Настоящий Пелевин

ВСЕ-ТАКИ приобретенные в Литинституте знакомства иногда неплохо помогали. Писатель Михаил Умнов в отличие от Пелевина институт окончил и дипломную практику проходил в толстом литературном журнале "Знамя". Там он подружился с литературным критиком Викторией Шохиной. В то время она работала в "Знамени" редактором отдела прозы. В иерархии "толстых" литературно-художественных журналов "Знамя" - на втором месте. Выше него в литературной иерархии только "Новый мир". Опубликоваться в "Знамени" означало стать настоящим писателем. Так считается даже сегодня, что уж говорить о зиме 1991 г., когда по рекомендации Умнова Виктор Пелевин пришел к Виктории Шохиной и принес рукопись повести "Омон Ра".

"Он проходил по ведомству фантастики тогда. А ему хотелось эту границу развлекательной, как у нас считается в России, и настоящей прозы перейти. Он мог иметь успех, например, как братья Стругацкие, но он хотел большего, как я его понимаю, и был прав", - говорит Виктория Шохина.

Повесть членам редколлегии "Знамени" понравилась и в марте 1992 г. была принята к публикации. А затем "Знамя" напечатало и повесть "Жизнь насекомых".

Пелевин относился к авторам, которые судьбой своих рукописей интересуются очень активно, иногда даже навязчиво. Он звонил "почти беспрерывно", вспоминает Шохина, иногда, по его словам, не из Москвы. Однажды позвонил и говорит: "Я звоню из сталактитовых пещер, подвешенный к чему-то, кругом летучие мыши, быстро скажи, приняли рукопись или нет?"

В начале 1993 г. повесть "Омон Ра" номинировалась на Букеровскую премию. Но получил Пелевин Малую Букеровскую премию за сборник рассказов "Синий фонарь". Кроме небольшой денежной суммы, он был награжден благотворительной поездкой в Англию. Своим друзьям Пелевин заявил, что будет жить у знаменитого английского писателя Джона Фаулза. В реальности же по просьбе тогдашнего председателя Букеровского комитета он "дней десять" жил в Лондоне у искусствоведа-эмигранта Игоря Голомштока.

"Он произвел на меня впечатление немножко диковатого человека, - вспоминает Игорь Голомшток. - У него была идея купить складное шведское кресло. Он долго ходил по магазинам и его искал. Но не купил, потому что дорого для него это тогда было. По музеям он так не ходил".

После публикаций в "Знамени" критики стали писать о Пелевине много, часто и почему-то неодобрительно. Задевало его все это очень сильно - особенно если исходило от тех людей, с которыми он не то чтобы дружил, но вполне дружелюбно пересекался в общих компаниях. 31 июля 1993 г. "НГ" опубликовала статью "Заратустры и мессершмидты" - одну из самых язвительных. Хотя не исключено, что залихватский тезис, с которого статья начинается, стал основой очередного мифа о Пелевине и прибавил загадочности его фигуре.

Автор, Александр Вяльцев, писал: "Сразу оговорюсь: никакого Пелевина не существует. Есть лишь "цепочка светящихся сообщений на экране дисплея". Оттого и пишет он так нечеловечески бесцветно, оттого и сюжеты у него сплошь сконструированы, словно куплены в глянцевой коробке в отделе "моделист-конструктор" в "Детском мире", - из штампов речи и полузабытых абстрактных идей. <...> Смесь нью-готик и А.Кабакова, но смешнее. В общем, вроде "Незнайки на Луне" для взрослых (но не очень). Все это, как правило, безобразно написано..."

