Когда воображение сильнее реальности

Сила страны и богатство общества растут быстрее, когда мы все в красном. Фото Reuters

Наверное, нет такого государства, которое не пыталось бы удерживать свою картину мира, отличную от других, в головах собственных граждан. Особенно сложной эта задача становится при смене власти, когда модель мира внезапно меняется. Недавним примером такого рода была перестройка, когда вдруг в головах населения прошлые враги должны были стать друзьями, а друзья – врагами. По этой причине перестройка оказалась привязанной к гласности, поскольку основную работу в головах проделали медиа. Если раньше канон знаний можно назвать советским, то перестройка, наоборот, строилась как антисоветская. И сегодня мы обитаем в третьем этапе смены мозгов, который условно можно обозначить как постсоветский.

Смена власти, как это было и в 1917 году, всегда строится на смене воображаемого – того будущего, которое есть в головах у населения. Предложив «фабрики – рабочим, землю – крестьянам», большевики вмешались в картину будущего и увели за собой население. Недаром на этом этапе главным компонентом были многочисленные агитаторы, а ораторы типа Троцкого могли повести за собой живую толпу. В борьбе рационального и эмоционального последнее имеет преимущества, тем более что все считают себя и так разумными. Поэтому спокойно идут вслед за эмоциональными вожаками.

Президент Владимир Зеленский все еще играет в КВН. Но как бы ни случился крах Веселых и Находчивых. Фото Reuters

Именно так, сквозь сферу воображаемого входил в массовое сознание и победил на выборах Владимир Зеленский. Он был, несомненно, силен в виртуальной реальности, в которой Порошенко оказался хоть и правильным, но чужим, а Зеленский – своим. Если шпионы приходят с холода, то Зеленский пришел из сферы досуга, конвертировав свою КВН‑узнаваемость в политическую реальность.

Выстрел «Авроры» был холостым

Советское государство серьезным образом входило в приватную жизнь человека уже на самом начальном этапе. Оно формировало как информационную повестку дня, так и виртуальную повестку десятилетий, то есть список сакральных героев и событий. Они являлись эталоном, который служит для порождения и оценки нового. Главным эталонным мерилом была революция 1917 года, а первыми официальными героями стали летчики‑челюскинцы.

Информационная повестка дня переводила на уровень жизни и улицы виртуальную повестку. Как пелось в марше веселых ребят: «Когда страна быть прикажет героем, У нас героем становится любой». То есть герой – это модель поведения, которую тебе придется реализовать в жизни. А поскольку реализовывалась не только мобилизационная экономика, но, по сути, и мобилизационная политика, то разные варианты героев не сходили с экрана. Они были заложены в массовое сознание как своеобразные виртуальные закладки.

Как все это достигалось? Государство не просто монополизировало все каналы передачи информационных и виртуальных объектов, оно сделало это для того, чтобы и сфера работы, и сфера досуга, давали четкие инструкции, что такое хорошо и что такое плохо. Это позволило создать для человека вне работы не параллельную действительность, а скорее продолжение государственной действительности в его быту. Государство оказалось единственным монополистом правды, не подпуская никого чужого или чуждого к формированию картинки действительности.

Чем выше люди поднимают царя, тем мельче становятся сами.  Кадр из фильма «Иван Грозный». 1944

В целом можно признать, что взрослые не имели права на самостоятельное поведение. С точки зрения государства, они тоже были неразумными детьми. Правда, модели правильного поведения тиражировались во всех трех пространствах: физическом, информационном и виртуальном.

Можно сказать, что СССР выстроил идеологически ориентированные информационные и виртуальные потоки для поддержки государства в сфере воображения. В физическом пространстве происходило вытеснение представителей классов, доминировавших в дореволюционное время. Их лишали работы по профессии, права голоса, вплоть до репрессий. Одновременно они высмеивались в виртуальном пространстве, всякие меньшевики со своими козлиными бородками стали карикатурами в сфере воображения. И даже Керенский бежал в женском платье из Зимнего, что не было реальной правдой, а правдой, заложенной в систематике воображения.

Модель соцреализма накладывала рамки даже на воображение отдельных личностей и творческих групп для матрицы, по которой следовало создавать произведения литературы и искусства. Это можно было признать не только определенной социальной, но и цензурной технологией, которая входила в головы творцов еще до того, как они начинали создавать свои произведения. И если при этом индивидуальное воображение соответствовало социальному, у него были шансы на успех.

