Информационная война как повседневность

Развитие цифровых технологий и новые принципы социальных коммуникаций вывели информационную составляющую межгосударственных, внутриполитических и корпоративных конфликтов на новый уровень. Владение информацией и манипуляция ею позволяют достигать тактических и даже стратегических преимуществ. На вопросы журналиста Алексея ЛАМПСИ ответил главный научный сотрудник ВНИИ МВД России, вице-президент Российской криминологической ассоциации, доктор философских наук Игорь СУНДИЕВ – разработчик новых подходов к пониманию сущности экстремальности, противодействию экстремистской и террористической деятельности, форм и методов информационного противоборства.

Условные поколения Y и Z, выросшие вместе с цифровыми технологиями, имеют затруднения в социальном взаимодействии. Фото Pexels

– Информационный компонент в войнах существовал всегда. Если взять уровни противоборства в социуме, то в основе лежат традиционные войны, они же кинетические: кинуть камень, запустить стрелу, сейчас – бомбу, снаряд, ракету. Это то, чем человечество занималось тысячи лет, оно привыкло именно к такому виду войн. На этом уровне информационный компонент очень маленький, но он всегда присутствовал.

Однако уже во время Второй мировой войны появляется работа «Психологическая война» Пола Лайнбарджера, методики из которой активно использовались, они перешли и в эпоху холодной войны, которая и стала следующим уровнем противостояния. Степень эффективности информационных операций была низкой, так как не хватало технологических ресурсов передачи информации. Телевидение, радио, печатная продукция – этого не хватало.

Только с развитием интернета появилась возможность быстро и массово влиять на аудиторию. Так родилась гибридная война: главным объектом стали не материальные ресурсы и живая сила, а именно сознание объекта.

На данный момент мир переходит к новой стадии противоборства – это смысловая война, я ее называю «Войной Шредингера». В этом натурном эксперименте кот внутри ящика жив или мертв в зависимости от мнения, от суперпозиции того, кто находится с другой стороны ящика.

– Кто субъекты в этой войне? Цивилизации? Государства?

– Это и государства, и корпорации, и частные лица, и неизвестные организации. Они участвуют в ней одновременно. Кто более в нее вовлечен, сказать трудно, так как один и тот же индивидуум может работать сразу на несколько субъектов. Цифровая среда в отличие от обычной социальной не требует сверхжесткой фиксации. Грубо говоря, госслужащий, отработав свои восемь часов в фирме, после официальной работы идет выполнять заказ частной корпорации. Следует учитывать и фактор мерцания: субъекты и объекты могут меняться местами. Отследить это в режиме реального времени крайне сложно.

На рубеже 1990-х годов произошло несколько революционных изменений. Прежде всего были удовлетворены витальные потребности всего населения Земли. Кроме того, произошел третий аксиологический кризис за XX век – ценности поменялись абсолютно. А потом произошла цифровая революция. Это не только создание цифровой среды и возможности виртуального общения. Это приоритетное значение информационно-смысловой продукции. Не важно, сколько произведено чугуна и стали, важно, сколько произведено смыслового продукта.

Объектом информационного противодействия стали смысловые субъекты. При этом материальные потребности удовлетворены, а потребности в развитии заблокированы. Потому что это требуется для сохранения современного капиталистического миропорядка. Впрочем, это относится к любому устоявшемуся миропорядку. Длиться он может только при сохранении вертикального развития. Объектами уничтожения становятся смыслы, которые способствуют движению вверх.

Управление суперпозицией – это классическая игра в наперстки. Но есть последствия этой игры.

– Какие?

– Есть понятие «когнитивный диссонанс». А сейчас в обществе нарастает казуальный диссонанс. Причина и следствие поменялись местами. Невозможно сказать, является ли информация правдивой или ложной. На любом уровне.

– То есть постоянная информационная война влияет на психическое здоровье людей?

– Конечно, влияет – и крайне негативно. В мире случилась глобальная психологическая катастрофа, абсолютно не замеченная обществом. По данным ВОЗ, в 2017 году в мире было 450 млн психических больных, а 800 млн находятся в пограничном состоянии. То есть психически неустойчив каждый пятый житель Земли, а в развитых странах эта доля еще больше.

Уже в 2000 году запаздывание в развитии височных и лобных долей левого полушария мозга фиксируется у 60% людей. Затем началась жесткая патология в органолептике, в итоге пришли к доминированию старых отделов мозга. Это значит, что массы утрачивают способность к анализу информации. Ноокортис требует колоссальных затрат энергии, тогда как лимбика и крокодилов мозг потребляют энергии в разы меньше. Современная цифровая среда позволяет отключать ноокортис. Информация добывается без усилий.

Посмотрим на новые поколения, которые развивались вместе с цифровыми технологиями или выросли в их среде, – условные поколения Y и Z. Мы видим затруднение социального взаимодействия – номофобию. Гаджеты стали посредниками в общении. Последствия – снижение эмпатии к людям, снижение либидо, снижение пассионарности и перевод творческих усилий в виртуальное пространство.

– Это объективный процесс или субъективный?

– Это результат синергетической смеси объективного процесса, связанного с дизонтогенезом, действиями модераторов, заинтересованных в сохранении текущего миропорядка, и аномалиями цифровой среды, которая живет по своим законам, не до конца осмысленным человечеством.