По главной мысли и немного брюзжащей интонации статьи "Заратустры и мессершмидты" можно было представить ее автора скорее всего каким-нибудь пожилым преподавателем гуманитарного вуза, обиженным на критику советской истории. Но Пелевин в отличие от обычного читателя хорошо знал Александра Вяльцева. В начале 80-х тот был одним из "центровых" хиппи и очень гордился тем, что в каком-то американском справочнике был назван "самым красивым хиппи Москвы". Был ли такой справочник на самом деле, выяснить не удалось, но специалисты подтвердили, что об этой легенде им хорошо известно. Знал Пелевин и то, что отчим Александра Вяльцева занимал достаточно высокую должность в КГБ. И в разговоре с Шохиной отзывался об этом вполне с юмором: "Почему бы ему не хипповать? Он хиппует, а сверху два вертолета летят и его охраняют, ребята в камуфляже по трассе лежат, сзади броневик едет, а он идет и хиппует..." Однако обиды сдержать не смог и ответил своему критику в той же "НГ" статьей "Джон Фаулз и трагедия русского либерализма": "Если понимать слово "совок" не как социальную характеристику или ориентацию души, то совок существовал всегда. Типичнейший "совок" - это Васисуалий Лоханкин, особенно если заменить хранимую им подшивку "Нивы" на "Архипелаг ГУЛАГ". Классические совки - Гаев и Раневская из "Вишневого сада", которые не выдерживают, как сейчас говорят, столкновения с рынком. <...> Совок - вовсе не советский или постсоветский феномен. Это попросту человек, который не принимает борьбу за деньги или социальный статус как цель жизни. Он с брезгливым недоверием взирает на суету лежащего за окном мира, не хочет становиться его частью и, как это ни смешно звучит в применении к Васисуалию Лоханкину, живет в духе, хотя и необязательно в истине. Такие странные мутанты существовали во все времена, но были исключением. В России это надолго стало правилом. Советский мир был настолько подчеркнуто абсурден и продуманно нелеп, что принять его за окончательную реальность было невозможно даже для пациента психиатрической клиники. И получилось, что у жителей России, кстати, необязательно даже интеллигентов, автоматически - без всякого их желания и участия - возникал лишний, нефункциональный психический этаж, то дополнительное пространство осознания себя и мира, которое в естественно развивающемся обществе доступно лишь немногим. Для жизни по законам игры в бисер нужна Касталия. Россия недавнего прошлого как раз и была сюрреалистическим монастырем, обитатели которого стояли не перед проблемой социального выживания, а перед лицом вечных духовных вопросов, заданных в уродливо-пародийной форме. Совок влачил свои дни очень далеко от нормальной жизни, но зато недалеко от Бога, присутствия которого он не замечал. Живя на самой близкой к Эдему помойке, совки заливали портвейном "Кавказ" свои принудительно раскрытые духовные очи, пока их не стали гнать из вишневого сада, велев в поте лица добывать свой хлеб.

Теперь этот нефункциональный аппендикс советской души оказался непозволительной роскошью. Миранда пошла защищать Белый дом и через некоторое время оказалась в руках у снявшего комсомольский значок Калибана, который перекрыл ей все знакомые маршруты непроходимой стеной коммерческих ларьков".

Много, и часто с издевкой, писал о Пелевине нынешний заместитель заведующего отделом литературной критики "Литературной газеты" Павел Басинский. По словам писателя Дмитрия Стахова, особенно обидело Пелевина замечание критика о том, что "экзистенциальный градус" его прозы равен нулю.

"Он позвонил мне и орал: "Ну где у этого козла термометр, как он измеряет?" Я ему ответил: ну что ты обижаешься? Ну, может, он завидует, да мало ли... "Да я никому же ничего плохого не делал, - кричал Пелевин, - я ни у кого ничего не уводил. Просто я не человек тусовки. Я просто приношу тексты, и их печатают. Чего они на меня лезут?"

Дмитрий Стахов вполне согласен, что резкое неприятие Пелевина профессиональными критиками из столичных газет и журналов во многом определялось именно тем, что набиравший популярность писатель не вел светской литературной жизни. Не входил в тусовку.

Через несколько лет Виктор Пелевин отомстил критику Басинскому художественно. Настолько жестоко, что та самая тусовка обсуждала эту месть месяца два. В романе "Generation П" Владилен Татарский пишет сценарий рекламного ролика для "Гуччи":

"В кадре - дверь деревенского сортира. Жужжат мухи. Дверь медленно открывается, и мы видим сидящего над дырой худенького мужичка с похмельным лицом, украшенным усиками подковой. На экране титр: "Литературный обозреватель Павел Бесинский". Мужичок поднимает взгляд в камеру и, как бы продолжая давно начатую беседу, говорит:

- Спор о том, является ли Россия частью Европы, очень стар. В принципе настоящий профессионал без труда может сказать, что думал по этому поводу Пушкин в любой период своей жизни, с точностью до нескольких месяцев. Например, в 1833 году в письме князю Вяземскому он писал┘

В этот момент раздается громкий треск, доски под мужичком подламываются, и он обрушивается в яму. Слышен громкий всплеск. Камера наезжает на яму, одновременно поднимаясь (модель движения камеры - облет "Титаника"), и показывает сверху поверхность темной жижи. Из нее выныривает голова обозревателя, которая поднимает глаза и продолжает прерванную погружением фразу:

- Возможно, истоки надо искать в разделе церквей. Крылов не зря говорил Чаадаеву: "Посмотришь иногда по сторонам, и кажется, что живешь не в Европе, а просто в каком-то┘"

Что-то сильно дергает обозревателя вниз, и он с бульканьем уходит на дно. Наступает тишина, нарушаемая только гудением мух. Голос за кадром:

"GUCCI FOR MEN. БУДЬ ЕВРОПЕЙЦЕМ. ПАХНИ ЛУЧШЕ".