Корней Чуковский, самый тиражируемый автор той поры, страдал от цензуры всю жизнь, ибо мозгами детей государство тоже хотело управлять. Даже «Муху‑Цокотуху» запрещали: именно это делала Надежда Крупская. Она писала в газете «Правда» о том, что детишкам надо рассказывать о настоящих крокодилах, а не о сказочных: «Из «Крокодила» ребята ничего не узнают о том, что им так хотелось бы узнать. Вместо рассказа о жизни крокодила они услышат о нем невероятную галиматью. Однако не все же давать ребятам «положительные» знания, надо дать им и материал для того, чтобы повеселиться: звери в облике людей – это смешно. Смешно видеть крокодила, курящего сигару, едущего на аэроплане. Смешно видеть крокодильчика, лежащего в кровати, видеть бант и ночную кофту на крокодилихе, слона в шляпе и т.д. Смешно также, что крокодил называется по имени и отчеству: «Крокодил Крокодилович», что носорог зацепился рогом за порог, а шакал заиграл на рояле. Все это веселит ребят, доставляет им радость. Это хорошо. Но вместе с забавой дается и другое. Изображается народ: народ орет, злится, тащит в полицию, народ – трус, дрожит, визжит от страха («А за ним‑то народ и поет и орет…», «Рассердился народ и зовет и орет, эй, держите его да вяжите его. Да ведите скорее в полицию», «Все дрожат, все от страха визжат…»). К этой картинке присоединяются еще обстриженные под скобку мужички, «благодарящие» шоколадом Ваню за его подвиг. Это уже совсем не невинное, а крайне злобное изображение, которое, может, недостаточно осознается ребенком, но залегает в его сознании».

Главный технолог всего прекрасного

Сталин был силен как в управлении с помощью литературы и искусства, то есть в управлении высшего уровня, так и в управлении с помощью страха, то есть в управлении низшего уровня, примитивного и биологического. Первая «машина» создавала правильные мысли и мечты, вторая – подавляла неправильные. И та и другая работали на уровне психологии, блокируя рациональное и активизируя эмоциональное. Прошлое, настоящее и будущее все теперь видели под одним углом зрения.

СССР на начальном этапе обладал колоссальной энергетикой людей. Это был «майдан», растянувшийся на десятилетие. Этот эмоциональный «взрыв» сменил все социальные иерархии, повсюду пришли новые люди, полные молодежной энергии.

Сталин управлял так называемым социальным воображением. Создатели этого подхода считают, что общество нельзя понять исключительно по тому, что чувствует человек в физическом пространстве, ни по тому, что он думает. Пространство воображаемого выступает в роли объединяющего фактора, который формирует общество, задавая все его ориентации.

Успех Сталина, на мой взгляд, лежал в том, что он не только управлял материальным, а активно руководил именно воображаемым, отсюда его такое мощное внимание к литературе и искусству. Он читал все книги, идущие на премии, посещал спектакли, вмешивался в производство кинофильмов. Ничего значимого в сфере виртуального строительства не проходило мимо него.

Можно выделить такие черты воображаемого, которые могут побеждать даже правду реальности:

• воображаемое всегда будет ярче, как правило, серой реальности;

• воображаемое будет больше соответствовать желанию и пониманию зрителя;

• воображаемое легче поддается внешнему управлению, чем реальность;

• воображаемое всегда насыщено эмоциями, поэтому обладает более сильной воздействующей силой;

• человек сам стремится к воображаемому в отличие от рационального.

Эти характеристики особо важны для институтов государства, поскольку позволяют направлять внимание граждан на нужные государству характеристики как данного момента, так и всей истории. Государство обладает силой видеть все, уничтожая любые проявления чего‑то опасного для себя. В этом плане государство легко расправлялось с теми, кто позволял себе отклониться от генеральной линии.

Для контроля существовал перечень того, о чем писать нельзя: «создавалась, говоря современным языком, «вертикаль» строго централизованного цензурного надзора. Главлиту СССР подчинялись областные и краевые управления, а последним – городские и районные отделы. Многочисленный, увеличивающийся год от года аппарат цензурных органов строго руководствовался спущенными сверху инструкциями и распоряжениями. Самым распространенным и эффективным средством стали издание и рассылка «на места» многочисленных циркуляров, выходивших под грифами «секретно» или «совершенно секретно». Время от времени основные из них, «не потерявшие временного значения», сводились в особые «Перечни сведений, составляющих государственную тайну и не подлежащих распространению». Но, только запрещая ненужное и неправильное, нельзя достичь результата, одновременно надо усиливать нужное и правильное с точки зрения государства. Люди должны полюбить государство, хотя бы в сфере воображаемого.