Но самым важным последствием цифровизации стало упрощение представлений о реальности. Печатный текст воспринимается с трудом. Большинство молодежи привыкло работать с образами, при этом с образами крупными, недетализированными. Печатный текст требует мелкой моторики, а она образуется в другом процессе обучения.

– Мы приходим к преимущественному использованию картинок, звуков, видео?

– Да, причем на самом примитивном уровне. Вспомните символизм 20-х годов прошлого века. Он доходил даже до необразованного человека тех лет мгновенно. Сейчас мы приходим к схожей ситуации, но это все же должен быть не рисунок, а видеоролик. Это наиболее быстрая форма донесения информации.

– Как эти особенности цифровых поколений используются в информационно-смысловых войнах?

– Весьма эффективно. Еще одна специфическая черта поколений Y и Z – увеличенная лабильность и сетевой конформизм. «Умная толпа» Говарда Рейнгольда отлично показывает, как в современном мире за очень короткое время собрать самоуправляемую толпу из этих ребятишек. Если мы посмотрим на все цветные революции, на 90% использованы технологии Рейнгольда.

Это не совокупность отдельных индивидуумов, не коллектив, это рой. Роевое мышление и роевое действие. Это принципиально новый механизм, который стал возможным исключительно в цифровом мире.

– Технологии запуска этого роя, как я понимаю, на Западе есть у государств, есть у частных корпораций. Есть ли они в России?

– Да, есть.

– А в российской реальности субъектами, использующими эти технологии, выступают исключительно государственные структуры или они используются и корпорациями?

– В том числе частными. Более того, они используются и криминальными структурами. К примеру, хабаровские протесты, которые длятся до сей поры, пример применения этих технологий криминальными структурами для дестабилизации ситуации в крае.

– Достаточно ли имеющихся в России технологий для обеспечения задач национальной безопасности?

– Для обеспечения национальной безопасности главное – понимать принципы работы этих технологий. Если есть сущностное понимание, то подобрать методы противодействия и исполнителей не составит труда.

Классический вариант пассивной обороны в информационном пространстве мы видим у китайцев в виде Великого китайского файервола. Классический вариант активной обороны – США. По сути, это нападение. Оптимальный результат – когда сочетаются оба варианта.

Стратегический фундамент национальной безопасности в информационной безопасности состоит в преодолении дизонтогенеза поколений Y и Z. Важнее задачи нет. Это приложение усилий в сфере воспитания, образования и науки.

– Какие формы имеет современное информационное противоборство?

– На верхнем уровне это программы и проекты. «Гладио» (тайная операция НАТО после Второй мировой войны по дискредитации и вытеснению коммунистов из властных структур. – А.Л.) – это был проект. Навальный, Дудь – это проекты. Это не персоналии, а программы, в которые вкладываются деньги, для которых пишутся сценарии и т.д. На более мелком уровне это компании. Пример – любые выборы.

Далее идут акции. Они делятся на три вида.

Акции немедленного действия. Тут принцип один – highly likely. Скрипали были нужны в данный конкретный момент. Именно в Англии и именно для английского правительства. Фактор времени был критичен, поэтому сработано было топорно.

Акции пролонгированного действия. Они строятся по принципу «окон Овертона» и когнитивной инфильтрации. Первый вариант отлично отработан на Украине, в Молдове, Грузии. Инфильтрация тоже хорошо используется на всем постсоветском пространстве.

Акции, предваряющие использование военной силы. Пример – Сирия.

– Как определить эффективность этих форм информационного противоборства?

– Результатами запланированных и прогнозированных реакций объекта, возможностью проведения дальнейшей направленной трансформации мотиваций у объекта акции в интересах инициатора, достаточной обоснованностью последующих акций военно-политического и экономического противодействия.

– Роевые технологии сейчас доминируют при проведении информационных кампаний и акций?

– Для новых поколений – однозначно. Для них рой – естественное состояние. Если оно дополняется цифровой доводкой, тогда работать с ними очень легко.

– Как можно противодействовать рою?

– У роя нет физического центра управления. Рой – это одноранговая система, искать центр управления бессмысленно. Легче всего переключить его на другую задачу. Но лучше всего он дезинтегрируется, когда возникает сразу несколько равнозначных задач. С учетом низкого уровня эмпатии эти задачи подобрать очень легко.

– То есть задача, под которую собирается рой, для участников роя значения не имеет?

– Абсолютно. Для них имеет значение только фактор принадлежности к рою. Проблема такого формата общественных отношений в том, что в этом состоянии ничего производить нельзя. Можно только кайфовать. Это не социум.

– Как я понимаю, любая социальная сеть, любое информационное пространство превратились в поле для информационных спецопераций, которые идут в режиме 24/7. Насколько человечество готово жить в условиях постоянной информационно-смысловой войны?

– Мы живем в информационном поле так же, как в гравитационном. Новые информационные технологии стали не только благом, но и сделали объектом информационной войны каждого. Это новая форма нашей жизни, пока мы не перейдем на новый уровень развития.

– Можно ли сказать, что понятие правды теряет свой смысл? Не имеет значения соответствие утверждения фактам, а только суперпозиция относительно утверждения?

– Функционально – да, с моральной точки зрения – нет. В конечном счете все определяется в соответствии с нравственным императивом Канта. С другой стороны, с точки зрения любой войны нравственным является уничтожение противника. И ложь тут только один из видов оружия.