«Пунктики» контрразведчика

Вице-президент США Нельсон Рокфеллер (первый слева), заместитель помощника президента США по нацбезопасности Брент Скоукрофт (в центре) и глава ЦРУ Уильям Колби обсуждают ситуацию во Вьетнаме. Фото Национального управления архивов и документации США

В истории ЦРУ США было много знаковых фигур. Одной из них являлся Джеймс Энглтон – многолетний руководитель контрразведки внутри управления и человек весьма необычной судьбы.

СКЛОННОСТЬ К АВАНТЮРАМ

Энглтон, выпускник гражданского вуза, был призван в армию и набрался опыта разведчика стратегического уровня еще в годы Второй мировой войны, находясь на службе в предшественнике ЦРУ – Управлении стратегических служб (УСС). Там он близко сошелся с будущими руководителями американской политической разведки, обретя в их лице твердую поддержку и опору, что ему в будущем очень пригодилось. Особенно результативными были годы, проведенные в Лондоне, а затем в Италии, где он одно время жил с родителями и учился.

Затем, уже в годы войны, он работал в резидентуре, а после войны был назначен резидентом американской разведки. Делясь впоследствии своими впечатлениями о пребывании в Европе, Энглтон вспоминал прежде всего работу в контрразведывательном подразделении Х-2 резидентуры УСС в Лондоне как весьма полезную и фактически определившую его дальнейшие пристрастия в контексте организации и ведения работы контрразведки. Дело в том, что сотрудники этого подразделения были единственными среди американских разведчиков, кого британцы допустили к секретам, почерпнутым из дешифрованной немецкой переписки благодаря вскрытию устройства шифровальной машины «Энигма» (операция «Ультра»). 

Энглтона поразил факт жесточайшего соблюдения британцами режима секретности вокруг всего того, что касалось дешифрованной и обработанной информации, добытой в ходе данной операции. Так, например, его «привела в умиление» беспрецедентная щепетильность руководства британских спецслужб, санкционировавшего доступ к операции только тех лиц, которые были выходцами с Британских островов как минимум в третьем поколении.

Впрочем, симпатии Энглтона в отношении «старших товарищей» – коллег из британских спецслужб поубавились, когда были вскрыты факты «перехода на сторону Советов» «кембриджской пятерки» и его личного приятеля – авторитетного и высокопоставленного британского разведчика Кима Филби, как оказалось, долгие годы работавшего на СССР. Факт их дружбы между тем, известный многим руководителям американских спецслужб, никоим образом не сказался на карьере Энглтона.

Что касается работы в Италии в конце 40-х годов, то практический опыт Энглтона в этой стране как представителя американских спецслужб в основном свелся к «личному участию в борьбе с коммунизмом» путем подкупа избирателей и мобилизации различного рода местных мафиозных кланов (опять же за деньги) для организации противодействия весьма реальной на тот период опасности прихода к власти в Риме Итальянской коммунистической партии, чего, как известно, не случилось.

Вернувшись в Вашингтон, Энглтон некоторое время отвечал за связи с союзными разведывательными службами. Как указано в одном из официальных бюллетеней, он якобы курировал процессы организации и становления спецслужб Израиля, что, несомненно, является преувеличением, поскольку израильские спецслужбы уже тогда были достаточно искушенными, возникли и обрели серьезный боевой опыт раньше, чем оным стали обладать американцы со своим недавно образованным ЦРУ.

Энглтон, как и все члены «команды» учредителей политической разведки США, был патологическим антикоммунистом и русофобом, «склонным к разного рода авантюрам», что облегчало ему контакты с не менее «экстравагантными» представителями руководства ЦРУ вроде Виснера и, естественно, быстрое продвижение по службе. Некоторые исследователи работы разведок склонны полагать, что крайние антикоммунистические взгляды Энглтона объясняются влиянием его отца, в прошлом кавалерийского офицера, фанатичного приверженца идей Бенито Муссолини.

Джеймс Энглтон более 20 лет возглавлял контрразведку ЦРУ. Фото с сайта www.cia.gov

1954 год в судьбе Энглтона стал эпохальным: по личной рекомендации влиятельного главы ЦРУ Аллена Даллеса он был назначен на пост руководителя контрразведки управления. Пользуясь покровительством как минимум шести на протяжении чуть более 20 лет сменявших друг друга руководителей ЦРУ, Энглтон чувствовал себя независимо и «довольно свободно». Как пишет один из его биографов, Энглтон явно страдал пристрастием к алкоголю (чего, кстати, ни от кого не скрывал!), избегал физических упражнений и вообще спорта, но якобы обладал феноменальной работоспособностью и «преданностью делу».