Сергей Эйзенштейн снял «Потемкина», получившего огромный успех во всем мире, по сути, задающего принцип победы воображаемого над реальным. И в своей практике, и в своей теории Эйзенштейн все время искал инструментарий, который заставит зрителя реагировать автоматически. Он изучал даже опыт создателей ордена иезуитов.

Эйзенштейн после юбилейного «Броненосца Потемкина» получает заказ на юбилейный фильм «Октябрь». Он снова делает шедевр, но уже после завершения работы над фильмом изменился политический расклад в стране.

И Сталин приходит к режиссеру 7 ноября 1927 года, когда была назначена премьера, и рассказывает, что во время демонстрации отряды ГПУ пресекли попытку «восстания» «троцкистской оппозиции». Фильм пришлось монтировать на ходу, убирая все, что связано с Троцким.

В социальное воображение же была вброшена идея, что Троцкий пытался совершить государственный переворот. Правда, там был даже такой эпизод, что один из участников охраны Мавзолея пытался ликвидировать Сталина.

Можно сказать, что государственный акцент на воображаемом, на управлении им оказался одной из главных составляющих создания «счастливых поколений советских людей» СССР. Воображаемые люди всегда смотрели в будущее, которое всегда ожидается лучше и счастливее настоящего. Управление страной – это управление воображаемым. Люди будут терпеть любые беды и недостатки, если их воображаемое будет прекрасным.

Сталин, оперируя как устрашением, так и воображаемым, побеждает в создании нового человека, в мире которого центральное место занимает сам вождь.

Управление воображаемым точно так строит мир, как управление реальным. Сталина хоронили со слезами на глазах, и процесс десталинизации не закончился по сегодняшний день.

В беседе с Эйзенштейном о фильме «Иван Грозный» Сталин акцентирует факт, который он интерпретирует как слабость: «Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким, можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого‑нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал... Нужно было быть еще решительнее».

Воображение может поменять знаки плюс на минус или наоборот. Гибель Челюскина – минус, но из него сделали спасение челюскинцев, и это стало плюсом. Даже летчики, вывозившие их, стали первыми Героями Советского Союза.

В сущности, в СССР поощрялось воображение, поскольку оно позволяло закрыть негатив и усилить позитив. Но следует признать, что оно же и разрушило все названное хорошим, когда воображением стали управлять другие, которые прежние мечты заменили на новые.

В нашем мире мы видим то, что хотим увидеть. Однако часто не замечаем, что действуем так по невидимым подсказкам других. С нашим воображением играют профессионалы, направляющие наше внимание в нужную сторону. Советская работа с воображением усилилась с приходом новых медиа – радио и кино. Их силе сложно было сопротивляться отдельному человеку. Тем более он ни с кем не мог поделиться своими сомнениями. Легче было подчиниться и погрузиться в нирвану социального воображения. И поскольку ее создавали специалисты, там действительно было легче жить, чем в жизни.

Завтрашний день не щадит тех, кто о нем не думает

Надо сказать, что грядущее имеет странное свойство, оно приходит не ко всем, а в первую очередь к тем, кто им сознательно занят. Остальные получают будущее, созданное не для них. Сейчас серьезно будущим заняты, например, военные таких стран, как Франция, Британия, США. Крупные корпорации заказывают писателям‑фантастам их видение будущего. В США, к примеру, считают, что Россия и Китай слишком хорошо их изучили, поэтому для победы нужно кардинально поменять свою армию.

О чем нам говорит советский и постсоветский опыт? О том, что российское общество всегда живет в двух реальностях, конкурирующих между собой и компенсирующих друг друга. Одна реальность носит материальный характер, другая – виртуальный. Одна подпитывает тело, другая – разум человека. Последняя реальность формирует социальное воображаемое, человек не способен жить без мечты и готов сделать все для ее достижения. И это не противопоставление условных «холодильника» и «телевизора», поскольку телевизор сегодня слишком идеологичен. Поэтому он скорее смотрит не в будущее, а в прошлое, когда действовала простая идеология – кто не друг, тот враг.

