Руслан Курбанов
Интервью Романа Силантьева «НГР» подействовало на некоторых представителей мусульманской общественности России отнюдь не умиротворяюще.
«Надвигается страшная буря мусульманская; новое нашествие, но не монгольское, а мусульманское; не дикарей из Азии, а дикарей цивилизованных, прошедших университеты, гимназии и кадетские корпуса, вспоенных прессой», – писал в середине XIX века известный теоретик и практик христианизации мусульманских и языческих народов Поволжья Николай Ильминский.
Сегодня подобные страхи перед натиском нового поколения просвещенных мусульман все чаще берется озвучивать спикер по вопросам ислама Роман Силантьев. Однако его рецепты, предполагающие закрепление подчиненного статуса ислама по отношению к православию, могут поставить страну на грань межрелигиозного взрыва.
Традиционность того или иного религиозного направления для российского общества – достаточно спорный вопрос, окончательный ответ на который еще никто из российских специалистов не решался дать. Сложность вопроса – в определении четких критериев традиционности или нетрадиционности того или иного течения.
Любому исламоведу очевидно предельное разнообразие форм ислама на российских просторах, который на первом уровне делится на два крупных региональных условных подвида «кавказский» и «татарский». Далее, внутри каждого из этих подвидов существует также довольно сложное дробление – на мазхабы (правовые школы), тарикаты (духовные ордена), манхаджи (методологические школы) и т.д.
Взять, к примеру, ислам только в одной кавказской республике – Дагестане. Здесь традиционно, еще до революции, существовало по крайней мере четыре крупных исламских течения внутри суннитской версии – суфизм (представленный тремя тарикатами), школа мусульманских правоведов шафиитской правовой школы, салафийя, рационалистическое реформаторство (возникшее под влиянием идей европейского Просвещения).
Какое из них считать более традиционным для Дагестана, а какое менее – утверждать не возьмется никто. Попытки же одного направления навязать всему Дагестану свою версию ислама после краха СССР привели республику к религиозно-политической розни, не утихающей и по сей день. Тем не менее в подобных условиях полного отсутствия четких критериев определения степени традиционности верований за многие века взаимодействия государства с религиозными общинами выработался основной негласный принцип. Согласно ему, государство, дистанцировавшись от внутренних религиозных и идеологических споров, определяло традиционный характер той или иной общины в зависимости от степени ее лояльности самому государству, а также от степени ее встроенности в бюрократическую систему.
Но на волне клерикализации российского общества и власти в публичном пространстве начали все чаще озвучиваться и другие тезисы – об определении степени традиционности мусульманских общин и направлений в зависимости от их лояльности Русской Православной Церкви.
Например, в недавнем интервью, опубликованном в «НГР» (см. номер от 02.02.11), Роман Силантьев заявил, что для России «традиционен лишь тот ислам, последователи которого готовы быть законопослушными гражданами своего государства и уважать христианское большинство». Более того, он утверждает, что «те мусульманские лидеры, которые будут признаны Церковью маргинальными и нерукопожатными, рано или поздно станут таковыми и для государства». Подобная позиция оскорбительна не только для мусульман, но и для представителей власти, которых Силантьев ставит в подчиненное положение по отношению к РПЦ.
Мысли Силантьева не новы и не оригинальны – они были актуальны еще в дореволюционный период господства православия в государственной идеологии. Однако и в наши дни их озвучивают официальные представители РПЦ. К примеру, протоиерей Всеволод Чаплин на пресс-конференции по следам событий на Манежной площади озвучил тезис о том, что Россия является православной державой. Однако, согласно Конституции, наша страна является светским, демократическим, многонациональным и многоконфессиональным государством.
Главный тезис некоторых экспертов, близких к РПЦ, состоит в фатальной необратимости «православизации» и русификации всех российских народов. Поэтому, советуют они властям, нет смысла корпеть над встраиванием ислама в ткань современной отечественной государственности, так как мусульмане России все равно постепенно растворятся в православном большинстве.
Как пишет российский политолог Ринат Мухаметов, это фактически «возвращение к доекатерининской политике в отношении ислама, ключевым моментом которой была христианизация любыми средствами, включая насильственные». Предлагается придание ему статуса не равноправной (как по Конституции), а «терпимой» религии, как оно и было до революции 1905 года.
Попытки сконструировать и навязать мусульманам удобный для власти формат ислама предпринимаются и на Западе. К примеру, всемирно известный американский мозговой центр RAND Corporation в своем нашумевшем исследовании «Создание умеренных мусульманских сетей» предложил четыре ключевых принципа, которым должен соответствовать мусульманин для того, чтобы заслужить звание «умеренного»: приверженность демократии, причем в ее западном либеральном виде; признание нерелигиозных источников права; признание и уважение прав женщин, религиозных меньшинств и готовность пересмотреть положения Корана и Сунны в этих сферах; противостояние терроризму и незаконному насилию.
В России подобные эксперименты начались намного раньше, чем на Западе, в силу более раннего соприкосновения с мусульманской общиной, и были более грубы. К примеру, уже цитировавшийся нами христианизатор мусульманских народов XIX века Николай Ильминский так описывал образ приемлемого для империи муфтия и его единоверцев: «Для нас вот что подходящее было бы, чтобы инородец в русском разговоре путался и краснел, писал бы по-русски с порядочным количеством ошибок, трусил бы не только губернаторов, но и всякого столоначальника». Весьма прискорбно, что в нашей стране во многом возрождается подобное отношение к мусульманам.
На этом фоне понятны претензии главы Совета муфтиев России Равиля Гайнутдина, постоянно озвучивающего недовольство многих российских мусульман подчиненным положением по отношению к православию. Растущая и накапливающая свой социальный и общественный потенциал российская умма в формировании своего отношения к РПЦ и государству меньше всего ориентируется на мусульманских лидеров, делающих своим главным достоинством лояльность Церкви.