На новом для себя посту Энглтон развил бурную деятельность, стараясь поднять престиж контрразведывательного сегмента в ЦРУ на «должный уровень». Уже в первые годы его старания были расценены коллегами как «чрезмерные», однако они еще не выходили «за рамки приличий». Кардинальные изменения в службе главного цэрэушного контрразведчика и в работе управления в целом были положены в декабре 1961 года в связи с предательством члена резидентуры КГБ СССР в Хельсинки майора Анатолия Голицына и предложением им «своих услуг» американской разведке.

Через некоторое время после «доставки» предателя в Вашингтон к его допросам подключился лично Энглтон. Произведший на контактировавших с Голицыным в первые дни после его побега членов американских спецслужб впечатление как «субъект с завышенным самомнением и склонный к фантазированию», у Энглтона перебежчик вызвал о себе, скажем так, несколько иное мнение. Глава контрразведки пренебрег неутешительным диагнозом, который психиатры ЦРУ поставили Голицыну, и целиком углубился в «душещипательные беседы» с предателем и с непонятным для своих коллег «абсолютным доверием» воспринял практически все домыслы и фантазии отнюдь не высокопоставленного сотрудника советской госбезопасности.

ВСЕМИРНЫЙ ЗАГОВОР

«Признание» Голицыным того факта, что Советы проникли во все сферы жизнедеятельности США и их союзников, упало, что называется, на благодатную почву. Энглтон, увлекавшийся чтением опусов о спецоперациях ЧК–НКВД в 20–30-е годы, уже давно вынашивал мысль о всемирном коммунистическом заговоре и якобы сложной игре Москвы по запутыванию аналитиков американских спецслужб, в том числе относительно на деле не существующих ее разладов с Белградом, а затем с Пекином, якобы инспирированном путче Дубчека в Праге в 1968 году и др.

И все это якобы для того, чтобы усыпить бдительность Запада и направить его антисоветские усилия по ложному пути. К числу подозрений Энглтона в проведении «дьявольских коммунистических операций» было отнесено и убийство президента США Джона Кеннеди в 1963 году, а также другие многочисленные события на международной арене, не вписывающиеся в концепцию мироустройства вашингтонских элит.

Заявление Голицына о том, что Лубянкой внедрен в ЦРУ «крот», причем на одну из руководящих должностей, «подкрепленное» утверждением о его разведывательном псевдониме Саша, а также славянских корнях его фамилии, начинающейся на букву «К», побудило Энглтона и его подчиненных, а также представителей взаимодействующей главной американской контрразведывательной организации – ФБР развернуть беспрецедентную кампанию по проверке сотрудников разведуправления. Как результат, десятки офицеров ЦРУ попали под подозрение, были отозваны из-за границы, переведены на непрестижные должности либо уволены со службы. Некоторые даже попали под следствие и были подвергнуты допросам, причем «с пристрастием». Но… безрезультатно. Однако эта кампания, как ее позже оценили ветераны управления, по сути, «травли» прежде всего сотрудников так называемого советского подразделения ЦРУ, лишь привела к фактическому параличу его работы, включая даже отказ сотрудников от вербовки и «заманивания» граждан стран советского блока из боязни быть обвиненными впоследствии в «содействии внедрению вражеского агента в свои ряды».

Настоящей головной болью для Энглтона (и не только!) стало предательство зимой 1964 года и переход на сторону американцев еще одного сотрудника КГБ – Юрия Носенко. Предатель «сильно разочаровал» главного цэрэушного контрразведчика, убедительно обосновав «отсутствие необходимости у Советов» в устранении президента Кеннеди, а также предположение о том, что предыдущий перебежчик – Голицын – «и есть внедряемый «крот»! Носенко можно было, конечно, принять за провокатора, если бы не сданные им несколько сотен действующих и потенциальных агентов КГБ, десятки тайников и микрофонов в американском посольстве в Москве, а также фамилии многих сотен офицеров советской разведки и контрразведки. Тем не менее первые два аспекта изложенной Носенко информации не укладывались в разработанную Энглтоном схему. Он с жаром стал убеждать руководство ЦРУ и ФБР в том, что новый перебежчик является «реальным продуктом изощренной игры Советов», поэтому он должен быть расколот в обязательном порядке!

