Любит ли нас театр?

	В театре приятно выпить и закусить. Фото Дениса Тамаровского (НГ-фото)

ОБЫЧНО этот вопрос звучит иначе, но ответ на него лежит на поверхности - мы, зрители, театр любим. Ведь если мы в здравом уме, твердой памяти и по доброй воле покупаем билет и идем в театр, значит, мы театр любим. Оно, конечно, нам, зрителям, легко, Мельпомена не требует от нас грандиозных жертв и доказательств любви.

Всего лишь билетик, немного свободного времени и готовность внимать - вот и готово зрительское признание в любви к театру. Но ведь мы, зрители, могли бы не найти ни денег на билет, ни свободного времени да просто предпочесть театру кино, вино или домино! Не предпочли. В этом сезоне залы московских театров были полны, ярко демонстрируя пусть не жертвенную, но бескорыстную зрительскую любовь.

А вот любит ли театр нас, зрителей? Я не об искусстве, здесь отношения зрителя и театра лежат в области иррационального, и беспристрастному анализу, слава Богу, не подлежат. Я о доме, в котором живет искусство. О зрительном зале, гардеробе, вестибюле, буфете и служителях театра. Я о той самой вешалке, через которую неминуемо лежит путь к этому самому искусству...

Или не лежит. К примеру, мой путь к "Дон Кихоту" в Музыкальном театре имени Станиславского бесславно прервался в буфете. Жарким июньским вечером, после не менее жаркого рабочего дня, в новых, а потому поднатерших ноги туфлях (но ведь не в стоптанных же сандалиях являться в храм искусства!) я почти за час до начала доплелась до театрального буфета, чтобы выпить воды и прийти в себя перед спектаклем. Доплелась и всего-навсего заняла свободный стул, но оказалось, что злостно нарушила местные порядки. Потому что из недр буфета моментально вышла женщина, заявила, что стулья зрителям не полагаются, буквально вытащила из-под меня вожделенный предмет для сидения и скрылась с ним опять же в недрах буфета.

Я посмотрела по сторонам и убедилась - стулья зрителям здесь действительно не полагаются, потому что тот, на котором сидела я, был единственным. При этом половина сиротливых столов в буфете явно рассчитана на то, чтобы за ними сидели. И, согласитесь, ведь не исключено, что балет любят не только пострадавшие, подобно мне, от новых туфель вполне здоровые и молодые люди, но и почтенные бабушки, дети, инвалиды. А беременным женщинам даже врачи рекомендуют эстетические впечатления.

Конечно, мне оставили право выбора - либо утоление голода и жажды, но на ногах, либо топчанчик в фойе, но уже без всяких напитков (здесь не буфет!). Я выбирать не стала. Все, чего мне хотелось - уйти восвояси из дома, в котором из-под меня выдернули стул. Я пошла к администратору, объяснила причину и попросила забрать мой билет обратно. "Ничего не знаю, - заявил импозантный мужчина. - Все претензии к комбинату питания". - "Но я купила билет не в комбинат питания, а в театр!" - поразилась я. "Вот и смотрите спектакль, а не рассиживайтесь в буфете", - пристыдил меня за низменные наклонности администратор, деньги за билет не вернул и на прощание, забыв, что за комбинат питания он не отвечает, подтвердил, что стул мне не полагался. В самом деле, ходят тут всякие, на всех стульев не напасешься!

Опустив программку в урну у входа, я шла по Большой Дмитровке и пыталась найти оправдание такой нелюбви ко мне театра. Может быть, Музыкальный театр имени Станиславского настолько беден, что не может позволить себе столь дорогую покупку, как пара-тройка десятков стульев? Но компьютеры в кассе, обилие охранников с мобильной связью и, наконец, наличие стульев под каждой служительницей мою догадку опровергли.

И тут я вспомнила, что этот театр пользуется особым покровительством мэрии Москвы, я даже слышала, как журналистка популярной радиостанции интересовалась у директора: "А вы не боитесь стать придворным театром?". "А разве это заметно по нашему репертуару?" - живо парировал директор. По репертуару - не знаю. У меня до репертуара дело не дошло. Заметно по отношению к зрителю. Вернее, по отсутствию этого отношения. Зритель в этом театре просто ни при чем, зритель в данном случае - это незванный гость, который проходил мимо по Большой Дмитровке. Вот и шел бы себе дальше...

Другое дело - Малый театр. В безразличии к зрителю его не упрекнешь. Осмелюсь утверждать, что Малый остается в подлинном, лучшем смысле этого слова народным театром. Люди идут в Малый к Островскому и своим народным артистам с цветами и надеждами. И я допускаю, что бабушки в гардеробе навязывали мне бинокль за десять рублей, утверждая, что для третьего ряда партера он просто необходим, и угрожая, что иначе после спектакля я буду полчаса стоять в очереди, от бедности. У старушек маленькая зарплата, а десять рублей - сумма необременительная.

Я допускаю, что мы, зрители, задыхались во время спектакля, обмахивая себя программками, и жадно ловили воздух, который время от времени скудными порциями поступал откуда-то со стороны сцены, от бедности. Наверное, зрительный зал Малого слишком велик, а кондиционеры слишком дороги. Все же зрители не чувствуют себя в этом театре лишними - вам заботливо найдут место, в буфете вы сможете утолить и голод, и жажду по вполне божеским ценам и спокойно сидя на стуле.

