Ирина Алексеева
Константин Васильев, "Вольга и Микула", 1974 г.
ПОЛВЕКА назад Иван Александрович Ильин (русский философ, заброшенный на чужбину революцией) советовал соотечественникам, склонным связывать с Западом надежды на благополучие России, "не ждать от завоевателя - спасения, от расчленителя - помощи, от религиозного совратителя - сочувствия и понимания, от погубителя - благожелательства и от клеветника - правды". Был ли прав Иван Александрович?
Попробую ответить на вышеозначенный вопрос рассказом о себе, своих знакомых и о собственном прочтении именитых авторов. Итак┘
1984 год. Я, в то время молодая сотрудница академического института, получила доступ в библиотечный спецхран. Первая в моей жизни спецхрановская книга называется "Могучий Микро: эффект компьютерной революции". Автор - Кристофер Эванс, выдающийся психолог, специалист по компьютерам. На суперобложке - хвалебные отзывы мировых авторитетов об Эвансе и его труде. Книга читается с интересом. Автор - явный филантроп. Приветствует компьютерную революцию как новое благо человечества. Увеличение досуга, широкие возможности для образования, подъем уровня жизни в "третьем мире"...
Было, однако, в книге нечто, неприятно меня поразившее. Это отношение автора к России. Советского человека, воспитанного в эпоху "застоя" с ее дежурными фразами о капиталистической эксплуатации и империалистической угрозе, в реальность которой верилось все меньше, обескураживала ненависть респектабельного профессора-гуманиста. С неподдельным злорадством писал автор об отставании моей страны в "компьютерном соревновании", с надеждой - о перспективе ее "скольжения вниз", с раздражением упоминал про советские успехи в космосе, презрительно - о самолетостроении 50-х годов ("русские изобретения" в этой области - "рабские копии американских образцов"). Наконец, оптимистический прогноз: даже если русские создадут рынок, они все равно ничего не смогут произвести, кроме неуклюжих поделок!
Сегодня все это вряд ли удивит. Но я-то читала книгу 17 лет назад! И у меня, наивного советского человека, американские успехи в космосе никакого раздражения не вызывали. Как, впрочем, и успехи в производстве компьютеров. Скорее напротив - воспринимались как свидетельство мощи человеческого разума. Так что же происходит с человеком из "мира капитализма"? Может быть, все дело в том, что для него Россия, СССР, коммунизм и марксизм - одно и то же? Но "оптимистический прогноз" против такого объяснения. Он гласит: "Все равно они не смогут! Даже если будет рынок! Даже если откажутся от коммунистической идеологии! Все равно не смогут! Какое счастье".
Заметьте, далеко не всякий советский человек имел возможность вкусить подобный коктейль, состоящий из раздражения, презрения и ненависти. Чтобы получить книгу, потребовался доступ в спецхран. И, разумеется, читала я на английском.
1992 год. Приглашение в Англию от знатной академической дамы. Прекрасные условия для занятий в университете. Хорошие книги. Симпатичные люди. Патронесса благожелательна и щедра. Похоже, идея "общеевропейского дома" для нее больше, чем политика или экономика. Это скорее нечто личное. Она хотела бы видеть в "общеевропейском доме" и Россию.
Одно из местных интеллектуальных обществ проводит семинар. Почти во всех докладах - тема единой Европы. И вопрос: есть ли в ней место для России? В ответах - сомнение или отрицание. Спрашиваю отрицающего: "Вы сказали, что Россия не европейская страна. Почему?" Отвечает: хотя русский язык - европейский, религия у русских не западная. Спрашиваю еще: "Считаете ли вы европейскими Армению и Грузию?" Ответ утвердительный: хотя языки их не европейские, это древние христианские народы. Я в замешательстве. Как прикажете понимать: православие России - препятствие для принадлежности к единой Европе, а православие Грузии - аргумент в пользу такой принадлежности. Выходит, в течение одной минуты один и тот же человек, не моргнув глазом, утверждает несовместимые вещи. И это ученый, преподаватель вуза! Вот вам и хваленое английское образование┘
Возвращаюсь в Москву. Читаю в "России и Европе" Н.Я. Данилевского: "Еще в моде у нас относить все к незнанию Европы, к ее невежеству относительно России. ┘курам на смех, друзья мои┘ Смешны оправдания мудрой, как змий, Европы - ее незнанием, наивностью и легковерием, точно будто об институтке речь идет. Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть как соответствует ее предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению". Написано 120 лет назад. А что изменилось?
