Ты, сынок, баранов держись!

 
Сегодня в России доля среднего класса, по разным оценкам, составляет 22–26%. Но в нынешних «Основных направлениях деятельности правительства» предполагается, что к 2020 году эта доля будет свыше 30%. А еще через 10 лет средний класс будет представлен почти половиной населения России. 

 
Однако это будет не просто массовый рост благосостояния. Хотя бы потому, что сегодня преобладающая часть учителей, врачей, военнослужащих, ученых относится к среднему классу весьма условно. 

 
Планы экономического развития предполагают, что будут созданы условия, когда и учитель, и врач, и армейский офицер по своему статусу и доходам, по возможностям самореализации будут входить в состав среднего класса. При этом власть осознает сложности такой задачи. Более того, она должна честно признать, что по большинству параметров, характеризующих инвестиции в человеческий капитал, на ближайшие три-четыре года заложена стагнация, или сокращение средств в реальном выражении. 

 
Если мы посмотрим цифры предстоящих расходов на образование, здравоохранение, то и в реальном выражении, и процентах к ВВП они будут сокращаться. И только с 2018 года начнут стабилизироваться. 

 
Можно долго говорить и даже что-то делать для повышения эффективности расходов на образование, здравоохранение и науку, но при их сокращении невозможно обеспечить ускорение экономического роста, и он вряд ли превысит в среднесрочной перспективе 2–3% в год.
Понятно, что при таком уровне инвестиций в человеческий капитал не удастся по-настоящему держать курс на инновационную и социально ориентированную экономику, или, как еще принято говорить, на умную экономику. 

 
Ум в такой ситуации будет стараться найти свое место за рубежом, а экономика переживет вынужденные коррекции. 

 
У нас появились достаточно жесткие бюджетные ограничения. Потому что традиционно растут оборонные расходы, причем в реальном выражении, в процентных пунктах к ВВП. Однако возможность снизить или сократить военные расходы и за счет этого «осчастливить» тех, кто занят в сфере образования или здравоохранения, очень ограничена. 

 
Дело в том, что военные расходы, нравится это кому-то или нет, в реальных условиях выступают достаточно важным катализатором экономического роста. Потому что оборонка у нас растет более чем на 10% в год. И это не просто оружие. Так или иначе, очень значительная часть наших инженерно-технических кадров и квалифицированной рабочей силы сосредоточена в ней. При этом не все понимают, что грань между оборонкой и гражданской отраслью сейчас носит достаточно условный характер. 

 
Ни одно предприятие, как говорится, «по-живому» разделить нельзя: ни в авиастроении, ни в вертолетостроении, ни в производстве двигателей. Всюду, по сути дела, единые технологии, коллективы, только «продукты» разные. При этом надо понимать, что вклад в оборонку – это тоже вложения в интеллектуальный человеческий потенциал. Хотя, конечно, ВПК больше влияет на финансирование профильных сфер. Отсюда усиливаются ограничения на собственно образование, здравоохранение, гражданскую науку. 

 
По моему личному мнению, сегодня недофинансирование образования, здравоохранения, фундаментальной науки составляет около 600–700 млрд руб. Причем науки именно фундаментальной. Потому что прикладные исследования все-таки развиваются лучше.
   
В то же время у нас постоянно поднимается вопрос о том, что эффективность науки нельзя мерить простым количеством цитирований, тем более если, применительно к России, это находит отражение только в одной из известных зарубежных поисковых систем. Как, впрочем, и качество образования нельзя мерить только теми рейтингами, в которые входят наши вузы. 

 
Возьмем образование. Стремление попасть в тот или иной международный рейтинг у нас часто осуждается. Но надо понимать, что достигнутый успех означает не только и не столько просто место, скажем, в сотне вузов. Такой университет в этом соревновании вольно или невольно должен реально достичь таких уровней образования, научной деятельности, стандартов жизни студентов, которым после нужно как минимум соответствовать. 

 
То же самое в здравоохранении. Мы вкладываем сегодня очень серьезные средства в высокотехнологичные медицинские центры. Это вроде бы хорошо. Но у этой стратегии есть, конечно, и оборотная сторона. Это низкая загруженность оборудования, дефицит квалифицированных кадров, вахтовый метод работы специалистов. 

