0
7680
Газета НГ-Сценарии Интернет-версия

24.11.2015 00:01:00

Мир после Крыма

Александр Рубцов

Об авторе: Александр Вадимович Рубцов – руководитель Центра исследования идеологических процессов Института философии РАН.

Тэги: крым, геополитика, политика, конфликты, россия, запад, антивестернизация, санкции, сирия, война


крым, геополитика, политика, конфликты, россия, запад, антивестернизация, санкции, сирия, война Хорошо бы, чтоб в Крыму круглый год палило только солнце. Фото с cайта www.krymr.org

После возвращения полуострова в родную гавань (что называется, приплыли, как минимум стилистически) появилось множество сочинений с почти дословно такими, как у данной статьи, названиями. Еще больше расширяется этот массив с учетом круглых столов и «подборок мнений». В основном это рассуждения – более или менее изобретательные и компетентные – из области так называемой геополитики. Обсуждаются новые расклады сил, союзы и противостояния, оси и полюса. В этой литературе мир понимается как набор стран и блоков в политической географии, не более.  

Но не менее интересно и новое устройство мира как среды политического обитания – новые графики движений и необычные реакции, действия и противодействия, скорости и ритмы, сдвиги и инерции. Меняется не просто расстановка фигур на доске и даже не только правила игры. Мир меняется не как предмет, но и как переживание, как способ жизни; не только как изделие, создаваемое людьми, но и как проект, замысел. Многое происходит в рамках прежней системы законов, но меняются и сами законы политической динамики. 

 Музыка победы и масштабы бедствия

Крым в этом рассуждении – нечто условное, своего рода контрольное событие – действие и явление, не столько повлиявшее на дальнейшее развитие, сколько проявившее новые тренды, новые локальные возможности и вселенские риски.  

На первый взгляд сдвиги, которые описываются в посткрымской геополитике, – масштабнее некуда. Эксперты вертят планетой, как глобусом. Кажется, от этих сдвигов Земля вот-вот разбалансируется и под грузом новых геополитических «осей» слетит со своей физической оси.  

Картины одна другой глобальнее и смелее. Вот Россия объединяет под своими двуглавыми крылами все в мире, что «не Запад». Вот она – эпицентр Евразии. Или она – триггер, запускающий процесс становления принципиально иного, многополярного мира. А вот она уже несущая часть «ЕвроРоссии» – великого образования, получившегося в результате наших усилий по спасению Европы из-под губительного влияния США. И это не все – только самое масштабное и отчаянное.  Но особенно смущает резкая ассинхронизация скростей  движения политики и обслуживающей ее философии (точнее, идеологии, но с претензией на мировоззрение). Сейчас, после высочайших подмигиваний в сторону Запада, придется ваять новый философический и геополитологический контекст для попыток замирения  с недавним врагом, а это значит для самых ярких идеологов и пропагандистов – выставлять себя флюгерами, если не идиотами. 

 А потом опять неизвестно, куда все повернет завтра. Тут мысль наших идеологов заносит, как зад у пьяной фуры.  

История эта давняя. Провал еще даже не начатой модернизации уже поставил под сомнение фронтальную ориентацию на Запад – на его ценности, идеи, институты, практики и стратегии. Если что-то не получается, значит, его нам и не надо. Импотенция в такой подаче оборачивается вековым целомудрием народа, особенно его политического и идейного, духовного руководства.  

Но к 2010 году ситуацию резко усугубил резонанс: падение рейтингов власти в стране совпало с парадом цветных революций в окрестностях. Вызванный этим невроз породил внутриполитическую судорогу, зажим и, как следствие, еще большее отторжение западных принципов и установок, а во многом и ранее принятых политических обязательств по обеспечению прав и свобод. Вместе с «общечеловеческими ценностями», трактуемыми теперь как сугубо западными, не так трудно оказалось вымести из родного дома и внутриполитические ограничения. Логика понятная: если для России «Запад умер», то теперь власти в ней все дозволено.  

