Связной и посредник между главами супердержав

Пропуск Георгия Никитича Большакова в Белый дом. Фото с сайта www.mil.ru

Все мы восхищаемся подвигами Рихарда Зорге, который знал все секреты японского императорского двора и многие секреты германского Генштаба. Сделал он для Советского Союза много. Но в должной мере его не оценили. Даже награда нашла разведчика, когда его уже давно не было в живых.

Впрочем, в 1950–1960-е годы действовал еще один военный разведчик, сделавший для страны, наверное, не меньше, чем Зорге. Он тоже был вхож в самые высокие «инстанции». И был он необычайно симпатичен и порядочен в такой степени, что его любили даже те, кто знал о его истинной профессии. Так бы и забыли его, но академик Александр Фурсенко в ряде книг и публикаций рассказал об этом человеке, очистив его имя от наветов и клеветы.

КТО ВЫ, МИСТЕР ДЖОРДЖИ?

Георгий Никитич Большаков родился в 1922 году в Москве в семье железнодорожных служащих. После окончания школы в 1941 году поступил на курсы военных переводчиков при военном факультете Московского института иностранных языков. Когда началась Великая Отечественная война, Большакова направили в действующую армию, где он сначала был полковым переводчиком, а потом помощником начальника разведотдела дивизии. Здесь на перспективного офицера обратили внимание и отправили на учебу: 1943 год – разведкурсы усовершенствования офицерского состава, 1943–1946 годы – Высшая разведшкола Генштаба, 1946–1950 годы – Военно-дипломатическая академия (ВДА).

После окончания ВДА Большакова зачислили в штат Главного разведуправления (ГРУ), присвоили оперативный псевдоним Марк, и с 1951 по 1955 год он работал в США под «крышей» редактора отделения ТАСС в Нью-Йорке и Вашингтоне. Он жил и работал в Нью-Йорке, причем смог подружиться с некоторыми американскими журналистами, включая репортера газеты Daily News Фрэнка Хоулмена.

После возвращения в Союз его назначили офицером для особых поручений при министре обороны СССР маршале Г.К. Жукове. «Маршал к нему относился благосклонно, – отмечает Фурсенко, – и, как рассказывают очевидцы, с высшими армейскими чинами он держался запросто… Работа с Жуковым, несомненно, наложила отпечаток на его дальнейшее поведение…» Эта служба, по-видимому, обусловила способность Большакова в случае необходимости принимать самостоятельные решения. Кроме этого, он наладил весьма обширные связи в высших эшелонах власти, в частности, завязал дружеские отношения с зятем Хрущева Алексеем Аджубеем. Это знакомство, как полагают, дало Большакову новый шанс поработать в США, куда он был направлен в командировку в 1959–1962 годы, а также предопределило его роль посредника между Никитой Хрущевым и Джоном Кеннеди.

В период второй командировки Большаков занимал пост атташе по культуре и числился 40-м по рангу в списке 67 сотрудников советского посольства в Вашингтоне. Его прикрытием был выпуск журнала Soviet Life. Большаков был уверен в себе и легко общался с информаторами. Это выделяло его из советской колонии Вашингтона, он не был похож, по его собственному выражению, «на некоторых наших дипломатов, которые сидят за закрытыми дверями и интервьюируют друг друга».

В то время отношения между США и СССР были весьма сложными. Несмотря на наметившийся прорыв во взаимоотношениях, феерический визит Хрущева в США в сентябре 1959 года и ожидавшийся визит Дуайта Эйзенхауэра в СССР, все надежды на разрядку моментально рухнули после того, как в мае 1960 года над Свердловском был сбит американский самолет-шпион U-2. Поэтому, как пишет Фурсенко, перед Большаковым была поставлена задача «добывания достоверной военно-политической и военно-экономической информации и данных о подготовке США к внезапному нападению на СССР и страны социалистического лагеря». Большакову предписывалось возобновить свои отношения с рядом ведущих журналистов, а также «заводить широкий круг новых знакомств, путем всестороннего изучения которых выбирать перспективных лиц». Задание было выполнено блестяще.

В ноябре 1960 года президентом США был избран Джон Кеннеди. Он объявил о политике «новых рубежей», политике сильной Америки с экономикой, способной соответствовать новым амбициозным планам. Кеннеди назвал полет U-2 над территорией СССР провокацией и заявил, что если бы он был президентом, то «не допустил бы возможного инцидента и не разрешил бы такой полет». В Москве на эти заявления обратили внимание.