И именно в Малом, как нигде, очевидно, что театр любят не только москвичи. Люди, приехавшие из разных городов и весей, идут не куда-нибудь, а в любимый по телеспектаклям Малый, внимают, дарят артистам цветы и по окончании хотят сфотографироваться в зрительском кресле. Хотят увезти из Москвы фотографию, как свидетельство, память и предмет гордости. Но...

Как только провинциальная зрительница устраивается в кресле перед фотоаппаратом, на нее набрасывается служительница театра: "Фотографироваться запрещено!" Для того чтобы соблюсти порядок, служительница выбрала самых беззащитных - учительского вида женщину и ее дочь-подростка. И до этого и после уверенные молодые люди в золотых цепях (да-да, они тоже смотрят Островского, да еще как смотрят!) фотографируются совершенно спокойно. К ним служительница просто боится подходить. Учительница расстраивается, но, понятное дело, ослушаться не смеет. Она искренне недоумевает, чем она оскорбила величие Малого.

Да ничем не оскорбила! Просто старушке служительнице захотелось показать свою власть, свое превосходство. Эта старушка самоутверждается за счет любви зрителей к театру, а зрительница не считает, что вправе рассчитывать на ответную любовь, и уходит из театра с навернувшимися от обиды слезами на глазах.

А зря. Иногда ответного если не чувства любви, то хотя бы элементарного уважения вполне можно добиться.

Например, в Театре Армена Джигарханяна, что у "Спортивной", нас, зрителей, если и не любят, то хотя бы с нами считаются. Если, конечно, мы, зрители, сами на этом настаиваем. У меня получилось. Я купила билет в седьмой ряд. Кассир уверяла, что седьмой - это нормально. Дальше седьмого я бы покупать просто не стала, взяла бы на другой день, но поближе, потому как ростом не вышла, а перспектива любоваться чужой спиной меня не очень привлекает. Но кассир предполагает, а администратор располагает.

В театре был аншлаг, составленный из зрителей, которые билеты не покупают, а получают в виде контрамарок. Для этих самых зрителей аккурат в серединке зрительного зала было поставлено ни много ни мало пять рядов стульев. В результате мой седьмой ряд оказался двенадцатым, а просматриваемое пространство - не сценой, а тесно сплоченным строем спин приглашенных безбилетников.

Нужно отдать должное администратору - стоило мне заикнуться, что я покупала билет в седьмой ряд, а не в двенадцатый, и что теперь при всем желании сцену увидеть не могу, он моментально, как фокусник, извлек откуда-то удобный и мягкий стул (здесь они имеются в достаточном количестве) и усадил меня в проходе возле первого ряда, откуда мне отлично был виден "Ревизор".

Более того, администратор постоянно находился в зале и был готов решить любую зрительскую проблему. Если, конечно, зритель догадается потребовать ее решить. Но неужели, неужели мы, зрители, достойны только вот таких вынужденных знаков внимания, неужели мы, зрители, точно несчастный Бальзаминов, обречены всеми правдами и неправдами добиваться хоть капли искреннего чувства в ответ на нашу возвышенную любовь?

Нет, конечно, нет. Как и верного Бальзаминова, нас, верных театру, ждет ответная любовь. Могу смело утверждать, что театр тоже нас любит. Мне лично известен, по крайней мере, один такой театр. Московский театр "Бенефис", что в Новых Черемушках. Небольшой, сразу видно, что небогатый. Тесный гардероб в одно окошечко. Узкая лестница на второй этаж. Почти отсутствующий вестибюль и совсем уж отсутствующий буфет, если не считать крошечного столика с конфетами и газировкой. Неудобный вытянутый зал. Но разве такие мелочи могут помешать истинной любви!

В "Бенефисе" я с самого порога ощутила, что нас, зрителей, любят. Хотя бы потому, что при всей ограниченности в средствах позаботились об удобных креслах и кондиционерах для нас, зрителей. А еще потому, что влюбленные в свой театр его служительницы, продавая билеты, восторженно рассказывали мне о каждом спектакле, о каждом артисте, советовали, в каком порядке лучше смотреть спектакли, записали мой (зрителя!) телефон и отложили заказанные заранее лучшие места.

Я - не театральный критик и не высокое должностное лицо. Я обычный человек, который любит театр, и "Бенефису" этого оказалось достаточно, чтобы подарить мне ответную любовь.

Этот театр любит любого, даже самого маленького зрителя. На детские спектакли в "Бенефисе" продают билеты без мест и не ленятся заботливо рассадить детвору (отнюдь не всегда уважительную и послушную) по росту. Свою семилетнюю дочку я спокойно отпустила на спектакль одну, точно зная, что там ее никто не обидит и что там ей не грозят грубость и невнимание, которые способны убить в ребенке любовь к театру раз и навсегда.

Ведь даже нам, взрослым и преданным театру зрителям, которых от истинного искусства не отвратит ни хамское безразличие, ни равнодушная расчетливость, ни унизительная снисходительность служителей театра, даже нам хочется, ну очень хочется взаимной любви.