Игорь Малашенко Сто лет назад, когда идеологического конфликта в нынешнем понимании не было в помине, а политические и экономические порядки в России были куда более совместимы с европейскими, чем нынешние, она все же воспринималась в Европе как чужеродная экспансионистская держава. Сегодня это кажется исторической несправедливостью. Разве Россия была единственной европейской империей? Разве на претензии к ее политике в польском или восточном вопросе нельзя ответить столь же обоснованными упреками в адрес Австро-Венгрии, Германии или Англии? Разве политические репрессии были монополией российских самодержцев? Так что же питало реакцию отторжения?
НАЦИЯ-ГОСУДАРСТВО И КОНГЛОМЕРАТ
Вопрос о том, принадлежит ли Россия Европе, - один из "проклятых вопросов" отечественной мысли, для ответа на который привлекалось множество исторических, политических, философских аргументов, призванных эту принадлежность подтвердить или опровергнуть. А ведь проблема лежит прежде всего в этнической плоскости, в сфере взаимодействия между разными этносами, которые редко принимались за точку отсчета. В стране, населенной десятками этносов, которые в соответствии со сталинской терминологией мы упорно именуем "нациями и народностями" или в крайнем случае "народами", проблемам их общежития уделялось и уделяется несравненно меньше внимания, чем вопросам идеологии и политики.
Еще в "Вехах" С. Булгаков сетовал на то, что русская интеллигенция проявляет мало интереса к национальным проблемам. Мало что изменилось. Откройте любой либеральный еженедельник и прочтите о том, что национализм - это дурно и неинтеллигентно, что он унаследован нами от питекантропов и т.п. Благие намерения авторов не подлежат сомнению, как не вызывает сомнений полное непонимание этнических проблем и бесплодность призывов к благоразумию и забвению национальных распрей.
Наш интеллектуальный инструментарий - по большей части инструментарий европейский, а между тем этнические проблемы решались в Европе не столько в концептуальном, сколько в практическом плане. Европейские этносы на протяжении нескольких столетий стремились создать национальные государства, границы которых большей частью совпадают с их ареалами, территорией их расселения. Конечно, совпадение этнических и государственных границ - своего рода предельная ситуация, далеко не всегда достигавшаяся в ходе исторического процесса, однако такая его направленность просматривается в Европе на протяжении нескольких столетий.
Нация-государство - вполне европейское изобретение, за которое пришлось заплатить дорогой ценой бесконечных кровопролитных войн, включая две мировые... Недавно на телеэкране возникло растерянное лицо жителя Белграда, которого попросили прокомментировать бои в Хорватии: "А ведь мы считали себя частью Европы..." По этому поводу ему как раз и не стоило расстраиваться: происходящее в Югославии носит вполне европейский характер, именно так национальные государства и возникали, так они и устанавливали свои границы.
Во многом модель нации-государства отвечает логике возникновения и развития этносов. "Мы и они", "мы не такие, как они, они не такие, как мы" - вот установка, лежащая в основе формирования этносов. Человек может и должен ощущать себя личностью, этнос может и должен ощущать свою "самость", неповторимость и непохожесть. Этнос и есть в каком-то смысле коллективная "личность", из таких "личностей" и складывается человечество. Этническая многоликость - залог саморазвития человечества, основа культурного многообразия. Но она же - и потенциальный источник межэтнических конфликтов и кровопролитных войн, как о том и свидетельствует европейская, в частности, история.
На протяжении последних столетий многонациональные - точнее, полиэтнические - образования в Европе несли на себе печать обреченности. Долго и мучительно агонизировавшая Австро-Венгерская империя воспринималась в Европе как конгломерат, как сумма разнородных этносов и территорий, и в этом смысле не казалась чем-то инородным. С Россией дело обстояло по-иному. Будь она империей вроде Австро-Венгрии, "особого отношения" в глазах европейцев она бы вряд ли заслуживала: оставалось лишь терпеливо дожидаться ее распада и возникновения на ее месте национальных государств. Однако Россия явно не сводилась к конгломерату территорий, удерживаемых вместе имперской властью. И даже сегодня, в пору поминок по "последней империи", не оставляет ощущение, что известия о ее смерти сильно преувеличены.
Россия никогда не была государством одного этноса, она развивалась как полиэтническая общность и тем отторгала модель национального государства. И причину этого надо во многом искать в стереотипе поведения русских по отношению к другим этносам. Национальная психология - предмет зыбкий и опасный, все вроде согласны, что таковая существует, но всякая попытка конкретизировать этот тезис применительно к какому-то этносу почти автоматически влечет обвинения во всех смертных грехах. Но объясняться нам друг с другом придется, в том числе и на этот счет.
Рискну высказать гипотезу: установка "мы и они" не имеет в сознании русских столь абсолютного знания, как у большинства европейских этносов. Под словом "мы" русские готовы подразумевать не только "чистокровных русаков", но и многих своих соседей, в свою очередь готовых ответить взаимностью. И пущенное ныне в оборот диковинное слово "россиянин" - тоже выражение этой готовности. Возможно, так случилось потому, что ни один этнос с чрезмерной склонностью к утверждению своего "я" просто не имел шансов уцелеть на евразийских просторах, по которым прокатывались мощные потоки переселенцев. Попытка создать в центре Евразии национальное государство в его европейском понимании обернулась бы войнами столь длительными и кровавыми, что в них неизбежно сгинул бы и этнос, положивший им начало.