В качестве наследства Кеннеди от Эйзенхауэра достались размещенные в 1958–1961 годы в Великобритании, Италии и Турции ракеты средней дальности «Юпитер» и «Тор», нацеленные на советские города, а также планы по свержению Фиделя Кастро на Кубе.

БРАТ ВЫХОДИТ НА СВЯЗЬ

В Вашингтоне Большаков встретил своего старого знакомого по первой командировке Фрэнка Хоулмена. Это была уже далеко не первая их встреча. В июне–августе 1959 года они тесно взаимодействовали в ходе визита вице-президента США Ричарда Никсона в СССР, а затем – во время визита Хрущева в США.

В воспоминаниях, опубликованных в начале 1989 года, за несколько месяцев до смерти, Большаков писал, что они с Хоулменом «дружили семьями, часто ходили друг к другу в гости» и обсуждали «самые острые проблемы» в советско-американских отношениях. Хоулмен рассказывал, что и тогда, и впоследствии ему приходилось иметь дело со многими советскими репортерами и дипломатами, но ни один из них не был «таким обаятельным, как Джорджи».

Эдвин Гатман, пресс-секретарь Роберта Кеннеди, был одним из друзей Хоулмена в новой администрации. Тот, очевидно, рассказал Гатману о своих связях в советском посольстве и, в частности, о своих контактах с Большаковым. Хоулмен, возможно, по намекам Гатмана или самого Роберта Кеннеди почувствовал, что последний, по-видимому, хочет лично встретиться с Джорджи.

29 апреля 1961 года Хоулмен встретил Большакова в Национальном пресс-клубе и предложил организовать такую встречу. Это было неожиданно. Никто ни в Кремле, ни в ГРУ не давал Большакову санкцию на это. «Но разве начальство не будет довольно, – добавил Хоулмен, – если ты сможешь передавать в Москву соображения брата президента?» Большакова это предложение явно заинтересовало, но необходимо было получить на это разрешение своего начальства – резидента ГРУ в Вашингтоне. Однако тот категорически запретил Большакову эту встречу. На следующий день, 30 апреля, Большаков сообщил Хоулмену, что не сможет встретиться с братом президента.

Тем не менее 9 мая 1961 года Хоулмен позвонил Большакову и пригласил его в ресторан. Там он сказал ему, что сейчас они поедут на встречу с Робертом Кеннеди. Естественно, идти на это было весьма опасно. Ведь встреча не была санкционирована ни резидентом, ни Москвой. Георгий Никитич постарался отказаться под тем предлогом, что он не был подходящим образом одет и потому не готов к встрече. «Ты всегда готов, Джорджи», – сказал Хоулмен. И Большаков, человек смелый и решительный, согласился.

Встреча с братом президента продолжалась более четырех часов. В заключение тот попросил «подумать, посоветоваться с друзьями и сообщить ему мнение относительно вопросов, решение которых могло бы способствовать урегулированию взаимоотношений между СССР и США».

НЕОФИЦИАЛЬНЫЙ КАНАЛ СВЯЗИ

О беседе с братом президента Большаков немедленно доложил резиденту, а тот – в Москву. В Москве подробный отчет о встрече Большакова с Робертом Кеннеди был сразу же отправлен в президиум ЦК КПСС. В Кремле решили, что необходимо использовать обращение Р. Кеннеди для установления через Большакова канала особой связи с американским руководством. Президиум ЦК КПСС принял постановление ответить положительно на предложение Р. Кеннеди, использовав контакт Большакова с ним как «неофициальный канал обмена информацией». В связи с этим в Вашингтон были отправлены подробные инструкции.

С этого момента и до своего отъезда из США в декабре 1962 года Большаков выполнял функции «неофициального канала связи» между Кремлем и Белым домом. Достаточно сказать, что только с сентября 1961 по сентябрь 1962 года Большаков встречался с Р. Кеннеди более 40 раз, не считая бесед по телефону. Р. Кеннеди вспоминал позднее, что встречался с Большаковым регулярно в среднем один раз в две недели. Иногда эти встречи происходили по инициативе министра юстиции, иногда по просьбе Большакова.

Чем руководствовался Кеннеди во взаимоотношениях с так понравившимся ему разведчиком, до сих пор не совсем ясно. Можно предположить, что поиск неофициальных контактов с советским руководством объяснялся сложным положением молодого американского президента в его администрации.

