Тайная борьба двух империй

Из русских газет можно было почерпнуть много сведений о состоянии войск. Фото 1905 года

ПЕРЕЧИТЫВАЯ КЛАССИКА

В литературе часто подчеркивается, что благодаря разведке на территории Дальнего Востока и, в частности, на территории России и Китая японский Генштаб перед началом Русско-японской войны 1904–1905 годов (или, как ее еще тогда называли, Маньчжурской войны) собрал обширную информацию, которую в дальнейшем успешно использовал в ходе военных действий. А вот русская военная разведка и контрразведка накануне и в ходе войны с Японией столкнулись с проблемой незавершенности своей структурной организации, неразвитости агентурной сети и информационно-аналитического аппарата, отсутствия квалифицированных переводчиков японского языка.

Хорошо известно начало рассказа А.И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников» о японском шпионе, действовавшем под личиной русского офицера: «В тот день, когда ужасный разгром русского флота у острова Цусима приближался к концу и когда об этом кровавом торжестве японцев проносились по Европе лишь первые, тревожные, глухие вести, – в этот самый день штабс-капитан Рыбников, живший в безыменном переулке на Песках, получил следующую телеграмму из Иркутска: «Вышлите немедленно листы следите за больным уплатите расходы».

Штабс-капитан Рыбников тотчас же заявил своей квартирной хозяйке, что дела вызывают его на день – на два из Петербурга и чтобы поэтому она не беспокоилась его отсутствием. Затем он оделся, вышел из дому и больше уж никогда туда не возвращался.

И только спустя пять дней хозяйку вызвали в полицию для снятия показаний об ее пропавшем жильце. Честная, толстая, сорокапятилетняя женщина, вдова консисторского чиновника, чистосердечно рассказала все, что ей было известно: жилец ее был человек тихий, бедный, глуповатый, умеренный в еде, вежливый; не пил, не курил, редко выходил из дому и у себя никого не принимал».

Характерно, что в начале ХХ века не только писатели, но и специалисты, подводя итоги Русско-японской войны 1904–1905 годов, одну из причин поражения русской армии в Маньчжурии видели в успехах японской и неудачах русской разведки и контрразведки.

ПРОЧНАЯ ШПИОНСКАЯ СЕТЬ

Накануне войны японским военно-политическим руководством была организована интенсивная работа по разведывательному и контрразведывательному обеспечению предстоящего театра военных действий. При этом еще за 10 лет до этого японцы направили в Россию большое количество своих шпионов и диверсантов. Японская разведка активно собирала информацию о российских войсках и железных дорогах в Сибири, Приморье и Маньчжурии. В этом направлении активно работали военные агенты: в Петербурге – полковник Акаси Мотохиро, в Пекине – полковник Аоки.

Японцы активно изучали русский язык. Каждый японский офицер был обязан знать как минимум один иностранный язык. А в русской армии в Порт-Артуре не было ни одного, говорящего по-японски.

Японские офицеры принимались за любую работу с целью создания надежной легенды для осуществления разведывательной деятельности на территории России. Они поступали на тяжелые работы по строительству российских укреплений, где собирали подробную информацию о строившихся объектах. Известны случаи, когда кадровые офицеры японского Генерального штаба работали парикмахерами, приказчиками, содержателями опиумных курилен, сутенерами и содержателями публичных домов. Одной из самых распространенных среди японских лазутчиков считалась профессия фотографа, благодаря которой японская разведка получала групповые снимки военнослужащих, фортификационных сооружений и складов с привязкой к местности.

Серьезное внимание уделялось сбору сведений о передвижении русских войск. Эта информация, несомненно, была стратегически необходимой японцам и давала возможность своевременно перебрасывать свои войска. Для сбора такой информации японские агенты были заброшены на все крупные станции Сибирской железной дороги (вспомним, что штабс-капитан Рыбников получил шифрованную телеграмму из Иркутска). Так, например, коммерческий агент Японии во Владивостоке в 1901–1904 годах организовал и руководил агентурной сетью из примерно 30 японцев, проживавших во Владивостоке, Никольск-Уссурийском, Ново-Киевске, Хабаровске, Николаевске, Благовещенске и Харбине.