Заскрипели мозги и перья! Прикормленные интеллектуалы из идеологического эскорта власти кинулись писать новую глобальную «философию России» и адаптировать к новым условиям и задачам заветные заготовки. Но в менее публичной сфере идеология антивестернизации готовилась, внедрялась и напитывала начальство разных рангов уже давно. Крым же спустил с цепи целую свору злобных самобытников и ориенталистов. Плюс разлив этого добра в СМИ – массовая индоктринация без наркоза, с оскалом и пеной, но и в сопровождении якобы респектабельного теоретизирования про оборону и внешнюю политику. Понадобилась новая аксиология и даже новая онтология власти. Делается крайне бледно, но с претензиями на прозрение.  

Это даже не волна – целый прилив, инерция, казалось бы, огромная. Но события пошли не по плану. Продолжить Крым в Новороссии и в целом русском мире не удалось, хотя с затратами и потерями не считались. Да и сам Крым уже   обходится сверх меры – по деньгам (если считать «на круг»), в репутации, в отношениях. К дому прикупили комнатушку, но в результате этой операции скоро сам дом содержать будет не на что. Фискальная политика все больше напоминает сборы ЖКХ на капремонт, запланированный на 2030 год и обсчитанный будто под лозунг: «Каждой коммуналке – по шубохранилищу!»  

Организаторы входа в поисках выхода

Страна явно полезла в бутылку. Санкции, положение изгоя, симметричные планы в области обороны. Плюс цена на нефть, а главное – «плохое» изменение системы факторов, ее определяющих. Приближение тупика сначала почувствовали, потом, кажется, осознали. Возникла проблема: можно ли поправить положение и отношения, не ударив лицом в крымскую грязь и руины Донбасса?  

На пробные сигналы с нашей стороны приличного ответа не последовало, что оказалось унизительно в квадрате. И тогда, в силу ряда «благоприятных» обстоятельств, трансляцию маленькой победоносной войны удалось перенести в Сирию. Что, естественно, воспринимается наверху как шанс выйти из изоляции, если не снять, то ослабить санкции и создать положение, дающее как минимум картинку разговора на равных с лидерами Запада. Потрясшие человечество террористические атаки картину «наилучшим» образом завершили. Ни про какую смерть нельзя сказать «как нельзя кстати», но, к сожалению, так думают, во всяком случае некоторые.  

Если различать тактику и стратегию, а тем более картинку и реальные отношения, придется признать, что изменения в отношениях «после Крыма» в целом рискуют оказаться необратимыми. Еще не было первых санкций, но уже было ясно, что теперь дело даже не в них. Здесь возможны усиления и послабления, но с целом рубеж перейден с самого начала, и с той стороны решение принято: так дальше не пойдет, с этим надо кончать.

Могут быть какие угодно переговоры, даже временные тактические союзы, но от стратегической позиции уже никто не откажется. Состоялся разрыв на уровне ценностей и принципов, глубоко укорененных норм, а это в рамках существующей метафизической схемы необратимо. Когда появился Горбачев, а потом Ельцин, Запад мог в той или иной мере поверить в изменение не только погоды, но и самого политического климата в России, в ее ценностную переориентацию. Теперь какой бы прогрессист и либерал ни пришел после Путина, любые сколь угодно активные телодвижения в сторону «мировых стандартов» будут восприняты как ненадежные и обратимые. Переводя проблему на бытовой язык: тут дело уже не в измене, а в самом качестве, мягко говоря, непостоянства.  

Чтобы понять, как это выглядит на перспективу, надо мысленно отойти от нынешней позиции на сколько-нибудь приличное расстояние во времени, хотя бы на несколько лет. Ситуативно эскалация террористической угрозы, казалось бы, все меняет: полной международной изоляции не будет (во всяком случае, пока), Россия «мировому цивилизованному» нужна как партнер и союзник в борьбе, восстанавливаются сидения за одним столом. Вроде бы только что британские ученые признали Россию угрозой, равной запрещенной у нас ИГ, – и вот уже лидеры Запада договариваются с нами о совместном противостоянии ужасному террористическому государству. Все на первый взгляд предельно понятно в рамках достаточно прагматичной и даже циничной real politic, и тем не менее здесь нельзя обойти ряд неудобных вопросов.  

