других странах. Он сличает свою жизнь с чужой и понимает, что ему хуже, чем кому-то. Причем, как он думает, ему незаслуженно плохо. Потом оказывается, что и в Германии лучше, чем в Греции. Я уже не говорю об исламском мире, где сотни тысяч людей живут на один доллар в день. И такой прожиточный минимум – лучшая среда для формирования образа врага. Этим ослеплением ненавистью пользуются многие идеологические проповедники бедных стран: они успешно канализируют агрессивность, которая накапливается в низших слоях общества. И вот уже находится немало фанатиков, согласных отправиться взрывать этот сытый, богатый, несправедливый мир – даже ценой собственных жизней. И начинается тотальный террор развитым странам.
Что касается мирового кризиса, то он только обострил все эти противоречия.
