Евгений Горбунов Дезинформация активно использовалась во все времена, на протяжении веков и тысячелетий. Так что в операции советских спецслужб, о которой пойдет речь ниже, в принципе не было ничего нового. Впечатляет, однако, масштаб задуманного.
ПОД ПРИСМОТРОМ ПОЛИТБЮРО
После окончания Гражданской войны первый мирный год для Страны Советов закончился благополучно. Новый вооруженный конфликт с Польшей не вспыхнул, и большевистское государство вступила в полосу признаний, в полосу стабилизации. Открывались границы, расширялись контакты с иностранными державами, и разведки Англии, Франции, Германии, а также всех западных соседей молодой республики начали активную деятельность на ее территории. В данной обстановке дезинформация и дезориентация потенциальных противников были весьма актуальными: ведь требовалось во что бы то ни стало продлить передышку для разоренной междоусобной бранью России.
Инициатива в осуществлении этих мероприятий исходила от руководства ГПУ. Но так как самостоятельно по собственной инициативе решать подобные вопросы Лубянка не могла потому, что требовалась согласованная работа разных ведомств, то решили обратиться за разрешением в высшую партийную инстанцию. 22 декабря 1922 года заместитель председателя ГПУ Уншлихт направил докладную записку двум членам политбюро ЦК Компартии Сталину и Троцкому о необходимости ведения дезинформационной работы. В этом документе говорилось следующее: «Умелое, систематическое окружение наших противников сетью дезинформации позволит нам оказывать некоторое влияние в желательном для нас смысле на их политику, позволит нам заставить их строить практические выводы на неверных расчетах. Помимо этого дезинформация помогает нашей непосредственной борьбе с иностранными разведками, облегчает проникновение в разведывательные органы буржуазных государств наших агентов».
Уншлихт предлагал подключить к этой работе военных разведчиков и дипломатов, то есть Разведупр и НКИД и создать при ГПУ особое бюро из представителей всех трех заинтересованных ведомств. Вот чем, по мнению Уншлихта, должна была заниматься новая структура: учет поступающих в ГПУ, Разведупр и другие учреждения (очевидн, НКИД) сведений о степени осведомленности иностранных разведок о России, учет сведений, интересующих противника, выяснение степени осведомленности противника. Кроме того, необходимо было начать составление и техническое изготовление целого ряда ложных сведений и документов, дающих неправильное представление о внутреннем положении России, об организации и состоянии Красной армии, политической работе партийных и советских органов, деятельности Наркоминдела. И, конечно, основное – снабжение противника этими материалами и документами через агентуру ГПУ и Разведупра. Для большей достоверности передаваемой на Запад дезинформации предлагалось разработать и опубликовать ряд статей для периодической прессы, которые должны были подготовить почву для выпуска «в обращение» разного рода фальшивок.
Предложения Уншлихта были рассмотрены на очередном заседании политбюро 11 января 1923 года и приняты без каких-либо серьезных изменений и дополнений. Тут же было решено, что все статьи для периодической прессы перед их публикацией должны просматриваться и утверждаться одним из секретарей ЦК партии. Очевидно, ее лидеры опасались отдавать все мероприятия по дезинформации на откуп ГПУ и оставили за собой общий контроль.
Тем не менее разведка, контрразведка и дипломаты получили определенную свободу рук для своих дезинформационных мероприятий. То, что спецслужбы пытались обмануть своих противников по ту сторону границы, было делом естественным – тайная война не знала перемирий и каких-то мирных договоров, в ней для решения поставленных задач считались приемлемыми любые средства. Но вот подключение подобной деятельности дипломатов было чем-то новым. Обычно они являлись людьми, привыкшими отвечать за свои слова. Но в данном случае их мнением не интересовались и поставили руководство Наркоминдела перед совершившимся фактом. Естественно, там вынуждены были подчиниться высшей партийной инстанции. Может быть, и против своей воли.
В этот же день постановление политбюро было сообщено наркому иностранных дел Чичерину и его первому заму Литвинову. Ознакомившись с документом, Литвинов, конечно, по согласованию с наркомом, отправил письмо секретарю ЦК РКП Сталину, в котором высказывал мнение дипломатов по проблеме дезинформации. Он писал, что Наркоминдел сознает необходимость циркулирования в тех или иных случаях дезориентирующих сведений и нередко этим способом пользуется. Но он также подчеркивал, что НКИД ни в коем случае не может считать ГПУ компетентным решать, когда и какими путями дезинформационные сведения следует пускать в обращение.