РУССКИЙ ХАРАКТЕР
Русские показали замечательную способность уживаться со своими степными соседями, с этносами собственно азиатскими. Древняя Русь неплохо сосуществовала со степняками. На протяжении двух столетий русские княжества были провинцией великой империи монголов. Гораздо позже в национальной мифологии это время получило название татаро-монгольского ига, хотя завоеватели были гораздо малочисленней русского населения, а для русских князей союз с монгольскими правителями был единственным средством хоть как-то совладать с бесконечными внутренними распрями. Россия взросла на руинах империи-предшественницы и наследовала безмерное геополитическое пространство. Границы России в начале ХХ века почти совпали с границами Монгольской империи шестью столетиями раньше.
Встреча с Европой обернулась по-иному. Россия была готова слиться с Европой даже ценой отказа от собственного "я" - более того, в самой этой "всечеловечности", готовности отказаться быть русским ради того, чтобы стать кем-то другим, виделось Достоевскому главное свойство русского характера. Перестать быть русским - самый верный путь остаться им, утверждать свою "русскость" - значит быть не вполне русским. Однако готовность русских "вобрать в себя" Европу вызывала у европейцев не столько встречный порыв, сколько реакцию отторжения по отношению к этносу, ведущему себя столь не по-европейски. Встреча с Европой породила глубочайший кризис русского самосознания, который продолжается и поныне.
Даже такой близкий русским этнос, как украинцы, обладает совсем иной национальной психологией. Столетиями украинцы боролись именно за то, чтобы сохранить свою этническую "самостийность", отбивались и от теснивших их русских, и от наседавших поляков. На Западной Украине, в пограничье между Востоком и Западом, украинское "я" приобрело какую-то гипертрофированную форму, и не случайно выходцы из этого региона - самые яростные приверженцы национального самоутверждения. По своему этнопсихологическому складу украинцы более европейцы, чем русские, которым, в общем-то, чужд пафос собственного противопоставления другим этносам. Не случайно и идея национального государства гораздо шире распространена среди украинцев, чем среди русских.
Русский характер не нуждается в идеализации. Еще Нестору-летописцу приписывалось наблюдение: "русские сами себя поедали и тем сыты бывали". Вечное изнурительное недовольство собой - плата за неуверенность в единственности своего этнического "я". Оборотной стороной "русского боления за всех" выступает смердяковское "Я всю Россию ненавижу-с". Страшная нехватка самоуважения и готовность направо и налево сообщать: "Мы хуже всех", даже, когда это явно не соответствует действительности, - проявление того же национального характера, который позволил русским не только ужиться со множеством соседей, но и создать в Евразии великое полиэтническое сообщество.
Именно сообществом множества этносов, избравших не такой, как в Европе, способ совместного существования, была Россия. Населявшие ее этносы, какие претензии друг к другу они бы ни предъявляли, по крайней мере могли не опасаться угрозы создания русскими подлинно "национального государства", а тем самым - и угрозы собственному выживанию. Такая угроза реально возникла лишь в пору грандиозного эксперимента по созданию "новой исторической общности - советского народа", насильственного стирания этнокультурных различий, бывших залогов жизнеспособности России. И как ни пострадали от этой практики сами русские, за готовностью и даже стремлением отказаться от своей этнической принадлежности скрывался прежде всего русский национальный характер, характер народа-Протея, всегда готового стать кем-то другим. Эксперимент окончен - сумеем ли мы вернуться к сообществу или платой за него будет тотальный распад?
ЕВРАЗИЙСТВО И ДЕРЖАВА
По сравнению с Россией-сообществом Россия-империя, ее имперская настройка, территории и этносы, не просто насильственно присоединенные, но так никогда и не принявшие российскую полиэтническую модель, составляют не слишком большую часть. Литовцы, эстонцы, латыши - кто еще не на уровне деклараций, а всерьез и надолго задался целью "стать Европой" и во что бы то ни стало построить национальные государства? Ответ на этот вопрос мы и получим в ходе так называемого распада империи.
Распад советской империи, как и всякой империи, действительно неизбежен, но это вовсе не обязательно относится к российскому сообществу. Речь, разумеется, не о РСФСР - странном образовании, в границах которого историческая Россия никогда не существовала. И если коммунизм действительно умер и сталинское наследие будет в конечном счете ликвидировано - значит и большинство так называемых суверенных и независимых республик, включая эрэсэфэсэр, в конечном счете тоже ожидает демонтаж.
Всерьез относясь к советским границам советских республик, мы становимся жертвой самовнушения. Абсолютное большинство этих границ носит совершенно искусственный характер и даже не закреплено юридически. Конечно, всякие границы, например европейские, по большому счету тоже "искусственны", однако они установлены в результате нескольких столетий войн и щедро оплачены кровью. Европейцы хорошо знают: отказаться от нерушимости границ - значит в конечном счете начать новую цепь войн. Эту цену они платить больше не хотят. А мы?
Если мы всерьез вознамерились "стать Европой", то должны быть готовы заплатить за создание национальных государств цену не менее кровавую, чем уплаченная европейцами.
Исходные данные известны.