Хрущев и Кеннеди с трудом, но все же нашли общий язык и не дали скатиться миру в новую масштабную войну.  Фото с сайта www.jfklibrary.org

Когда операция в заливе Кочинос находилась в стадии разработки и «ставки были сделаны», как писал Аллен Даллес, он был уверен, что Кеннеди будет вынужден поступить «правильно» и отправит военную мощь США на спасение вторжения. Это были обычные игры ЦРУ: оно дурачило Белый дом и играло на его беспокойствах, и президент начинал играть по его правилам. Но на этот раз президент, несмотря на свою молодость, и на то, что его стращали седовласые помощники по нацбезопасности, занял твердую позицию. Кеннеди сказал «нет» расширению операции, которую с самого начала считал «грязной». В ответ на это председатель Комитета начальников штабов генерал Лимэн Лемнитцер обвинил Кеннеди в том, что «выбросить белый флаг – немыслимо… возмутительно и почти что преступно». Но Кеннеди был непоколебим: «Я не позволю вовлечь нас в цепь безответственных действий только потому, что кучка фанатиков в наших рядах ставит национальную гордость выше национальных интересов».

В этих условиях братья Кеннеди, в частности Роберт, который занял пост министра юстиции, поняли, что правительству необходимо наладить неофициальную и быструю связь с Кремлем. Как правило, для таких целей подходят офицеры спецслужб. Кеннеди, конечно, знал, кого представляет в США Большаков. От ФБР ему было известно, что он на самом деле является офицером ГРУ и хорошо знаком с зятем Хрущева Алексеем Аджубеем. Однажды в разговоре с Хоулменом он назвал его майором военной разведки. Он ошибся, ведь Большаков был полковником.

С другой стороны, Кеннеди проникся к советскому разведчику глубокой симпатией. Между ним и Большаковым установились доверие и даже дружеские отношения. Об этом он писал в служебной записке в 1962 году, в которой отмечалось, что за время знакомства удалось перейти «от чисто деловых отношений с Р. Кеннеди к чисто личным».

Большие надежды американская сторона возлагала на контакты с Большаковым для доведения до советского руководства своих соображений относительно проблем международной безопасности накануне встречи на высшем уровне в Вене 4 июня 1961 года. Однако во время венской встречи Кеннеди и Хрущев не нашли общего языка. Хотя по некоторым пунктам и было достигнуто взаимопонимание, в целом конструктивного выхода найдено не было. Хрущев применял прессинг, угрожая, что до декабря найдет способ отторжения Западного Берлина и заключит мирный договор с ГДР.

Сейчас трудно понять, на что рассчитывал советский лидер. Ведь он встречался с руководителем супердержавы, только что избранным на пост президента. Причем тогда мало кто сомневался, что Кеннеди пробудет в Белом доме два срока, то есть восемь лет. Вероятно, у Хрущева сложилось впечатление, что американский президент слишком молод и мягок и легко поддается давлению.

Воинственная непримиримость Хрущева «совершенно потрясла» Кеннеди. Впервые в своей практике он, по свидетельству Роберта Кеннеди, «встретил человека, с которым оказалось невозможным в ходе переговоров найти разумное решение». По мнению некоторых исследователей, после венской встречи у Кеннеди образовался своеобразный «защитный механизм», и он стремился на все действия Хрущева реагировать в стиле ответного удара и максимально жестко.

Конечно, братья Кеннеди далеко не были «голубями». Достаточно сказать, что ответственность за значительную часть тайных операций молодой президент возложил на брата Роберта и именно под его контролем, как пишут Оливер Стоун и Питер Кузик в книге «Нерассказанная история США», ЦРУ начало за три года 163 тайные операции, в том числе пресловутую операцию «Мангуст» по свержению Фиделя Кастро на Кубе. За все восемь лет правления Эйзенхауэра их было 170.

Но и у Хрущева образовался определенный «комплекс превосходства», поскольку он считал Кеннеди слишком неопытным, чтобы соревноваться с ним в политических играх. По мнению Хрущева, в отношениях с американцами «наша тактика должна быть такой – то прижмем, то отпустим», то есть необходимо было постоянно поддерживать напряженность, сковывая силы соперника и ограничивая его возможности маневрировать.