Помимо этого подготовка квалифицированных разведчиков, способных руководить работой рядовых шпионов, осуществлялась в Японии специальными отделениями, находившимися в непосредственном ведении Генерального штаба. В эти отделения, расположенные в Токио и Шанхае, ежегодно набирались молодые японцы. Поскольку появление японца в России сразу же привлекало повышенный интерес, ставка японских военных властей была сделана на «превращение» занятых шпионажем японцев в китайцев, которых вследствие хороших отношений России и Китая находилось в стране огромное количество. Пройдя длительный путь обучения в усвоении внешних китайских привычек, эти будущие шпионы становились малоотличаемыми от китайцев.

Таким образом, можно сказать, что до войны с Россией японцы создали в Маньчжурии сеть резидентур и подготовили кадры опытных разведчиков. Генерал Фукусима, помощник начальника штаба главнокомандующего сухопутными войсками Японии маршала Оямы, составил подробный план войны, полностью основанный на донесениях шпионов, которыми он предварительно наводнил Маньчжурию. Генерал Е.И. Мартынов, который участвовал во всей кампании, начиная от Вафангоу и до Мукдена, писал, что Япония организовала «род сети из шпионов, в которой русская армия билась, не будучи в состоянии скрыть ни одного своего движения».

По далеко не полным данным, составленным на основании материалов жандармских органов, количество японских шпионов, действовавших на территории Российской империи, к началу Русско-японской войны доходило до 500 человек.

Японские военные, по свидетельству очевидцев, были хорошо снабжены подробными картами Маньчжурии. Но помимо знания местности и хороших карт причиной уверенности и, как отмечали специалисты, «безумной дерзости» японцев в Маньчжурской войне было, несомненно, глубокое знание русской армии. По свидетельству одного из них, полковника Данилова, изучение будущего противника было проведено в Японии «в самом широком размере и крайне тщательно».

Генерал Ясумаса Фукусима. Фото начала ХХ века

Кроме этого, японцы своими агентами буквально наводнили тылы русской армии, куда шпионы направлялись группами в 3–4 человека. Возглавлял такую группу обычно наиболее опытный агент, хорошо знавший русский язык. Члены группы, внедряясь в штат работников ресторанов, погонщиков при обозах, а также в госпитали, успешно собирали интересующие Токио сведения.

ЯПОНСКАЯ ПАМЯТЬ

Пользуясь попустительством русской контрразведки, японские тайные агенты (эмиссары) действовали дерзко, получая информацию из обрывочных сведений, которые тем не менее позволяли узнавать секретные распоряжения и планы противника. При этом они иногда ловко маскировались под традиционный облик заштатного русского армейского офицера. «Все у него было обычное, чисто армейское: голос, манеры, поношенный мундир, бедный и грубый язык», – пишет Куприн о штабс-капитане Рыбникове. А вот как Куприн описывает деятельность Рыбникова по сбору сведений: «Интерес его ко всему, что касалось русско-японских событий, простирался до того, что в то время, когда для него наводили какую-нибудь путаную деловую справку, он слонялся из комнаты в комнату, от стола к столу, и как только улавливал где-нибудь два слова о войне, то сейчас же подходил и прислушивался со своей обычной напряженной и глуповатой улыбкой».

При этом никаких записей не велось, вся информация просто запоминалась. Профессиональный разведчик британский полковник Джеймс Халдейн находился в качестве английского военного наблюдателя в составе 2-й японской армии и собирал данные о японской и русской разведке и контрразведке. В марте 1909 года, после кропотливой обработки накопленного материала, он прочитал в военном колледже в Кимберли секретную лекцию «Разведка японской и русской армии в мирное и военное время». Отдельный большой пассаж Халдейн посвятил японской памяти, которую считал идеальной. Никаких письменных донесений гонцами – только запоминание наизусть. В 1908 году англичане даже издали секретную брошюру о японской подготовке и тренировке памяти.

Однако не всегда японские агенты надеялись на память. Так, например, ко времени прихода поездов в Мукден на вокзал являлся китаец, пил за общим столом пиво и заносил какие-то заметки в записную книжку. При расследовании оказалось, что китаец записывал все, что ему приходилось наблюдать на вокзале: время прихода поездов, название прибывающих частей, число вагонов в поезде и прочее. В числе сведений значилась, к примеру, следующая характеристика проследовавшего через станцию штаба одной из войсковых частей: «Офицеры очень молоды, к делу относятся легкомысленно, очевидно, многие из них назначены по протекции». Как отмечал военный следователь полковник Б.В. Огиевский: «Оставляя в стороне вопрос о близости к истине этой заметки, нельзя не обратить внимания на нее как характеризующую японскую наблюдательность. Очевидно, от их внимания не ускользнула ни одна мелочь, так или иначе характеризующая нас как противника».