Следует признать, что советские поколения всегда имели представление о будущем: и своем, и страны. Именно это удерживало страну на плаву, ведь она жила не только репрессиями, о которых мы много говорим, но и своим положительным опытом. Сегодня многие пишут о советском проекте, поскольку и в нем наряду с негативом были свои позитивные стороны и решения. Одной их них была опора на будущее социального воображаемого государства.

Что же это было? Как и почему Советский Союз мог тогда лидировать, хотя сегодня пишут, что многие те победы были чисто пропагандистскими, в реальности их не было. Для человека это не имело особого значения, поскольку он в них верил.

Владимир Маяковский писал о стране‑подростке: «твори, выдумывай, пробуй». И в это новое время с головой окунулись как молодое поколение, так и те, кто по разным причинам оказывался за бортом при прошлой власти. Социальные лифты тогда действительно заработали вовсю. Подобная социальная энергия изменила страну, а большевики реально использовали ее, найдя важное соотношение между прошлым и будущим.

Хоть главным событием признавалась революция 1917 года, то есть точка отсчета в прошлом, все же страна была направлена в будущее. Молодые граждане новой страны строили ее и свое будущее. Однако будущее оказалось процессом, который не имел конца. Сменялись поколения, но завершения процесса не было, будущее уходило все дальше и дальше. Падало и значение пропаганды. Хоть Советский Союз был закрытым государством, но время меняло и это. Альтернативная информация стала проникать из‑за рубежа.

Социальное воображение страны и людей в определенные временные периоды совпадают, и тогда страна движется вперед. Но они могут и расходиться. И тогда движение тормозится. Последний случай иллюстрирует брежневский период застоя, хотя он лучше всего сегодня оценивается населением, если судить по социологическим опросам. В брежневское время идеологические лозунги были все те же, а реального движения не было. И как учил Ходжа Насреддин: от повторения слова «халва» во рту слаще не станет.

Люди почувствовали тогда больше свободы. Писатели писали книги, режиссеры ставили спектакли, пытаясь воевать с цензурой. Это было и временем расцвета антисоветских анекдотов, поскольку за них не наказывали, а Брежнев оказался идеальным объектом для высмеивания. Но в это время государство в результате потеряло своих граждан, которые постепенно стали видеть свое будущее в конструкциях другого государства, которое казалось им и более правильным, и более справедливым.

До этого полеты в космос, атомное оружие, созданное хоть и с помощью промышленного шпионажа, были такой попыткой управления массовым сознанием с помощью управления социальным воображением. «Мы впереди планеты всей», – звучало из всех репродукторов. В этой модели активно был задействован и спорт. Спортивные победы (хоккей, футбол, фигурное катание) как бы становились доказательством правильно избранного пути страны. Управление мечтой делало и человека, и страну несомненно сильнее. Мечта и защищает от чужого влияния, и помогает движению вперед. Потеря мечты является очень серьезной проблемой.

Советского человека многократно помещали в определенный «турборежим», ведущий в будущее. Сначала это была активная послереволюционная фаза, когда реально заработали социальные лифты, открылось множество новых проектов, поскольку страна занималась индустриализацией и сельское население должно было стать рабочим классом. Нужны были как новые рабочие руки, так и новые мозги, причем во всех сферах: от науки до искусства.

Революция 1917 года и победа в войне стали символическими мегасобытиями, которые переводили историю в новое состояние. Внимание к ним позволило создавать в дальнейшем такой же, более искусственный «турборежим», опираясь на уже накопленный опыт удержания внимания. Такими вехами, подключавшими каждый раз новое поколение, стали, например: целина, космос, БАМ. Это было «встряской» для всех, но самое сильное ощущение получала молодежь, которая видела в этом прорывы страны в будущее.

Можно вспомнить целые научные города типа Новосибирска с совершенно иной атмосферой внутри, то есть это был советский аналог американской Силиконовой долины. Там создавалась особая атмосфера науки и искусства. И академики, и поэты находили свое место в этом симбиозе: физики не хотели жить без лириков, а лирики – без физиков, поскольку могли взаимно подпитывать друг друга.

Вспомним частотно звучавшее в те времена слово «эксперимент», что прямиком направлено на формирование социального воображаемого, поскольку это было намного интереснее рутинного варианта работы. Эксперимент – это тоже попытка захватить будущее уже сегодня. Были очень интересные педагоги‑новаторы, то есть и средняя школа держалась той же линии движения вперед, что как‑то растерялось сегодня, когда все может быть хорошим, но неинтересным.