Энглтон своего добился: Носенко был заключен в тюрьму, где просидел почти четыре года, подвергаясь изощренным проверкам и допросам. Бывший директор ЦРУ Стэнфилд Тэрнер позже вспоминал: «Энглтон и его люди поставили себе целью психологически сломить этого человека». Но Носенко не раскололся, не смог подтвердить версию Энглтона и был выпущен на свободу, получив компенсацию в сумме 80 тыс. долл. В утешение сломленного морально и абсолютно больного предателя поставили на формальное довольствие в ЦРУ, хотя толку от него уже не было никакого!

Но такой поворот событий не мог пройти бесследно для инициатора «внутрицэрэушного террора», как сотрудники управления стали называть кампанию Энглтона по поиску «кротов». Действия главного контрразведчика ЦРУ с первых дней развязанной им кампании, указывает исследователь работы спецслужб Тим Вейнер, постепенно стали отравлять атмосферу в управлении и просто не могли не вызвать сначала оппозиционных настроений, а потом чего-то вроде мятежа. Опытные сотрудники открыто выражали свое возмущение тем, что Энглтон попросту парализовал работу «советского сегмента» разведки. Более того, его обвиняли в фактическом саботаже работы резидентов ЦРУ, вмешательстве в деятельность других федеральных спецслужб и даже союзных разведок. В отместку ряд ветеранов управления обвинили Энглтона в том, что он и является тем самым «кротом», которого безуспешно ищет подведомственная ему контрразведка!

Тогдашний директор ЦРУ Ричард Хелмс соглашался с тем, что Энглтон «зачастую чрезмерно одержим», но считал его «незаменимым» и оставил все жалобы на своего протеже без ответа. Как позже выяснилось, это объяснялось личной привязанностью Хелмса к главе своей контрразведывательной службы в знак признательности за «полученную в свой адрес похвалу от верхов» как следствие «вовремя» представленной в Белый дом информации в отношении развития ситуации на Ближнем Востоке накануне июньской войны 1967 года. Этот «точечный прогноз» был «организован» лично Энглтоном благодаря его тесным связям с руководством израильской разведки. При этом, подчеркивает Вейнер, руководителем ЦРУ абсолютно не принимались в расчет ни уже загубленные к этому времени карьеры, ни зачастую поломанные жизни многих сотрудников управления и инспирированный своими же контрразведчиками настоящий «внутриведомственный хаос».

ДОСЬЕ КОМПРОМАТОВ

В феврале 1972 года Хелмс уступил свое директорское место в ЦРУ Джеймсу Шлесинджеру. Недолго раздумывая, Энглтон рванул в кабинет нового шефа с солидным досье компроматов на целый ряд политических деятелей международного масштаба, подозреваемых лично шефом цэрэушной контрразведки в том, что они агенты советского КГБ.

В списке Энглтона было более 30 фамилий, в том числе: президент Финляндии Урхо Кекконен, британский премьер Гарольд Вильсон, шведский премьер Олаф Пальме, главы канадских правительств Лестер Пирсон и Пьер Трюдо, председатель западногерманской СДПГ Вилли Брандт, бывший посол США в СССР Аверелл Гарриман, исполнительный директор американской корпорации «Оксидентал Петролиум» Арманд Хаммер и даже советник по вопросам национальной безопасности США Генри Киссинджер!

И каков результат?

После семичасового заслушивания доказательств Энглтона новый директор ЦРУ, как позже он сам вспоминал, был «впечатлен услышанным», особенно «искренней убежденностью докладчика в правоте своих слов», но… хода этим делам все же не дал, а Энглтона оставил на прежней должности! Правда, через некоторое время он предостерег своего главного контрразведчика относительно «превышения полномочий», касающихся всплывших в СМИ случаев незаконного преследования американских борцов за гражданские права, в чем были замешены сотрудники ФБР и люди Энглтона. Речь шла о так называемой операции «Хаос», санкционированной еще в 1967 году президентом Линдоном Джонсоном в деле борьбы с антивоенным движением в США.