 
Но надо понимать, что количество сложнейших операций, которые делаются в таких центрах, значимо не только цифрами, но прежде всего тем, что это уже и другой уровень качества медицинских технологий. Да, количество у нас может быть пока в разы меньше, чем в той же Германии. Но мы идем перспективным путем, и это главное. 

 
При этом остается вопрос доступности такой медицины. Но оказывается, что самая большая сложность в обслуживании с точки зрения доступности существует на среднем уровне – поликлиники, муниципальные больницы и т.д. Порой высокотехнологичную помощь пациенту получить проще, чем попасть на прием к участковому эндокринологу. 

 
То же самое и в образовании – как в школьном, так и в профессиональном. Там свои «развилки», показывающие, что сбалансированный путь нами пока не найден.
Да, в образовании у нас есть несколько проектов. Вроде «Новой школы», работы с талантливыми детьми, отдельных программ развития как дополнительного, так и дошкольного образования. Но все эти проекты оставляют открытым вопрос – какими образовательными технологиями мы будем пользоваться. 

 
Кроме того, названные направления финансируются, по моей оценке, всего 30% от того, что заявлялось и даже было одобрено правительством в рамках государственной программы по образованию. 

 
То же самое в здравоохранении. Мы перевели медицину на один канал финансирования, на так называемый страховой принцип. Начиная с 2015 года уже и самая высокотехнологичная медицина становится страховой. А служба «Скорой помощи» уже там находится, и оплата врача «неотложки» зависит от количества вызовов. Отсюда возникает порочная практика «искусственных звонков». 

 
Еще один нонсенс. Если при существующем тарифе мы будем добиваться почти двукратного увеличения (по отношению к средней зарплате) оплаты труда врачей, то уже к 2016 году у нас ничего не останется на расходные материалы и лекарства. Все съест зарплата.
Конечно, я не утверждаю, что именно так все и случится. Уверен в другом: такая система нуждается в срочной перенастройке, в серьезных организационных и качественных изменениях, что, в свою очередь, потребует больших затрат. 

 
Наконец есть еще одна неприятность. Это разница в оплате труда между центром и регионами. Если в Москве врач или учитель получает 50 тыс., то даже в ближайших областях – в четыре-пять раз меньше. Отсюда кадровый дефицит на селе, в малых городах. Именно поэтому все, кто способен нормально работать, пытаются переехать туда, где будут платить больше.
Все это приводит к разрыву единого образовательного и социального пространства России.
Если же говорить о требованиях к человеку, к кадровому потенциалу, то есть один важный аспект. Он связан с тем, чтобы всячески с помощью культурного, духовного воздействия развивать в человеке интерес не только к высокому заработку, но прежде – к труду как таковому. Дело в том, что в нулевые годы мы допустили очень высокую степень зараженности людей болезнью быстрого и легкого поиска доходов. Причем любой ценой. И это оказало серьезное воздействие на умы наших сограждан. Причем не только в больших, продвинутых городах.
В связи с этим мне вспоминается, как два года назад я познакомился с одной алтайской семьей. Это было на плато Укок (плато Покоя), где по древнему обычаю нельзя вести никакую хозяйственную деятельность, потому что считается, что там обитают души мертвых.
Глава семьи, зоотехник, человек с высшим образованием, встретил нас с 11-летним сыном, который каждое лето пасет в горах овец. И между ними при мне состоялся такой разговор. Мальчик спрашивает: «Отец, вот мы с тобой пасем баранов каждое лето, зарабатываем деньги. Но внизу в долине всем почему-то нужны доллары. А у нас их нет...» –  «А зачем они тебе?» – интересуется отец. – Разве доллар тебя здесь накормит или согреет?» Сын бросил взгляд на горы и согласился: «Нет, не накормит и не согреет». 

 
Потом помолчал и задал тот же вопрос про евро. Отец ответил так же. Дошла очередь и до рубля, после чего сын совсем расстроился: «Как же тогда будем жить?» И услышал ответ: «А ты, сынок, баранов держись». 

 
Возвращаясь теперь к серьезной и умной экономике, можно сказать, что ключевыми для нас все равно должны быть прежде всего реальные ценности. Конечно, деньги играют свою известную роль. Но когда у нас будут появляться сословия людей, которые станут представлять отечественную промышленность, науку, культуру, образование, тогда появится ценностная основа реального развития человека и государства.