Японская сторона не гнушалась никакими средствами для ведения разведки. Так, в русском донесении от 8 июля 1904 года отмечалось, что японское командование впереди своих войск отправляло для «исследования местности» китайцев, которые двигались впереди японских разъездов и указывали своим присутствием на позиции, не занятые русскими. При этом японцы широко применяли принцип заложничества, когда отца оставляли заложником, учитывая традиционное его почитание в китайских семьях, а сыновей отправляли шпионить. Обыкновенно при этом двое братьев посылались в одном направлении, но в разное время, чтобы сравнивать по возвращении их показания – в случае противоречия отца казнили.

Во время войны, по свидетельству очевидцев, японцы, переодетые китайцами, старались подслушивать разговоры русских офицеров. Это им было, впрочем, нетрудно, так как русские, как пишет Мартынов, не умели держать в тайне своих намерений.

«В середине сентября стали носиться слухи, что наша армия скоро двинется вперед. На Мукденском вокзале постоянно толпившиеся там офицеры уже обсуждали план наступления, причем впоследствии оказалось, что он был в точности заимствован из не разосланного еще войскам приказа Куропаткина», – констатировал Мартынов.

Особенную важность и в то же время наибольшие трудности представляла доставка разведдонесений. Для этого пользовались многочисленными китайскими нищими, которые легко могли скрываться в массе населения и присоединяться к странствующим рабочим. Японские шпионы умело пользовались милосердием – это та струна, которую легко затронуть, особенно в сердце русского человека, и очень часто переодевались русскими санитарами. Кроме этого, не гнушались они также использовать присущую русским большую религиозность и уважительное отношение к служителям культа и для совершения разведывательно-диверсионных действий переодевались буддистскими монахами.

СВЕДЕНИЯ ИЗ ПРЕССЫ

В ходе военных действий японцы быстро сориентировались в обстановке и воспользовались наиболее дешевым, безопасным и вполне надежным источником информации – прессой. Этому способствовало отсутствие военной цензуры. Из российских и иностранных газет японская разведка могла получать сведения о состоянии русской армии, мобилизации частей для отправки на Дальний Восток и другие секретные сведения. Из газет японцы получали исчерпывающую информацию о движении 2-й Тихоокеанской эскадры под командованием вице-адмирала З.П. Рожественского.

Генерал Евгений Иванович Мартынов. Фото начала ХХ века

Сами же японцы старались максимально затруднить работу военных корреспондентов, которым было разрешено следовать вдали за их армиями. Помимо этого у японцев была крайне строгая цензура, и предусматривались тяжелые наказания для лиц, уличенных в передаче за границу сведений о передвижениях их войск, составе армии и т.д. Так, подданный Великобритании М. Коллинз, проживавший в Японии, по обвинению в разглашении военных секретов был приговорен к двум годам каторги.

Обширный характер носила организация японских диверсионных акций. Диверсии чаще всего осуществлялись в форме разборки железнодорожных путей или порчи телеграфных линий, организации подрывов железнодорожных мостов и порчи железнодорожного полотна. В начале апреля 1904 года в окрестностях Харбина были задержаны два японских офицера. Они были одеты тибетскими ламами и готовились к крупной диверсии. У них отобрали более пуда пироксилиновых шашек, несколько коробок бикфордова шнура, динамит и ключи для отвинчивания рельсовых гаек. В конце апреля 1904 года были арестованы пять китайцев, подложивших пироксилиновые патроны под русский воинский поезд около станции Хайлар.

Японские диверсанты готовили взрыв доков во Владивостоке. Когда все приготовления к взрыву были завершены, русские власти получили анонимное письмо, в котором сообщалось о готовящемся взрыве. Принятыми мерами удалось помешать японцам осуществить диверсию.

ПОСТЫДНОЕ ДЕЛО

В первую очередь необходимо отметить, что в русской армии накануне и в ходе этой войны было широко распространено презрительно-пренебрежительное отношение к ведению разведки с помощью тайных агентов, что считалось делом чуть ли не постыдным и относящимся к прерогативе жандармского управления, которое пользовалось весьма дурной репутацией у армейских офицеров.

Во-вторых, в то время было широко распространено мнение, базировавшееся на Полевом уставе, что основная задача по разведке противника, местности и получению сведений от местных жителей выпадает на долю кавалерии.