ОТ БЕРЛИНСКОГО КРИЗИСА К ОПЕРАЦИИ «МАНГУСТ»

В августе 1961 года разразился берлинский кризис, когда была выстроена стена, разделившая Берлин. США перебросили 1,5 тыс. солдат из Западной Германии в Западный Берлин. Многие в окружении президента, как, например, Дин Ачесон, считали ядерную войну допустимым риском. По-видимому, такого же мнения придерживалось и советское руководство. В сентябре 1961 года после почти трехлетнего перерыва СССР возобновил ядерные испытания, причем они периодически проводились в мегатонном формате с использованием термоядерных зарядов.

26–27 октября наступила кульминация берлинского кризиса, когда американские и советские танки стояли у КПП «Чарли», направив пушки друг на друга. Президент Кеннеди просил брата встретиться с Большаковым, чтобы тот передал Хрущеву, что положение может выйти из-под контроля. Во избежание столкновения Кеннеди считал необходимым отвести танки от контрольно-пропускного пункта в течение ближайших 24 часов. Эта просьба была выполнена. 27 октября советские танки отошли, а следом отступили американские. После этого Кеннеди признался своим советникам: «Это не самое лучшее решение, но стена – это в сто раз лучше, чем война».

30 октября на полигоне Новая Земля СССР взорвал «царь-бомбу» мощностью 58 Мт. А 4 ноября американская администрация приняла решение о начале операции «Мангуст».

Однако обе стороны продолжали контакты по неофициальной линии через Большакова. Белый дом просил Кремль проявлять терпение и не обострять ситуацию, обещая в случае положительного исхода переговоров о Западном Берлине решить ряд «других вопросов советско-американских отношений». В то же время от Большакова в Москве знали, что Кеннеди дал указание американским войскам «твердо» стоять на позициях в Берлине, не допуская «каких-либо провокационных действий». Москва ответила на это перерывом в ядерных испытаниях с ноября 1961 по февраль 1962 года, после чего испытания возобновились, в том числе в мегатонном формате.

ОПЕРАЦИЯ «АНАДЫРЬ»

2 марта 1962 года Большаков и Роберт Кеннеди встречались вне стен Министерства юстиции для обсуждения возможностей проведения второй встречи на высшем уровне. Газета Washington Post в тот день сообщала, что президент Кеннеди собирается выступить с речью по вопросу ядерных испытаний. Роберт Кеннеди начал встречу, заверив Большакова, что его брат не желал бы возобновления испытаний и готов вновь встретиться с Хрущевым.

Однако в СССР очень хорошо знали планы США насчет войны с применением атомного оружия. Советская военная разведка передала Хрущеву информацию, которая считалась надежной и подтверждала, что Пентагон сделал серьезные приготовления для ядерного нападения на СССР. Согласно двум сообщениям от 9 и 11 марта из надежного источника в Агентстве нацбезопасности США, крупные советские ядерные испытания, проведенные осенью 1961 года, удержали Вашингтон от дальнейшего продвижения его планов нанесения упреждающего ядерного удара по СССР. Согласно сообщению информатора ГРУ, испытания убедили США, что советский военный потенциал – более мощный, чем они полагали ранее.

Американская администрация продолжала выступать с угрожающими заявлениями. В марте 1962 года в журнале News Week Кеннеди подтвердил, что допускает нанесение ядерного удара первым: «Пусть СССР не думает, что США не нанесут первый удар, если под угрозой окажутся американские жизненные интересы». Тогда же, в марте 1962 года, советская разведка сообщила о том, что США завершили подготовку по плану «Мангуст».

В мае–июле 1962 года Большаков встречался с Робертом Кеннеди семь раз, но прогресса в советско-американских переговорах не наступило. Напротив, они застопорились, что совпало и, видимо, не случайно, с принятым как раз в это время Москвой решением о размещении ракет на Кубе.

В начале июня 1962 года Р. Кеннеди пригласил Большакова в свою загородную резиденцию Хикори-Хилл. В ходе беседы он настойчиво интересовался, имеются ли среди членов советского правительства люди, выступающие за решающее столкновение с США, даже если это может повести к большой войне, и имеют ли военные особый голос в таких решениях. На это Большаков ответил: «У нас существует коллективное руководство, и военные подчиняются правительству».

В свою очередь? он спросил Роберта Кеннеди: «Имеются ли в правительстве США сторонники «столкновения» с Советским Союзом?» Кеннеди не смутился и ответил, что в правительстве США таких людей нет, а среди военных, в Пентагоне, «такие люди есть». И далее он продолжил: «Недавно военные представили президенту доклад, в котором утверждается, что в настоящее время США превосходят СССР по военной мощи и что в крайнем случае можно пойти на прямую пробу сил». Однако президент отверг предложения «не в меру ретивых голов» Пентагона.