А собственно, зачем мы там нужны? Западу не хватает своей интегральной силы (что вряд ли) или им не хватает кого-то, кто был бы готов ради собственных интересов, возможно, даже вполне символических, взять на себя ту часть работы, которую коалиция не хочет делать сама? Мы (или обстоятельства) их вынудили снова сесть с нами за один стол – или это они нас используют вместе со всеми этими «обстоятельствами»? Что нам явлено с той стороны – слабость или голая прагматика, в которой циничный расчет может встать выше амбиций и даже принципов?  

Нельзя не задумываться и о том, что будет, если и когда эта террористическая угроза окажется в достаточной мере нейтрализована – хотя бы до снижения нынешнего уровня глобального ЧП. Полностью ликвидировать угрозу нельзя, но можно привести дело к такому состоянию, когда потребность в тактическом альянсе с продолжающей чудить Россией хотя бы на время отпадет. Тогда, похоже, для российской стороны активных ходов может не остаться вовсе. Как бы мы в этой антитеррористической кампании ни отметились, новая эскалация гибридной политики, например в Украине, все равно приведет к симметричному усилению санкций и изоляции – и все это на фоне уже неизбежного экономического кризиса с примерно понятными социальными и трудно предсказуемыми политическими последствиями.

Есть целый ряд особых обстоятельств, в силу которых нового раздела мира, как при Сталине, Рузвельте и Черчилле, не будет: тогда фиксировали географию оккупации, теперь же не видно ничего похожего.

 В этой «бутылке» можно по-разному поворачиваться, в том числе более или менее выигрышными своими сторонами, но так просто из нее не вылезти.  

Философия риска и логика бифуркаций

Колеса истории, или крымский пейзаж в цветах российского флага.	Фото Reuters
Колеса истории, или крымский пейзаж в цветах российского флага. Фото Reuters

Можно по-разному квалифицировать нынешний политический режим в России: как авторитарный и жестко персоналистский, как квази-   или даже неототалитарный, как модернизированную деспотию или мягкую тиранию – или же как имитационную псевдодемократию. Можно считать, что это подобие классической восточной давлы, интегрируемой асабией, полагать, что это мулк в духе Ибн-Хальдуна, и даже проводить здесь удивительные параллели между властью кочевников и концепцией«стационарного бандита» по Манкуру Олсону. Полезно рассматривать наши реалии через оптику политического у Макиавелли, Гоббса или Шмитта. Можно тестировать нашу реальность на наличие в ней «фюрер-принципа» (в свободной стране тестировать можно что угодно на что угодно). Можно даже договориться до того, что это уже почти «фашизм с человеческим лицом», – отчего бы и не договориться?  

Но лучше (проще) всего квалифицировать наш режим как гибридный: это будет современно (постсовременно) и даже модно, в духе новейших веяний в политике и войне, а также в журналистике, пишущей о том и другом. Заодно это будет нечто вполне безопасное методологически, поскольку намекает на то, что здесь может быть все подряд и в любых, сколь угодно фантазийных сочетаниях. Палочка-выручалочка для ленивых, безответственных и поверхностно образованных. Сказать «гибридная политика» – значит сказать все и ничего. И вместе с тем интуитивно понятно, что это такое ценностно и функционально замкнутое на себя ядро, имеющее несчетное количество валентностей, что позволяет адаптироваться ко всему и выдавать что угодно за что угодно в любом камуфляже. В этой жизни, как и тогда в Крыму, условные бойцы политического и идеологического фронтов ходят без погон и шевронов, но во всеоружии и в полной боевой выкладке, а «вежливые люди», даже не передернув затвора, делают направо и налево предложения, от которых нельзя отказаться.   