Однако, как утверждали сторонники шпионажа, существует круг сведений, составляющих государственную и военную тайну в любой стране: дух войск, система мобилизации армий и их сосредоточение на границе в случае войны, первоначальный план военных действий и т.д., которые хранятся в строгом секрете и получить доступ к которым достаточно трудно. Единственный способ получить эти сведения – прибегнуть к услугам тайных агентов, сеть которых необходимо организовывать еще в мирное время.

«Хорошо, – соглашались сторонники войсковой разведки. – Но ведь с началом военных действий необходимость в шпионах отпадает, так как сведения о том, где находится неприятель и в каких силах, что он делает, каковы его намерения и т.д., могут быть получены путем движения вперед кавалерии. Да и постыдное это дело – шпионить за противником во время войны, нужно идти в бой с открытым забралом!»

Один из авторов под псевдонимом Азиатикус писал, что «шпионы в значительной степени облегчали японской кавалерии производство разведок… В то же время японцы возлагали производство разведок во время движения на отряды, составленные из пехоты и кавалерии, а во время боев они для той же цели высылали слабые пехотные цепи. Особенно искусно они исполняли усиленные рекогносцировки, пользуясь завязкою боя для того, чтобы продвинуть дозоры в глубь неприятельского расположения».

Азиатикус также указывал: «У русских так как даже значительные конные отряды мало обращали внимания на надлежащее охранение, то столкновения с противником приобретали характер неожиданности и обыкновенно оканчивались отказом русских от активных действий и отступлением, причем определить силы противника удавалось лишь в исключительных случаях».

Как показал опыт войны, русская кавалерия в Маньчжурии, превосходство которой не подлежало сомнению, не всегда была в состоянии дать необходимые сведения своевременно. Так, например, японские силы, сосредоточенные перед Вафангоу, не были обнаружены своевременно, и обходное движение, предпринятое одной японской дивизией в ночь на 2 июня 1904 года против правого фланга русской армии, было открыто 2 июня в 6 часов утра, но донесение об этом дошло до командующего 1-м Сибирским корпусом генерала Штакельберга только в 11 часов – слишком поздно, чтобы он мог что-либо предпринять против этого маневра.

В Мукденском сражении в 1905 году целая армия генерала Ноги осталась необнаруженной, находясь за армией генерала Оку. Когда же Ноги выдвинулся и начал свое движение эшелонами, Куропаткин думал, что с этой стороны он имеет дело только с незначительной демонстрацией. Только 22 февраля, когда сражение уже было проиграно, он осознал опасность, которая угрожала его правому флангу и его главному пути сообщения.

По мнению Азиатикуса, японцы компенсировали недостаток в кавалерии тем, что сводили имевшиеся кавалерийские части в крупные соединения – бригады и даже дивизию, которые с успехом действовали на флангах и весьма искусно прикрыли обходное движение армии Ноги под Мукденом.

Нельзя, однако, отрицать, что русские конные разъезды совершали иногда настоящие подвиги, некоторые действовали среди неприятельских колонн и, например, один из русских разъездов в конце августа 1904 года прошел через все колонны армии Куроки и правого фланга армии Нодзу. Как отмечалось, «почти все разведки были произведены с замечательной смелостью», несмотря на то что в большинстве случаев они производились на очень тяжелой местности, в стране с враждебно настроенным населением, при незнакомстве с языком и с крайне неудовлетворительными картами.

Кстати, отсутствие качественного топографического обеспечения стало одной из главных проблем в русской армии. Большей частью русские карты за исключением некоторых районов (Ляояна, Мукдена) ограничивались обозначением маршрутов, часто неточных. В горных частях вместо рельефа на них были белые пятна. Эта неточность была причиной запоздания действий восточного отряда русской армии во время боев на реке Шахэ в октябре 1904 года. У Куприна штабс-капитан Рыбников описывает полковника российского Генерального штаба, назначенного произвести маршрутную рекогносцировку и нанесшего на карту 10 деревень под названием Бутунду («не понимаю» – по-китайски).

Вообще в ходе войны обеспечение русской армии переводчиками стало вопросом первостепенной важности. При этом большую роль играла не только степень знания языка, но и японских реалий. Так, несмотря на то что японская печать «замечательным умением хранила в тайне все, что касалось армии и военных действий», некоторые сведения удалось почерпнуть из японских газет, хотя они были искусно прикрыты псевдонимами и условными оборотами. При тщательном анализе один из переводчиков нашел, что в некоторых газетах дивизии именовались по названиям древних замков в городах, где части дивизий, о которых шла речь, были расположены в мирное время.