1999 год. Самолеты стран НАТО бомбят Югославию. Пытаюсь убедить себя, что Белград от Москвы далеко. Получается не очень. То есть совсем не получается. Боль, страх, негодование, стыд┘ Звоню приятельнице. Стараемся успокоить друг друга: и вовсе сербы нам не близки, и ни одного знакомого югослава у нас с ней нет, и почему они лишь сейчас о России вспомнили┘ Все бесполезно.
Никогда не любила Фрейда. А тут вспомнила, припала мыслью. Прав, прав был Зигмунд Фрейд - лишь малая часть души человеческой освещена светом сознания. Как же мало знаем мы о себе, о глубинах своей психики. И как слабы рациональные построения перед мощью бессознательного!
2000 год. Позади лето и осень 1999-го - тяжелые вести из Дагестана, взрывы в Москве. Кошмар в Чечне продолжается. Скорбь в российских городах. И еще источник тревоги - реакция в Европе. Уполномоченные, комиссары, визиты, оценки. А что дальше?
Вновь к Фрейду. Стоп! Он ведь писал про бессознательное не мое именно, а всякого человека. И лечил как психиатр не меня. И не моих предков. В медицинской практике, послужившей основой его революционной теории, Зигмунд Фрейд наблюдал совсем других людей. Обитавших в той самой пресловутой "Европе". Так, получается, у них-то (прежде всего!) бессознательное и бушует. Это кое-что проясняет. Но искать, в духе Фрейда, половую подоплеку их поведения не хочется.
А мне ли одной не хочется? Нет, конечно! Ведь кроме Фрейда был еще и Юнг, Карл Густав. Ученик Фрейда. Разошелся с учителем - среди прочего потому, что не захотел видеть в "посланиях из бессознательного" лишь сексуальные аллегории. Открытие Юнга - коллективное бессознательное, общая память рода. В недрах этой памяти - история народа, расы и даже дочеловеческого существования. В глубинах ее скрываются архетипы, то есть первообразы. Они воплощаются в символах, играющих роль моста между сознанием и бессознательным (первообразу врага соответствуют чудовища языческих мифов и сатана, герою-спасителю - Геракл и Христос). Религиозные символы веками служили гармонии этих двух составляющих человеческой психики, позволявшей развивать сознание - относительно недавнее приобретение природы, хрупкое и подверженное опасности.
Безрелигиозность и протестантизм с его пренебрежением традиционными символами - вот, по Юнгу, источник бунта бессознательного, что привел к немецкому фашизму. Архетипы, лишенные привычных символов, нашли новые символьные одежды в прошлом. В "римских фасциях", "архаической свастике вместо христианского креста", "средневековых преследованиях евреев" Юнг видел свидетельства того, что "человек прошлого, живший в мире архаических "коллективных представлений", возродился вновь в самой видимой и болезненной реальности".
В России издавна бытует представление о западноевропейце как о существе исключительно рациональном. "Западноевропейское человечество движется волею и рассудком. Русский человек живет прежде всего сердцем и воображением и лишь потом волею и умом", - утверждал Иван Ильин. Заметьте, это написано после Второй мировой войны. Бунт коллективного бессознательного в германцах, крупнейшем народе Европы, подавлен военною силой извне. Но обесценилось ли тем самым знание, которое принес этот бунт человечеству, - знание о хрупкости разума в западноевропейском человеке и о могуществе древних инстинктов, направляющих работу его рассудка? А может, прав был Данилевский, считая, что неприязнь Европы к России определяется "бессознательным чувством" и "историческим инстинктом". Причина этой неприязни, по его мнению, не в тех или других поступках России, но "в неизведанных глубинах тех племенных симпатий и антипатий, которые составляют как бы исторический инстинкт народов, ведущий их (помимо, хотя и не против их воли и сознания) к неведомой для них цели".