Похоже, дипломаты были не очень высокого мнения об интеллектуальных способностях сотрудников КРО ГПУ, которым предстояло заниматься дезинформационными проблемами. Дезинформация предназначалась для отправки за рубеж, а это уже была вотчина дипломатов. Литвинов опасался и, наверное, вполне справедливо, что сведения, распространяемые вновь созданным бюро, будут сейчас же опровергаться советскими полпредствами. В полпредствах не должны были подозревать о создании такой организации, как Дезбюро. Конечно, Литвинов не собирался возражать против директивы верховной партийной инстанции. Но он просил «дополнить это постановление новым пунктом, обязывающим ГПУ не принимать никаких шагов и не выпускать никаких сведений в обращение без предварительного согласования с одним из членов Коллегии НКИД».
Уже в этом письме были заложены основы той конфликтной ситуации, которая в будущем не позволила развернуть плодотворное сотрудничество между контрразведкой (а другой структуры, способной к проведению подобных мероприятий, в ГПУ тогда не имелось) и дипломатами. Политическая дезинформация вследствие разногласий по ряду вопросов между Наркоминделом и ГПУ широкого применения не получила. Единственной дееспособной организацией, которая могла что-то сделать, причем только в области обороны, была военная разведка.
КРАСНАЯ АРМИЯ ВСЕХ СИЛЬНЕЙ!
После принятия постановления политбюро о дезинформации минуло два года. В Разведупра это новое направление деятельности курировал сам его начальник Ян Берзин. А потому новый председатель Реввоенсовета СССР и нарком по военным и морским делам Михаил Фрунзе именно от него потребовал отчет о том, чего удалось добиться в сфере введения в заблуждение лидеров иностранных государств. 21 января 1925 года такой отчет за №0226/ст был ему представлен. Подробный документ на 12 машинописных листах давал полное представление о двухлетней работе.
Берзин отмечал, что вопрос о создании специального органа по разработке ложных документов для дезинформации противника рассматривался в Разведупре еще в 1921 году, но реально за эту проблему взялись только после постановления политбюро. Для практической работы по военной линии на первом же заседании дезбюро было решено сформировать при Разведупре небольшую группу из трех человек, которая фактически впоследствии стала рабочим аппаратом всего бюро. Очевидно, его деятельность была настолько засекречена даже в центральном аппарате военной разведки, что решили свести до минимума количество посвященных.
КРО ОГПУ и Наркоминдел обязаны были поставлять дезинформационные материалы по политической линии. Но они не получили широкого применения из-за разногласий по ряду вопросов между чекистами и дипломатами.
Отделение по дезинформации при Разведупре в составе трех человек под руководством Оскара Стигги приступило к работе 22 декабря 1922 года, то есть в тот же день, когда Уншлихт отправил свою докладную записку Сталину и Троцкому. Берзин отмечал в своем докладе, что основными задачами этого отделения являлись: ведение постоянного учета и изучение сведений об осведомленности противника о Красной армии, разработка для КРО ОГПУ по его заданиям или по своей инициативе ряда ложных документов и сообщений для передачи разведкам противника. Общее направление дезинформации должно было определяться Реввоенсоветом СССР и контролироваться по военной линии помощником начальника Штаба РККА. Вся работа отделения строилась на изучении имевшихся в Разведупре сведений об осведомленности противника и на общей директиве Реввоенсовета СССР.
Таковую дал тогдашний председатель Реввоенсовета Троцкий. По его указанию Разведупру предписывалось в дезматериалах рисовать численность, состояние и боеспособность Красной армии процентов на 50–60 лучше действительного положения. Весной 1924 года эта директива была подтверждена и ее положения оставлены в силе. К этому времени определились и основные противники в дезинформационной игре. Степень их осведомленности определялась по разведсводкам французского, польского, американского, итальянского и японского штабов
В докладе Берзина отмечалось, что разведку в СССР в том или ином объеме ведут не только непосредственно граничащие с СССР страны, но и ряд других больших и малых государств. При этом такая деятельность осуществляется как непосредственно сотрудниками их спецслужб, так и через вторых и третьих лиц. Как общее правило отмечался обмен разведывательными материалами в первую очередь между странами, состоящими в союзных отношениях: Польшей, Румынией и Францией, а затем уже идет передача информации иным государствам.
Берзин считал, что самую деятельную разведку в России ведут Польша и Франция (через Польшу). Из окраинных государств своей активностью выделяется Эстония, которая является в разведывательной деятельности посредником для таких стран, как Финляндия, Англия, Япония и отчасти Германия. Исходя из этих предпосылок, Разведупр должен был в первую очередь уделить внимание Польше и ее покровительнице Франции, но вместе с тем попутно передавать дезинформационные материалы и Эстонии в расчете на то, что они попадут и в другие государства. Следовательно, Франция, Польша и Эстония являлись основными «клиентами» при получении дезы. Такими были общие основы деятельности Разведупра в начальный период дезинформационной деятельности.