ЗАПОЗДАЛОЕ ПОНИМАНИЕ

Опыт Маньчжурской войны показал русским офицерам явную недостаточность применения только кавалерийской разведки, которая не всегда могла давать все необходимые сведения.

По воспоминаниям А.А. Игнатьева, в ходе боев на реке Шахэ в разведывательном отделении штаба Куропаткина «гадали и разгадывали: куда делись японцы, почему о них ничего не слышно» и не ушла ли «часть армии для атаки Порт-Артура». В результате, хотя русское наступление явилось неожиданностью для японского командования, нехватка разведсведений обусловила излишнюю осторожность действий Куропаткина. Для нанесения главного удара была выделена всего четверть русских войск, примерно такое же количество было сосредоточено на вспомогательном направлении. Половина оставалась в резерве. Японское командование разгадало замысел русского штаба, нанесло сосредоточенный удар по силам русских, действовавших на вспомогательном направлении, и таким образом перехватило инициативу.

Командование русской армии уже в ходе войны начало понимать необходимость усиления кавалерийской разведки за счет спецагентов «службы разведывания», то есть тайной агентуры. До начала военных действий эта служба в русской армии почти отсутствовала, поскольку ей не придавали большого значения. Более того, в начале войны богатый китайский купец Тифонтай, которому принадлежали склады, магазины и конторы почти во всех городах Маньчжурии, предложил командованию русской армии организовать сеть тайных агентов, прося на это 3 млн рублей, но цена показалась слишком высокой. Однако под влиянием уроков, полученных от противника, агенты которого окружили русские войска со всех сторон, командиры корпусов по предложению главного командования пытались каждый организовать деятельность разведки и контрразведки. Эти попытки не дали хороших результатов, и не из-за недостатка средств, а вследствие отсутствия подходящих лиц, заранее к этому делу подготовленных.

К лету 1904 года российская контрразведка также освоилась с новыми условиями работы, вызванными войной, и, пытаясь перехватить инициативу у японцев, начала действовать с упреждением, в основном за пределами России. Однако в целом работа была поставлена из рук вон плохо. Основными недостатками были невнимательность, заорганизованность, а иногда и полная неорганизованность, недостаток сведений о Японии и японском менталитете. Как отмечалось в отчете разведывательного отделения штаба Маньчжурской армии (впоследствии штаба главнокомандующего): «Надзор за шпионами противника, в особенности в начале войны, был весьма слаб за недостатком необходимого числа военно-полицейских чинов и сыскных агентов».

Большую трудность представляло то, что японцы переодевались в китайское платье, привязывали косу и в среде настоящих китайцев делались неузнаваемыми. Всего за кампанию удалось поймать только четырех японских офицеров, которые проводили разведку, переодевшись китайцами. Так, двое из них пробрались через сторожевую линию и, не вызывая ни у кого подозрений, почти на 20 верст углубились в расположение русских войск. Разоблачили их лишь по чистой случайности. Один из русских солдат шутки ради дернул одного из них за косу, которая, к его великому удивлению, осталась у него в руках.

Только к концу войны ситуация изменилась, и действия русских контрразведчиков стали приносить ощутимые результаты. Центральное разведывательное отделение при штабе главнокомандующего смогло организовать разведывательную и контрразведывательную службу во всех армиях, корпусах и отдельных крупных отрядах. Заведывание тайной разведкой в отдельных отрядах, корпусах и армиях было возложено на специально назначаемых офицеров, которые подбирали себе необходимое количество агентов и организовывали разведку на театре военных действий и в тылу японской армии. Количество агентов, обслуживающих штаб корпуса, то есть производящих непосредственную агентурную работу в лагере врага, колебалось от 10 до 20 человек.

Благодаря этим, хотя и запоздалым, мерам русскому командованию во время войны, особенно в 1905 году, удалось выловить целый ряд японских шпионов, действовавших как на театре военных действий, так и в тылу, и тем самым сорвать многие шпионские и диверсионные планы японского главного командования. Контрразведке удавалось поймать и весьма «крупную рыбу». Осенью 1904 года в Петербурге были арестованы двое офицеров японского военно-морского флота Кэндзо Камакура и Сэйки Акиеси, работавшие под прикрытием служащих пароходной компании Потемкина.

Тем не менее у Куприна японского шпиона в конечном итоге арестовывают не в результате успешной операции контрразведки, а из-за его оплошности и бдительности, проявленной хвастуном и кумиром местных проституток Ленькой, который тем не менее «был хорошим патриотом, отличался наглостью и не был лишен воображения».