Как грустно. И совсем не хочется искать пугающие древние устремления в славных немецких приятелях или добрых знакомых из Англии.
Вновь к Юнгу. Читаем: "Наш мир диссоциировался, разложился как невротик, и железный занавес обозначает символическую линию этого разделения". Так железного занавеса уже нет┘ Но сохраняет ли смысл вот это: "┘нам следует попытаться понять, что же мы делаем, поскольку сейчас человечеству угрожают созданные им же смертельные силы, выходящие из-под контроля". Что же следует понять "нам", то есть "им" (Юнг-то жил по ту сторону железного занавеса и обращался к "своим")? По мнению швейцарского психиатра, человек, обитающий к западу от железного занавеса, связан с противоположной стороной "невротическими узлами". Темные стороны его собственной натуры ("злая тень") воплотились в символе внешнего врага, он видит "лицо его собственной злой тени, ухмыляющееся на западного человека с другой стороны железного занавеса". Однако, настаивает Юнг, чем убеждать себя и мир в своей исключительной правоте и неправоте оппонентов, "было бы гораздо более оправданным сделать серьезную попытку понять собственную тень и ее гнусные деяния".
Был ли выполнен совет Юнга? Похоже, железный занавес исчез раньше, чем человек, находившийся по ту сторону, смог это сделать. Отпраздновав победу в холодной войне, он лишь уверился в собственной непогрешимости. И лихорадочно ищет подходящие географические пространства для размещения собственной "злой тени". Ведь символ страны-врага так укоренился в сознании, а главное - в бессознательном. Когда проблема размещения тени решена, место локализации бомбят. Бомбами с урановой начинкой - если не боятся ответа, а если боятся - злобными публикациями и грозными резолюциями.
Примечательно, что, когда речь шла о военном вторжении "цивилизованного мира" в Югославию, рациональные аргументы российских политиков и дипломатов, их ссылки на нарушение Устава ООН не были всерьез восприняты ни английской, ни американской прессой. А ведь аргументы были действительно разумные, отвечавшие декартовым требованиям ясности и отчетливости. Только вот уже более ста лет передовые умы Северной Америки и Западной Европы борются с декартовой традицией в понимани и разума. В основе разумности, по Декарту, - черты математики, царицы наук. Разумность для декартовых критиков в достижении выгод и удовольствий. Основной их довод - "это ближе к жизни". Так что традиционные российские взгляды на западноевропейский и североамериканский интеллект требуют существенного пересмотра. Кстати, хороших математиков "разумный" Запад все чаще импортирует из "нерациональной" России.
Мыс ль, что "с той стороны" - коллективный невротик, обнадеживает. Во-первых, неврозы лечат. Во-вторых, субъект коллективный, а мои добрые знакомые - индивидуальности. В-третьих, в такую картину легко вписываются "блага цивилизации", научно-технические достижения, высокое искусство и добрые дела. Разве не может невротик быть изобретательным и предприимчивым? Или богатым? Или иметь хорошие манеры? Да, так определенно спокойнее. Спасибо Юнгу. Симпатичные все же люди - психологи и психиатры.
Но если невротик вооружен, богат и предприимчив, и к тому же ваших долговых расписок у него скопилось на сумму, о которой и подумать страшно, то как же с ним обращаться? Проблема, конечно. Особенно для тех, кто имеет дело с его официальными лицами, то есть для дипломатов, министров, депутатов. Может, есть смысл укрепить их ряды за счет психологов и психиатров?
Но это уж, как говорится, им виднее. А я рада, что полюбила Юнга.
Дарья Гармоненко