В числе переданных за два года или подготовленных к передаче дезматериалов были агентурные донесения, выполненные по заданиям иностранных разведок и по собственной инициативе, подлинные приказы или копии с них, которые уже имелись у противника, «подлинные», но переработанные в Разведупре документы. И, конечно, совершенно ложные бумаги, целиком сфабрикованные в дезбюро. Получал противник и устаревшие секретные издания.
Результатом всех этих мероприятий было внедрение в разведорганы иностранных государств ложной информации о значительном усилении в Красной армии пехоты, конницы, артиллерии, особенно тяжелой, броневых средств. И особенно воздушного флота.
Например, за кордон отправился ложный приказ Реввоенсовета со штатами стрелковой дивизии РККА военного времени. В этих штатах общая численность и техническое оснащение соединения были завышены. Причем приказ проверялся зарубежными спецслужбами в течение целого года, и в конце концов его признали достоверным как французы, так и поляки. Благодаря ловкому обману разведки Эстонии, Польши и Франции считали, что Красная армия имеет 19 армейских корпусов, 41 кадровую и 20 территориальных дивизий, хотя фактически у РККА было 15 армейских корпусов, 36 кадровых и 26 территориальных дивизий. По коннице были представлены данные о 13 кавалерийских дивизиях и 6 отдельных кавабригадах, хотя в действительности РККА располагала 10 такими дивизиями и 9 бригадами.
Особенно в Разведупре постарались при предоставлении противнику ложных сведений о тяжелой артиллерии. Иностранным разведчикам дали информацию о 10 полках трехдивизионного состава, тогда как в Красной армии было только 4 тяжелых артполка двухдивизионного состава. То же можно сказать и в отношении бронесредств. Зарубежные спецслужбы полагали, что у РККА 117 бронепоездов (на самом деле 46) и 191 танк (имелась всего одна танковая эскадра).
В апреле 1924 года противнику передали ложную дислокацию советского воздушного флота. Численность эскадрилий и отрядов разведчиков, истребителей и бомбардировщиков также была сильно завышена. Дезинформация о военной промышленности представлялись в виде месячных ведомостей выпуска основных средств вооружения. Проценты преувеличения в них оказались следующими: по винтовкам – 40, пулеметам – 90, артиллерийским орудиям – 150. Все переданные ведомости были вполне положительно приняты иностранными разведками. Для «запудривания мозгов» по вопросам, связанным с мобилизацией армии, был изготовлен ложный график провозоспособности всей железнодорожной сети СССР в военное время. В этом документе средний процент увеличения по сравнению с фактическим достиг цифры 35.
Такими были результаты работы по военной дезинформации. Берзин в своем докладе делает вывод, «что те государства, которые систематически снабжались в течение двух лет ложными материалами, восприняли таковые как не подлежащие сомнению и на этом основывали свои расчеты». К этим государствам в первую очередь можно отнести Польшу, Румынию, Францию, Эстонию. На второе место поставить Италию и Японию. Берзин приходит к заключению, что «все данные, из которых некоторые были переданы больше года тому назад и проверялись в течение последнего года, – логически приводят противников к неверному представлению о Красной армии и ее боевой мощи в целом, и, следовательно, их предположения о плане войны на этот год также неверны».
Для доказательства правильности всей дезинформационной работы начальник Разведупра приводит выступление в сейме военного министра Польши. Генерал Сосновский 2 декабря 1924 года настаивал на увеличении ассигнований на нужды вооруженных сил речи Посполитой. При этом он ссылался на данные из последних дезинформационных материалов Разведупра, переданных польской разведке. Берзин также упомянул о том, что официальный труд разведывательного отдела польского генштаба «Красная армия» также в значительной степени основан на ложных сведениях. Так что военным разведчикам было чем гордиться.
Но вся эта деза касалась Красной армии военного времени, и Берзин в своем докладе подчеркивал: «Дезинформация же, так же как и всякая разведка, должна работать по вопросам как военного, так и мирного времени. Поэтому до изменения установившегося взгляда на организацию мирного времени я просил бы Вашего принципиального разрешения передавать противнику, когда это окажется необходимым и полезным, официальные данные, относящиеся к организации армии мирного времени».
Начиналась военная реформа, менялась структура и численность РККА, многие сведения по армии мирного времени устаревали и уже не являлись секретными. Кроме того, в 1920-е годы данные о численности и дислокации стрелковых и кавалерийских частей не являлись секретными, публиковались на страницах военных газет и журналов и были доступны иностранным военным атташе в Москве. В этих условиях давать противнику ложную информацию о Красной армии мирного времени было очень опасно, так как могло сорвать всю операцию по стратегической дезинформации.
