Анна Диоп Это рассказ о судьбе двух храмов провинциального городка Кимры. Один из них взорвали и на месте его построили театр, другой превратили в развалины и подобие помойки.
Что это - ход неумолимой истории? Целесообразность? Варварство? Божья кара? "Гибель богов", обещанная "Эддой", или случайность, подобная уличной катастрофе? Или, может быть, чей-то холодный и расчетливый замысел...
Я хожу по городу, спрашиваю, размышляю. Листаю старые журналы, газеты, смотрю на людей, кажется, что я наконец нахожу пересечение, перекрестье двух эпох, их оголенный нерв, и мне хочется поделиться своими соображениями.
ХРАМ И ТЕАТР
Город Кимры - один из городков Верхневолжья, в прошлом ярмарочное село над маленькой речкой Кимркой. Особые нравы, особый уклад. Городок издревле стоит на перекрестье торговых путей: по Волге путь в Астрахань, по системе каналов и железной дороге - в Питер и Москву. Низменность, леса и болота. Земля не дает богатого урожая, поэтому в городке процветали ремесла. Здесь Тверь граничит с Москвой, и поэтому за край всегда воевали, а кимряки учились отстаивать себя, иметь независимый характер и свой взгляд на вещи.
В XIX веке граф и графиня Литты попытались создать в Кимрах маленький Версаль: бассейны, зверинец, дворцы. На средства местных зажиточных крестьян Малюгиных и других возводится величественный Покровский собор (1825 г.).
"Покровский собор имеет пять красивых глав. Внутри пятиярусный иконостас блещет золотом и письмом. Весь храм большой и поместительный и расписан изображениями святых угодников, сценами из Ветхого и Нового Заветов. Здесь в соборе поет большой любительский хор крестьян и торжество богослужения переносит нас в столицы", - пишет Столяров, бытописатель и промышленник конца XIX в.
"Особо почитаемой иконой храма был Спас Нерукотворный - список с чудотворной иконы, явившейся в питейном заведении города Кимры. Ни один кимряк не начнет ни одного дела, не отслужив молебен перед иконой", - пишет Столяров. Это год 1899-й.
В 1936 г. Покровский собор взорвали, а на месте храма построили здание клуба промкооперации - нынешний драмтеатр.
Прекрасное место над рекой рядом с городским садом. Большое здание с очень удобной сценой, небольшим (250 мест) зрительным залом и добротным репертуаром: Замятин, Платонов, Чехов, Андреев, Булгаков...
В прошлом году сезон открыла "Свадьба" Зощенко. Это рассказ о женихе и невесте, которые встретились в трамвае, знакомы три дня. Она ему лжет, он помнит только ее пальто и социальный статус: "Моя была служащей".
В нынешней постановке Олега Лаврова эта свадьба выглядит не только смешной, но и страшной. В театре, построенном на месте храма, этот ритуал выглядит жутковато. В театре не читают проповедей, но там создают образы, которые могут заставить задуматься, остановиться.
На сцене под музыку полонеза Огинского возникает живой стол: два ряда людей, связанных полотнищем. Сцена напоминает музыкальную шкатулку. По бокам деревья с "райскими" яблоками. Стол движется между ними, танцует. Руки артистов становятся ручками стульев, ноги - ножками стола. Стол приседает в изящном книксене: "Что вам угодно-с? Свадьбу или поминки? Храм или клуб? Что надо строить и что разрушать? Или, может быть, бурлачить по Волге, как в прежние времена, или работать годами, не получая зарплаты?" Озорной блеск молодых глаз. Где когда-то был крестьянский церковный хор, теперь здесь на его месте труппа актеров.
Что бы ни пришло в голову власть имущим - созидать Версаль или земной коммунистический рай, - сломить человеческий дух им не удастся. Есть что-то, что будет живо до тех пор, пока стоит русская земля, есть нечто, что чудом состоялось и чудом живет.
ЦЕРКОВЬ ЗАРЕЧЬЯ
Над рекой Кимркой в части города, которую называют Заречье, находится полуразрушенный старый храм, вокруг надгробные камни с именами погребенных священников и просьбой молиться за них. Пышные, высокие с фиолетовыми головками цветы возле старинного креста. На двери расписание служб, а по ее сторонам изображения ангелов.
Вокруг маленькие прошлого века домики. Захожу в один из них узнать название храма. В комнате с печкой темноволосые, сожженные солнцем строители. Правильные спокойные лица. Неторопливая речь с сильным акцентом. Я разговариваю с Армендином и Салехом, они таджики. Один сидит у окошка, сжавшись в комок, другой кипятит чай. Они отдают мне последний ломоть хлеба.
Что такое разделить хлеб "черных людей" или "черных", как называют в тверском крае живущих здесь мусульман, я поняла еще, когда работала в одной из окрестных деревень. Тогда меня, новенькую, осаждали со всех сторон, считая чужачкой. Три подростка из мусульманской семьи, к которым я зашла, чтобы предложить одному из них роль в "Моцарте и Сальери" Пушкина, разделили со мной большой круглый хлеб, его выпекала их мать, лезгинка. С тех пор, как в сказке, мне помогали не только лезгины, живущие в этой деревне, но и все дагестанцы, с которыми мне доводилось встречаться во время моих путешествий. Дедушка этих ребят был мулла. Говорят, он посадил сад, где чудесно цвели и росли фруктовые деревья, и точно знал день и час своей смерти.