Но можно сначала даже не квалифицировать происходящее, а просто попытаться описать те особенности и качества процесса, которых, условно говоря, вчера не было.  

Здесь приходит на ум все тот же персоналистский характер режима, но с акцентом на его особенностях, и прежде всего «количественных», проявляющихся в плане интенсивности. В нашей доброй традиции и едва ли не в культурном коде есть яркое и устоявшееся понятие – самовластие (или, как у Пушкина, самовластье). Или единовластие. Сейчас трудно до конца определенно сказать, насколько наш нынешний случай можно трактовать как абсолютное единовластие. Примерно понятно, как и кем, в каких кругах там обсуждаются и принимаются решения. Труднее определить степень влияния на эти решения со стороны тех или иных групп интересов и соответствующих группировок, насколько субъективные и личностные мотивы могут входить в противоречие с этими интересами и приводить к внутренне напряженным, а значит, к явно или скрыто конфликтным решениям.

Но кто бы что тут ни говорил, блистая осведомленностью и проницательностью, думаю, проблема в том, что характер этих отношений до конца не ясен не только высказывающимся инсайдерам, но и самим участникам этих отношений – на разных уровнях и в самых разных стратификациях.

Эти влияния и конфликты могут быть весьма опосредованными и косвенными, но оттого не менее эффективными. Они могут психологически вытесняться или скрываться из соображений удобства или безопасности. Поэтому степени персональной свободы и латентного, теневого влияния здесь требуют не просто знания (в смысле владения информацией), но и куда более сложного, чем сейчас кажется, анализа, возможно, еще не в полной мере методологически оснащенного. Там многое еще надо вытягивать из подсознания клиентов. 

Политический блиц в быстром времени

Гораздо интереснее, что и внешне, и по самой своей сути эта политика выглядит как радикальное, порой просто отчаянное и демонстративное, само себя манифестирующее самовластье, иногда на грани самодурства. При этом не в первую очередь имеются в виду действия именно первого лица (здесь как раз возможны разные оценки – естественно, в рамках неформализованного «самодержавия»).

Речь идет обо всех уровнях вертикали и всех ветвях этих непомерно разросшихся зарослей власти. Хотя общий тренд и понятен, тем не менее исполнение множества ходов в его рамках выглядит труднопредсказуемым и почти хаотическим, слишком подверженным влиянию каприза и случая, иногда просто фантазии уродов. И это при лавинообразно нарастающей активности: такое впечатление, что все во власти с некоторых пор вдруг кинулись властвовать, каждый день изобретая все новые и новые инициативы, странноватые, а сплошь и рядом просто дикие.

Эманация всевластия и «функционального самодержавия» порождает внизу борьбу тысяч маленьких престолов, а катастрофическое снижение в рамках противоестественного отбора уровней компетентности и собственно умственных способностей порождает среду уже неуправляемого и скорее неконтролируемого хаоса. Иногда власть ведет себя просто как капризная и не очень умная дама. Когда-то Думу назвали «взбесившимся принтером». Сейчас деятельность этой инстанции и особенно некоторых наиболее активных персонажей, в публичной сфере как раз и представляющих для общественности «лицо органа», такова, что на ее фоне прошлые всех шокировавшие чудеса парламента кажутся верхом сдержанности и рассудительности.  

Что касается собственно макрополитического уровня, то и здесь в глаза бросается прежде всего крайняя степень реактивности и импульсивности решений, их субъективность и непредсказуемость. Отчаянная импровизация напоминает быстрые шахматы или блиц (это разные вещи), когда игроки ставят фигуры на доску с треском и так молотят по кнопкам часов, будто победитель определяется динамометром.  