ПЕРЕМЕНА КУРСА
Конечно, у любой разведывательной операции есть не только свои плюсы, но и минусы. Были они и в операции по стратегической дезинформации. Берзин в своем докладе обращал на это внимание. Он отмечал в качестве достижений двухгодичной работы то, что наши ближайшие противники на Западе в целом неверно оценивают техническую мощь Красной армии и ее мобилизационные возможности.
Но в то же время начальник Разведупра подчеркивал, что после знакомства с дезинформационными документами военно-политическое руководство зарубежных государств берется за срочное усиление своих армий и увеличение мобилизационных запасов. Берзин писал, что, возможно, для 1923 года курс на «преувеличение» был правильным, но в данное время вряд ли целесообразно пугать противников. Поэтому руководитель РУ предложил прекратить «раздувание» и продолжать дальнейшую работу по стратегической дезинформации, обращая внимание «клиентов» на сокращение и качественное улучшение РККА, прежде всего – ее техники. Берзин считал, что для дезинформационного отделения технически вполне возможно повернуть деятельность в новом направлении, соблюдая постепенность в изменении ложных приказов и донесений.
В заключение доклада начальник Разведупра просил указаний как относительно курса работы по особенно важным вопросам (технические и специальные войска, воздушный флот, военная промышленность), так и по общему направлению дезинформационной работы с учетом сложившейся к 1925 году внутренней и внешней обстановки.
Фрунзе направил доклад Берзина Сергею Каменеву, который тогда являлся начальником Штаба РККА и должен был представить краткое резюме. Каменев одобрил отчет Берзина и концепцией дезинформации. Он писал: «Вполне соглашаясь с докладом т. Берзина и необходимостью дальше продолжать работу, должен высказать и ряд опасений, которые встречаются на этом пути со стороны нашей военной печати. Дискуссия о реальной пехоте, проведенная «Красной звездой», в полной мере должна была опрокинуть нашу дезинформацию и если это не произошло, то только случайно. В таком же положении находятся и наши технические средства, о которых сплошь и рядом проскальзывают сведения о нашей бедности. Вот такая дезинформация, надо как-то связать с нашей военной печатью».
Фрунзе ознакомился с мнением Каменева и написал резолюцию: «Предложение об изменении курса информации считаю правильным. Раздувать наши силы не надо. Вести линию сокращений и работы над улучшением качества и техники». Инициативы начальника Разведупра были одобрены и на самом «верху».
Дезинформационное отделение Разведупра продолжало свою работу и в последующие годы с учетом новых задач, поставленных Фрунзе. Особое значение эта деятельность приобрела в 1927–1928 годах во время «первой военной тревоги», когда международная обстановка резко обострилась и угроза войны приобретала реальные очертания. В этот период дезинформация являлась сдерживающим фактором, который способствовал укреплению обороноспособности страны. Но этот период продолжался недолго.
В 1930 году ОГПУ принялось раскручивать дело «Весна», когда по обвинению в шпионаже, связях с иностранными разведками и прочих грехах арестовали около 3 тыс. командиров Красной армии, в основном – старшего и высшего звена. В таких условиях продолжать контакты с иностранными разведками и передавать им даже ложную информацию стало очень опасным занятием, хотя деятельность дезинформационного отделения была тщательно законспирирована и о ней в Разведупре знало всего несколько человек. Поэтому можно не сомневаться (хотя документальных доказательств на сей счет пока нет), что Берзин в самом начале 1930-х годов постарался свернуть игру по дезориентации потенциальных противников СССР и дождаться лучших времен.
Наступили ли они перед Великой Отечественной? Трудно сказать, но один пример можно привести. В начале 1941 года преподаватель Высшей специальной школы Генштаба, где готовили работников разведки, доцент генерал-майор Крылов прочитал курс лекций «Основы военной дезинформации». Он был издан отдельной брошюрой и разослан начальникам разведотделов штабов военных округов.
В этом труде рассматривались такие вопросы, как определение и задачи дезинформации, виды, масштаб и ее формы, приводились соответствующие исторические примеры. Обращалось внимание на основные принципы дезинформации: централизация руководства и распределение задач, увязка с оперативными планами, вопросы конспирации, учет запросов разведки противника, правдивая база, своевременность, дублирование ложных сведений для подтверждения их правдивости, отсутствие шаблона.
Очевидно, автор не был знаком с работой дезотделения Разведупра в 1920-х годах, так как в предисловии к своим лекциям отметил: «Настоящий труд является первой попыткой дать систематизированное учебное пособие и не претендует на полноту. Необходимо еще дополнительное изучение исторического материала...» Это было неудивительно: все руководители советской военной разведки погибли в 1937–1938 годах.