Естественно, даже такое косвенное признание со стороны высшего американского руководства наличия планов нападения на СССР настораживало Москву. И это была одна из причин, побудивших Советский Союз начать осуществление плана «Анадырь», предусматривавшего доставку ракет на Кубу, дабы уравновесить ядерный потенциал с США.

В конце августа Большаков стал собираться в отпуск. 31 августа Р. Кеннеди позвонил ему домой и пригласил на «прощальную встречу». Однако они сразу вместе отправились в Белый дом, где их ждал президент, чтобы передать личное письмо Хрущеву. Он также добавил для передачи советскому руководителю, что отдал распоряжение о прекращении облетов американскими самолетами советских судов, направлявшихся на Кубу.

Необходимо заметить, что тем временем полным ходом шла операция «Мангуст». В августе 1962 года президентом США был отдан указ активизировать меры «по намеренному разжиганию полномасштабного восстания против Кастро». Как предполагали в Вашингтоне, своей кульминации операция должна была достигнуть в октябре.

Как пишет Фурсенко, после беседы с президентом Роберт Кеннеди, провожая Большакова, выпалил: «Неужели премьер Хрущев не понимает положения президента! Неужели премьеру неизвестно, что у президента не только много друзей, но и не меньше врагов. Ведь они в порыве слепой ненависти могут пойти на все…» Георгий Никитич, по его словам, никогда ранее не видел Р. Кеннеди таким открытым и искренним.

Прилетев в Москву, Большаков узнал, что Хрущев находится на отдыхе в Пицунде. Его вызвали туда. В ходе беседы Хрущев спросил, решатся ли США на вооруженное вторжение на Кубу. Большаков ответил утвердительно. Он передал все, что ему говорили в Белом доме, подчеркнув, что президент испытывает трудности, находясь под давлением военных, и с этим нужно считаться. Хрущев реагировал резко: «Прибедняется. Президент он или не президент? Если сильный президент, то ему некого бояться. Вся власть в его руках, да еще брат – министр юстиции». Ох, не знал Никита Сергеевич американской действительности. Через год в Далласе президент Кеннеди будет убит, а в 1968 году от руки убийцы падет и его брат Роберт.

ЗАВЕРШЕНИЕ МИССИИ СВЯЗИ

Когда 3 октября Большаков возвратился в Вашингтон, Р. Кеннеди встретил его «застегнутым на все пуговицы». По-видимому, американцы считали, что Большаков дезинформировал их в отношении размещения советских ракет на Кубе, при этом сами как бы «забывая», что тайно готовили свержение Фиделя Кастро. Но затем, очевидно, по инициативе президента Кеннеди и его брата 23 октября Хоулмен позвонил Большакову и договорился с ним о встрече, в ходе которой пояснил, что в администрации президента считают: ракеты на Кубе являются «своеобразным ответом на создание баз США в Турции и Италии». «В связи с этим, – сообщал Большаков начальству, – Роберт Кеннеди и его друзья считают возможным обсудить следующую сделку-компромисс: США ликвидируют свои ракетные базы в Турции и Италии, а СССР – на Кубе». Заметки об этой необычной встрече Большаков закончил осторожным сообщением, что Роберт Кеннеди, со слов Хоулмена, считал, что «условия такой сделки можно обсудить не в обстановке взаимных угроз, а спокойно».

О. Стоун и П. Кузник так описывают процесс принятия этого решения в американской администрации: «16 октября Кеннеди размышлял над причинами действий СССР. «В чем смысл размещения баллистических ракет на Кубе? – спросил он своих советников. – Это выглядит так, как если бы мы начали размещать большое количество БРСД в Турции. Я бы назвал это опасным шагом». В кабинете воцарилась тишина. Затем Банди ответил: «Так мы и разместили их там, господин президент».

Доверенное лицо братьев Кеннеди Чарльз Бартлетт также пригласил к себе Большакова, показал ему фотоснимки и спросил, что он знает о советских ракетах на Кубе и нет ли у него «каких-либо мыслей по урегулированию кубинской ситуации». Большаков ответил, что все поставки Кубе «носят оборонительный характер». Больше ему никто ничего официально не сообщал, хотя можно с уверенностью сказать, что он мог уже и догадываться о происходящем.