Если не самая распространенная, то, во всяком случае, самая характерная картина последнего времени – немая сцена из финала «Ревизора». Человечество то и дело замирает, открыв рот, не понимая, что происходит и как такое возможно. Исчезают логика и законосообразность, надежность и предсказуемость. Если провести аналогию с дорожным движением, то складывается впечатление, что в мировой политике главной угрозой становятся «слаломисты» – лихачи, которые, соревнуясь друг с другом, носятся между рядами, подрезая обычных водителей, не успевающих даже толком испугаться (что не отменяет общего страха и растущей напряженности на трассах).  

Недавно было подмечено, что наш пантеон деятелей советской эпохи, начиная с самого Сталина, по количеству жертв, а в ряде случаев и по совершенно варварской, дикой жестокости оставляет далеко позади лидеров ИГ (если кто не запомнил, запрещенного в России государства). И мы к этому светлому прошлому старательно возвращаемся, что, по совести, должно бы вызывать такой моральный шок, как, скажем, реабилитация Гитлера и его соратников.  

Однако еще раз: здесь не менее важно осмыслить сам факт нарастающего сгущения эпохальных и при этом даже в фантастике не прогнозируемых событий, меняющих не только ситуацию в мире, но и сам характер изменения этой ситуации.  

Мне всегда казались значимыми параллели и изоморфные процессы в естественных и точных науках, с одной стороны, и в социогуманитарной сфере – с другой стороны, будь то философия, общественные науки или собственно политика как «практическая история». Это, конечно, опасный и рискованный путь, на котором легко свихнуться в поверхностные аналогии и чисто формальные заимствования. И тем не менее в нашем случае также напрашиваются мощные параллели и даже относительно прямые связи между фундаментальными новациями в естественных и точных науках – и изменениями в мире гуманитарного, социального и политического. 

В этом смысле  Крым с его гибридными политтехнологиями, в которых агрессивно-отвязанная пропаганда сочеталась с «вежливой» угрозой оружием, стал одним из знаковых событий в череде попыток демонтажа сложившегося мирового порядка в самых глубинных его основаниях. Более того, здесь намечается изменение самой «физики» и «биологии» процесса (или его химизма, если кому так больше нравится). И даже математики происходящего.  

Не считаю зазорным в который раз повторить, что мы имеем дело с классическими случаями бифуркационных процессов, в которых малые сигналы на входе, проходя через «черный ящик», дают непредсказуемо сильные, несоразмерные эффекты на выходе – вплоть до перехода системы в новое качество под воздействием микрособытий. Сюда же вплотную примыкают смыслообразы из хаотической динамики, развиваемой в новейшей физике, и особенно сюжеты, связанные с «переоткрытием времени» в плане его фундаментальной необратимости.

Здесь работает очень многое, начиная со входа в эпоху необратимости цивилизационных отставаний, предельно ограничивающей возможности догоняющих модернизаций, и заканчивая иллюзиями шансов на «вечное возвращение» в политике, когда люди думают, что этому миру можно бросить вызов – а потом, если не получится, взять его обратно и вернуться в «семью цивилизованных народов», еще и на коне. В этом мире с его новой физикой многое уже не прощается даже при всем обоюдном желании высоких договаривающихся сторон.


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Номенклатура следующего хозяина Белого дома будет антикитайской

Номенклатура следующего хозяина Белого дома будет антикитайской

Владимир Скосырев

Проводниками внешней политики, вероятно, станут чиновники, считающие  КНР угрозой для США

0
397
Ни у кого нет полной картины рынка труда. Даже у ЦБ

Ни у кого нет полной картины рынка труда. Даже у ЦБ

Анастасия Башкатова

Центробанк усомнился в данных рекрутинговых компаний

0
438
Картофель россиянам привезут из дружественных стран

Картофель россиянам привезут из дружественных стран

Ольга Соловьева

Кабмин выделит 30 миллиардов рублей на субсидирование льготных кредитов для аграриев

0
486
Оправдательных приговоров по-прежнему четверть процента

Оправдательных приговоров по-прежнему четверть процента

Екатерина Трифонова

Обвинительный уклон обусловлен требованием стабильности судебных решений

0
399

Другие новости