Тучи над Энглтоном начали сгущаться после назначения летом 1973 года Уильяма Колби, бывшего заместителя Шлесинджера, следующим директором ЦРУ. Новый шеф политической разведки, знакомый с «чудачествами» Энглтона не понаслышке и даже числившийся в его «списке «потенциальных агентов Кремля», уже давно пытался избавиться от главного контрразведчика управления, изрядно надоевшего всем оперативникам. Одно из первых распоряжений Колби касалось уменьшения численности управленческих контрразведчиков, что называется, «в разы» – до чуть более 40 человек (по другим данным – до 80). Наконец, в декабре 1974 года терпение Колби иссякло совсем, и он предложил Энглтону добровольно уволиться со службы с назначением ему в знак компенсации «повышенной пенсии». В качестве предлога для увольнения был выбран «железный аргумент» относительно необходимости нивелирования неизбежных негативных последствий для ЦРУ, связанных с грядущим обнародованием в СМИ фактов «ущемления контрразведкой управления во взаимодействии с ФБР гражданских прав рядовых американцев». Деваться было некуда, и Энглтон подал рапорт.

ВНУТРЕННЕЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

Назначенный вместо него Джордж Каларис провел внутреннее расследование деятельности предшественника, в ходе которого обнаружил доказательства неоднократного незаконного вскрытия почтовой переписки, значительное количество неучтенных документов, включая досье на американских граждан (более 300 тыс.!) и даже руководителей дружественной британской контрразведки, а также «просто вопиющие факты нарушений корпоративной этики», вплоть до подозрений в том, что «главный цэрэушный контрразведчик тайно формировал альтернативное ЦРУ»! Было сделано заключение о том, что «Энглтон является человеком развинченного и несвязного мышления, теории которого в применении к общественным делам, очевидно, не заслуживали серьезного рассмотрения». Бывший глава контрразведки ЦРУ попытался поинтриговать против своего преемника, но у него ничего не получилось, да и времени на борьбу не оставалось, пришлось уйти без помпы.

Между тем назревавший в последние год-два скандал, связанный с незаконными действиями американских спецслужб как внутри страны, так и за рубежом, обрел реальные очертания. Летом 1975 года сформированная в Сенате следственная комиссия, возглавляемая сенатором Фрэнком Черчем, начала свою работу. Энглтона, как в прошлом одного из крупных функционеров спецслужб, не могли обойти вниманием. На беседах с членами комиссии он вел себя довольно дерзко и даже вызывающе. В конце концов Энглтон напрямую обратился к представителю директора ЦРУ в Конгрессе Уолтеру Элдеру с заявлением о том, что у него есть подозрения относительно первопричин идеи и самого факта формирования комиссии Черча, которая «явно является продуктом заговора, инспирированного Кимом Филби по заданию советского КГБ, чтобы тем самым сокрушить меня лично и управление в целом!». В конце концов от пенсионера Энглтона отстали, и он с энтузиазмом окунулся в любимое хобби – выращивание орхидей, попутно, как указывает Тим Вейнер, распространяя мифы о своей успешной прежней деятельности.

Но у Энглтона помимо навязчивых идей о «всемирном коммунистическом заговоре» был еще один пунктик – публичное позиционирование себя в качестве одного из наследников Великой индейской цивилизации, в частности племени апачей. При этом он ссылался на свое кровное родство с апачами по линии матери – мексиканки с индейскими корнями. Об этом его «увлечении» знали не только в семье, но и коллеги, и даже руководство управления. Но имеющему твердую поддержку в верхах Энглтону до поры до времени все сходило с рук.

В последние годы жизни – а скончался он в 1987 году в возрасте 70 лет, – как позже вспоминала его жена, «заслуженный пенсионер» постоянно медитировал, вслух и в мыслях «возвращался в мир предков», настаивая на том, что перед кончиной ему «должны позволить уйти в лес, чтобы завершить жизненный путь, как это делали в свое время апачи».

Уже в 90-е годы, в ходе подготовки к празднованию 50-летнего юбилея ЦРУ, вспомнили и об Энглтоне. Примечательно, что, несмотря на многие, казалось бы, явно одиозные акции главного контрразведчика управления, связанные с параноидальными поисками предателей и повлекшие за собой негативные последствия как для многих сотрудников, так и для управления в целом, у него нашлось и достаточно защитников. Так, например, по мнению некоторых исследователей, именно отказ от тотальной слежки привел к провалам в работе контрразведки, в результате которых не были вовремя обнаружены советские агенты Олдрич Эймс и Роберт Ханссон, а также были допущены события 11 сентября 2001 года. Авторитетный специалист в области спецслужб Дэвид Уайз, в целом без особых симпатий относящийся к методам их работы, пытался в какой-то степени обелить Энглтона, утверждая, что сам по себе характер деятельности контрразведчика подразумевает «недоверие ко всем окружающим». А уж последующая невменяемость сотрудника есть следствие такой работы. Ничего не скажешь, обелил так обелил!