Но одних догадок было мало. Именно этим можно объяснить, что предложение Кеннеди о том, что в обмен на вывоз ракет с Кубы США ликвидируют свои базы в Турции и Италии, пришло в Москву только через сутки, после полудня 25 октября. Видимо, Большаков и Добрынин в полной мере не были уверены в достоверности сообщений американцев по поводу советских ракет на Кубе.

Кульминация кризиса наступила 27 октября, когда советской ракетой был сбит американский разведчик U-2. Вечером Роберт Кеннеди встречался с Добрыниным, а затем в приватной обстановке с Большаковым. Он подчеркнул, что президент, начавший блокаду Кубы, сейчас стал «пленником своих же собственных действий» и может «сдержать военных только в течение ближайших суток, если не поступит позитивный ответ из Москвы».

В результате кризис был разрешен, советские ракеты и бомбардировщики были выведены с Кубы, а американцы к 1 апреля 1963 года демонтировали свои ракетные базы в Турции. Американские военные не возражали против этого, так как к этому моменту ВМС США уже развернули намного более подходящие для передового базирования лодочные баллистические ракеты «Поларис». Президент Кеннеди заморозил операцию «Мангуст», хотя она, по свидетельству американских исследователей, продолжалась еще долгое время. В том же 1963 году СССР и США подписали соглашение о частичном запрещении ядерных испытаний. Таким образом, мирное завершение Карибского кризиса стало началом процесса, который историки называют разрядкой.

С завершением кризиса завершилась и миссия Большакова. Американские друзья разведчика обвинили его в том, что он якобы преднамеренно вводил в заблуждение руководство США по вопросу о ракетах на Кубе. Статьи об особой миссии Большакова появились в ведущих американских изданиях, причем скорее всего по инициативе самого Роберта Кеннеди, который, впрочем, постарался сохранить дружеские отношения с Георгием Никитичем.

НАГРАДА ВСЕ-ТАКИ НАШЛА ГЕРОЯ

Пример Большакова показывает, что разведка может быть не только средством обмана или выведывания секретов у противника, но и средством предупреждения и урегулирования кризисов и конфликтов. Зорге говорил, что он работал не против Японии и японского народа, а против войны между СССР и Японией. Большаков также мог бы сказать, что он работал против войны между СССР и США. А в ГРУ считали, что ничего выдающегося Большаков не совершил. Его функции якобы сводились к точной передаче сказанного сторонами, и самостоятельной роли он не играл.

Однако на самом деле это было далеко не так. Возложенные на него задачи Большаков выполнял безукоризненно, проявив себя как весьма незаурядная личность. Он показал себя энергичным, изобретательным и интеллектуально одаренным разведчиком и посредником-дипломатом, наделенным как природной смекалкой, так и редким человеческим обаянием. Именно эти качества обусловили то доверие, которое испытывали к Большакову президент Кеннеди и его брат Роберт. Можно сказать, что Большаков в течение почти двух лет был лицом Советского Союза, и это лицо нравилось лидерам американского истеблишмента, которые отнюдь не испытывали никаких симпатий к СССР и его руководителям. А с точки зрения большой политики можно сказать, что в самые напряженные периоды холодной войны он передавал в Москву важную информацию, которая способствовала урегулированию критических ситуаций.

Но ГРУ поведение Большакова не одобрило и сочло нарушением дисциплины. «Считалось и считается, – пишет Фурсенко, – что он нарушил святая святых поведения разведчика, практически раскрыв себя». Коллеги Большакова также считали, что присущая ему излишняя общительность шла в ущерб профессиональным качествам разведчика. После возвращения в СССР Большаков стал завотделом Агентства печати «Новости». Разумеется, он рассчитывал на продолжение карьеры. Вся надежда была на Хрущева, с которым он непосредственно поддерживал контакты. Но в октябре 1964 года Хрущев ушел. Рухнула и его команда. И недавний герой, выполнявший важнейшие поручения руководства страны, оказался брошенным и забытым.

Как сообщает Фурсенко, только в мае 1998 года благодаря Евгению Примакову (тогда директор Службы внешней разведки), Андрею Кокошину (тогда заместитель министра обороны) и Владимиру Путину (тогда заместитель руководителя администрации президента, начальник Контрольного управления) Большаков был посмертно награжден орденом Почета. Да мы еще можем добавить, что историческая справедливость была восстановлена трудами академика Александра Фурсенко.