Хлеб таджикских строителей куплен в магазине, но он мне кажется особенным. Армендин и Салех рассказывают о своей горной родине, говорят о "Шах-Наме", о Рудаки, об Омаре Хаяме. Они строители, штукатурят храм, но не знают его названия. "Мы любим свой край, но там у нас нет заработка, и мы вынуждены приехать сюда". "А у вас на родине вы бываете в мечети?" - "Конечно. Мы и здесь читаем молитвы". - "И строите христианский храм?" - "Да. Зачем ссориться? Чеченцы - народ горячий. Их задели, обидели, поэтому они взялись за оружие. Этой войне никто не рад".
Салех ведет меня в другую комнату, чтобы познакомить с христианами, восстанавливающими храм. Два кимряка - прихожане местной церкви. Один худощавый, похожий на подростка, немного ироничный Виталий, другой Борис - коренастый и легкий. Они рассказывает мне про храм, про город.
"Это храм Вознесения, - рассказывает Виталий. - До него на этом месте стояли деревянные церкви, а он был первым каменным храмом Кимр. Построили его в 1813 году в честь победы над Наполеоном, а в 1941 году 21 июня храм закрыли. "А завтра была война"...
Борис рассказывает мне о чертах старого быта, запомнившихся ему по его детству. "Прежде город охраняли дети. Вечером взрослые зажигали лампы и садились за работу, а маленькие выходили во двор сторожить - не пройдет ли кто чужой? Милиционер только идет за речку, а об этом уже весь город знает", - лукаво улыбнувшись, добавляет он.
Краевед Кимр Коркунов так описал храм Вознесения: "Храм имел семь глав, вызолоченных червонным золотом, как и кресты. Первоначально с колокольни звучали шесть колоколов, а затем - десять". В церкви хранились многие ценности и реликвии, например серебряный позлащенный крест с надписью графини Самойловой - последней помещицы Кимр. По местному преданию, она была удивительной доброты женщина. Красавица, возлюбленная Карла Брюллова, запечатленная им в "Последнем дне Помпеи" в левом углу полотна в образе матери с двумя детьми. При ней село выкупило себя и получило вольную. В честь этого события, произошедшего в 1846 году, при царе Николае I, кимряки установили в храме икону Николая-чудотворца. В 1856 году священник храма и псаломщик подружились с драматургом Островским, путешествовавшим по Волге по заданию морского министерства, и помогли ему собрать сведения о рыбной ловле и садоводству по реке. Островский с уважением именовал псаломщика Носова "единственным в Кимре рыбаком", что невольно напоминает о библейской притче.
Прежде именем храма именовали улицу и заречную часть города. Праздник Вознесения был традиционным праздником города. В этот день здесь всегда устраивали крестный ход. Таким образом каждый год возобновлялась память о победе Христа над смертью и о победе отечества над Бонапартом, считавшим себя носителем просвещения и свободы, но получившим пустыню и пожарище вместо живой Москвы.
Можно только удивляться преступной недальновидности людей, закрывавших храмы, стерших с карты города прежние названия. Была разрушена часть процветающего города. Кто может поступить так со своей родиной: ее сын? самозванец? завоеватель?
После закрытия храма, являющегося историческим памятником, в нем был открыт не музей, а маслобойня. Потом был ряд каких-то учреждений, даже жилой фонд, пока наконец в силу той же неумолимой логики храм не оказался в руках торговой организации.
В 1991 году храм у торгующих в нем с трудом отбили благодаря заступничеству известного кимрского художника Морозова и верующим.
Внутренность храма, по словам кимрского краеведа, была подобием "филиала городской свалки". Он рассказал мне также об иконах, которые невыясненные личности в годы советской власти вывозили из храма, сплавляли вниз по Волге и продавали, о старых фресках на стенах собора, которые покрыли штукатуркой. В феврале 1991 года, когда храм был открыт, иконы принесли из своих домов верующие. Храм реставрируется уже 9 лет - таков масштаб разрушений и опять-таки "денег нет".
БЫЛАЯ СЛАВА
Кимры - в прошлом богатейшее ярмарочное село. Сапоги для самого Петра шили! "Кимры известны своими сапогами, как Ронда гетрами", - писал Готье в 1861 году в книге "Путешествие по России". Где эта былая слава? Описанная Булгаковым "разруха в головах" перешагнула за порог второго тысячелетия. Мистический ужас вызвал у меня ответ молодой, неглупой, доброжелательной женщины. Я спросила ее об ее селе: "Что здесь было раньше?". А она: "Ничего. Пустое место. Ничего не было".
Однако кимрская земля знала примеры иного поведения и образа жизни. Взять хотя бы отчаянно смелого героя войны 1812 года - генерала Захара Ослуфьева, уроженца села Горицы (Кимрский район). Он был любим товарищами, не прятался за спины солдат, в одном из сражений был захвачен французами в плен. Император, уважая его отвагу, пригласил пленного генерала к себе на обед. После взятия Парижа Ослуфьев был освобожден и ласково встречен императором Александром. Вот нравы минувшего века.
Кимряки с давних времен славились своей проницательностью. Вот что пишет о свойствах кимрского характера священник, служивший в Покровском соборе в XIX веке, Николай Лебедев, один из первых краеведов города. "Вот более заметные свойства кимряков: они умеют понимать людей и отдают справедливое уважение только истинной неподдельной доброте. Правда, они умеют быть вежливыми и с теми, кто не имеет истинной любви, особенно, если они занимают высокий пост, но их обращение с ними далеко не такое, как с теми, кого они любят. Напрасно говорят, что их можно завлечь лицемерными поклонами, нет, в уме их есть столько проницательности, чтобы отличить золото от мишуры...".
Вероятно, кимрякам, очищающим от векового мусора старый храм над маленькой речкой Кимркой, стоит к этому прислушаться...