В декабре 1993 г. в интервью филологу Салли Лэярд Пелевин жаловался, что "сегодня нельзя заработать деньги писательством, независимо от того, насколько ты знаменит, и даже если твои книги публикуются многотысячным тиражом. Я продал 100 000 экземпляров книги рассказов "Синий фонарь". Если вы издадите такой тираж на Западе - это огромный успех, но здесь это не принесло денег. Единственная надежда, если твою работу переведут, то заплатят немного валюты".

А меньше чем за год до этого интервью у Пелевина, видимо, были серьезные проблемы с деньгами. Вспоминает заместитель главного редактора "НГ" литературный критик Игорь Зотов, который работал тогда журналистом в информационном агентстве "НЕГА" при редакции газеты:

"Неожиданно мне позвонил Пелевин и сказал, что у него важное дело. Разговор состоялся на третьем этаже редакции, на лестнице. Мы стояли и курили, и он совершенно неожиданно задал вопрос: "Можно ли поработать в вашем агентстве в качестве редактора или журналиста?" Я спросил: "А что так, зачем?" Он ответил: "Надо же на что-то жить". Тогда вроде бы деньги были не очень большие, но регулярно платились. В среднем рублей восемьсот или тысячу я получал. Я ответил утвердительно. Но Витя не позвонил больше, видимо, что-то у него по-другому решилось".

Многим литераторам почему-то неприятно, что когда они Пелевина о чем-то просят, он всегда сразу спрашивает о размере вознаграждения. Главный редактор газеты "День литературы" критик Владимир Бондаренко с возмущением рассказывал коллегам, что, когда он попросил писателя дать что-то для газеты, Пелевин ответил, что печатается только за гонорар в сто долларов страничка. С не меньшим неудовольствием бывший главный редактор "НГ" Виталий Третьяков говорил, что Пелевин был единственным, кто спросил Бориса Березовского, сколько тот ему заплатит за участие в ЗАО "Телетраст", которому Березовский в октябре прошлого года хотел передать принадлежавшие ему 49% акций ОРТ. Когда Пелевину ответили, что это почетная общественная работа, он от участия в мероприятии отказался.

Но вот Дмитрий Стахов, напротив, симпатизирует такой позиции. В 1995 г. он работал в журнале "Огонек" и придумал ввести западную практику - заказывать известным писателям рассказы на интересующую журнал тему. "И выяснилась такая вещь, - вспоминает Дмитрий Стахов, - несмотря на то, что в России писателей немало, по-прикладному профессионально к своему ремеслу могут подойти только единицы. Подавляющее большинство, к кому я обращался, отвечали примерно в том смысле, что я, мол, пишу для вечности, а вы тут такое предлагаете┘" Откликнулись сразу только три писателя: Андрей Битов, Сергей Белошников и Виктор Пелевин. За рассказ "Огонек" предлагал 300 долларов. Пелевина это устроило, и он написал на обговоренную тему - война в Чечне - рассказ "Папахи на башнях". За три дня. Кстати, многие критики считают этот рассказ одним из лучших у Пелевина.

Свою статью "Гадание по рунам" из "Науки и религии" Пелевин использовал на все сто: сдал ее в качестве курсовой работы в Литинституте по курсу "Зарубежная литература Средних веков и Возрождения" и продал какому-то кооперативу в качестве инструкции к набору рун. Часто говорил, что гадает своим друзьям и у некоторых от этого "крыша поехала", а другие "возродились".

Заместитель главного редактора "НГ" писатель Олег Давыдов при знакомстве с Пелевиным выяснил, что тот гадает и по "И Цзин", китайской "Книге перемен":

"Он рассказал мне, что в основе некоторых глав "Жизни насекомых" заложена гексаграмма "Колодец". Ну и разговор пошел профессионально, о толкованиях этой гексаграммы. Когда-то я гадал одному другу, и ему выпал "Колодец", я ему предсказал немного, ну и мы обсуждали мое предсказание, его предсказания┘ Причем он гадает старинной китайской монетой, у меня другая методика - я перекладываю листья тысячелистника. Смысл этого гадания в чем: надо выявить шесть линий, прерывистых или сплошных. Монету подбрасываешь и смотришь, какое начало: женское или мужское, условно - орел или решка, сильная - слабая, свет - тень. У него еще была компьютерная программа по гаданию "И Цзин", и он также гадал, используя ее. Он мне сказал, что очень разочаровался в этих компьютерных программах, потому что компьютер гадает механически".

***

С шестнадцатого этажа одного из корпусов дома # 3 по Чертановской улице иногда вдруг засветит яркий красный лучик, шмыгнет пару раз по "Мерсу" или "Тойоте" какого-нибудь "нового русского". "Он начинает метаться, а я сижу и смеюсь", - рассказал как-то раз культовый писатель Виктор Пелевин Виктории Шохиной...