Нет своего будущего – придется жить в чужом

Будущее всегда увлекает, в этом лежала доля успеха советской фантастики, с которой партия то боролась, то поддерживала, но тиражи ее зашкаливали. Однако стоило «выдернуть» реальность и привлекательность будущего из СССР, как страна стала рушиться: сначала в мозгах граждан, а потом и в реальности. Если мозги уходят – жди беды...

Сегодня, в эпоху постправды, войти в чужие мозги стало многократно легче. Социальное воображаемое, как и постправда, строятся на том, что люди хотят, а не на том, чего хочет идеология или политика. Можно обмануть одного человека, но страну обмануть нельзя. Сначала молодежь, а потом и старшее поколение начинают ощущать тупиковость навязываемого им развития. Аплодисменты не могут заменить реальной динамики.

Будущее «прячется» в тех виртуальных продуктах, которые страна продуцирует. Именно они формируют социальное воображаемое. В СССР это были литература, искусство, кино, которые пользовались несомненной популярностью. Сегодня в западном мире это телесериалы, не просто удерживающие всех у экранов, порождающие в их головах новую модель мира. Эксперименты продемонстрировали, что погружение (такой термин используется в данном случае) в виртуальную реальность приводит к переносу характеристик и мыслей героев в головы зрителей. Впервые об этом заговорили, когда обнаружили, что чем больше книг о Гарри Поттере прочел молодой человек, тем с большей вероятностью он голосовал за Обаму как за президента. Это произошло потому, что мир Гарри Поттера более спокойно относится к стигматизированным группам населения, как и политика демократов к ЛГБТ‑сообществу. Республиканцы тогда смеялись, что демократы голосуют, как им подсказывает сказка. Но это оказалось правдой: новые фильмы, видеоигры, книги формируют новые поколения.

Сегодня мы стали жить в более рабочем, чем творческом мире. Наши мечты заземлились, поскольку все стало измеряться по финансовому критерию. Потеря мечты несет и серьезные производственные потери. Давайте признаем, что ни Сколково, ни нанопроекты Анатолия Чубайса не принесли никаких открытий, являясь простым копированием того, что уже есть в мире.

Если вчерашний мир мог жить без управления будущим, то сегодня это уже не так. Технологические прорывы, которые совершают другие страны, просто отрезают от материка будущего определенные «куски», куда уже никого чужого не пустят. Тем более если Советский Союз мог активно полагаться на промышленный шпионаж, создавая свое, то в современном мире это становится юридически невозможным – украденным не дадут пользоваться. Печальный опыт СССР, который ушел от собственных разработок ЭВМ, решив пользоваться чужими, демонстрирует, как можно потерять целую эпоху. Сегодня мы видим продолжение того неверного шага в развитии технических гигантов типа Facebook или Google, которые снова‑таки забрали теперь социальное воображаемое целой планеты, а не какой‑то одной отрасли.

Мы стали жить в сложное время. Оно характеризуется не просто ускорением развития и тем, что чужаков там не ждут. А еще и тем, что на наших глазах полностью меняется инструментарий всего, включая войну. Например, специалисты по нарративным войнам совершенно по‑новому посмотрели на это: «Современные войны во многом являются войнами влияния, в них необязательно побеждают те, у кого больше информации или более точные данные. Они выигрываются теми, кто более эффективно раскрывает значение информации, и кто понимает, в чем ее значение для аудитории». То есть не война оружия ведет к победе, а война влияния.

Отсюда мы можем сделать и следующий шаг: побеждает тот, чей сериал смотрит население, поскольку в него заложено будущее. Возможно, это случится не в рамках этого поколения, а следующего, но это обязательно произойдет. Мы же все еще считаем, что можно победить, заложив в фильм прямую пропаганду. Нет, на такой фильм просто не идет зритель, каким бы патриотическим он ни выглядел. В сериале должно быть то, что сказано не прямо, зритель сам может сделать вывод, признав это своей собственной мыслью.

Приближение будущего страшит тех, кто им не занимается. Те же, кто находятся в будущем уже сегодня, ждут его с нетерпением, поскольку конструируют его и для себя, и для нас. И они снова вырвутся вперед, поскольку знают в этом новом будущем гораздо больше нас.