Мэлор Стуруа
Со временем диктаторы становятся товаром на художественном рынке.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)
Как-то раз мой английский коллега Гилл забрел в лавку старьевщика-антиквара в лондонском предместье. Это было одно из тех заведений, где студенты и молодожены покупают дешевую мебель и иные предметы домашнего обихода. И вот среди рутинной рухляди – дивана 60-х годов, керамической подставки для лампы, клюшек для игры в гольф – он наткнулся на портрет Сталина в маршальской форме с геройской звездочкой на груди.
Находясь в приливе нежных чувств после обильного ланча, Гилл приценился к Сталину и купил его за несколько сотен долларов. А затем... забыл о покупке. И был искренне удивлен, когда спустя две недели в его квартире раздался телефонный звонок и вежливый голос осведомился: «Пожалуйста, скажите, когда мы можем доставить вам вашего диктатора?»
Так дядя Джо поселился у Гилла. В маленькой гостиной портрет Сталина – шесть футов на четыре – приобрел более внушительные масштабы. Сталин, хотя и был в военной форме, выглядел вполне миролюбиво. Строгость черт говорила скорее о его мудрости, нежели о жестокости. Могучая голова на богатырских плечах... Портрет, конечно, писался не с натуры, а с официальной фотографии.
Гилл повесил портрет над своим письменным столом. Вскоре выяснилось, что физиономия вождя вызывает отрицательные эмоции у гостей. Да и сам он, просыпаясь утром и бросая взгляд на Иосифа Виссарионовича, заряжался сплошным негативом. И Гилл решил отделаться от Сталина. Он стал опрашивать своих коллег-журналистов, не хочет ли кто-либо из них обзавестись Сталиным в образе ангела-хранителя. Таких не оказалось. Тогда Гилл полез в интернет – там за Сталина предлагали двух Бобов Диланов, Марка Твена, Гете, Диккенса, Мелвилла и даже пышногрудую красавицу Памелу Андерсон, выдранную из журнала «Плейбой».
К чести Гилла, он не стал обменивать своего Сталина на классиков мировой литературы и старлеток-ню. Вдруг возникшую привязанность к портрету тирана Гилл объяснял весьма сложными эмоциями. Работая над своими статьями, он иногда устремлял взгляд на Сталина, и пробегавшая между ними искра как бы напоминала Гиллу о том, что свобода слова и печати – это не фунт изюма. У него родилась даже идея: если бы Церковь украшала свои чертоги изображениями Вельзевула, то христиане стали бы больше ценить свою религию.
Но всему приходит конец. Наш герой влюбился и вместе со своей герлфренд переселился в новую квартиру. Девушка предъявила Гиллу ультиматум: «Или я, или Сталин!» Гилл дрогнул и предал Сталина. Вождя сослали в просторную квартиру приятеля Гилла по имени Ник, продюсера мюзиклов в лондонском Вест-энде.
Нику портрет Сталина тоже пришелся по душе. Весомо, грубо, зримо он напоминал о разнице между ГУЛАГом и мюзиклом. Однако по прошествии двух лет в мозгах Ника произошел переворот, как если бы он поставил мюзикл на тему о XX съезде КПСС. Ник позвонил Гиллу и сказал: «Забирай обратно своего Сталина, или я его выброшу на помойку!»
Гилл позвонил в известный аукционный дом и спросил, могут ли они включить портрет Сталина в свои еженедельные аукционы. Милая девушка из департамента послевоенного и современного искусства ответила утвердительно. И даже назвала ориентировочную цену – 1500 долларов. Но вскоре та же милая девушка позвонила и поведала Гиллу, что, «к сожалению», Сталин объявлен в их аукционном доме персоной нон грата.
Гилл долго убеждал ее в том, что среди многочисленных преступлений Сталина не было ни одного, направленного непосредственно против этого аукционного дома. Однако милая девушка была тверда, как сталь. «Мы не покупаем и не продаем Сталина», – настаивала она. Гилл решил перепроверить девушку и позвонил в пресс-офис аукционного дома. Там ему подтвердили, что Сталина они не продают. «Таковы наши правила, сэр», – сказали ему, а затем добавили, видимо, чтобы смягчить отказ: «Мы не продаем и Гитлера». Но Гилл не отступал: «А как насчет Мао? Или у вас существуют квоты – сколько людей угробил тот или иной диктатор? А как быть с Наполеоном? С Иди Амином? С Чингисханом? С Нероном? С Усамой бен Ладеном? Или последний проходит у вас в качестве диктатора-подмастерья?»
К разговору подключилась начальница милой девушки. «Итак, вы не продаете Сталина?» – сказал Гилл. «Да, ни Сталина, ни Гитлера». – «Ну а если бы я предложил вам портрет Мао работы Энди Уорхола?» – «Нет... Да. Это весьма интересный момент...»
Еще бы! Ведь речь шла об идоле современного искусства, картины которого продаются за миллионы, десятки миллионов долларов.
«Весьма интересный момент» вызвал у Гилла поток возмущенного сознания. Он возмущался робостью аукционного дома, закованного в смирительную рубашку политкорректности, того самого аукционного дома, который без зазрения совести пускает с молотка тысячи аморальных и оскверняющих святыни картин, ценности, нажитые на эксплуатации и геноциде, иконы, похищенные из церквей, получая за это посреднический процент и от продавца, и от покупателя...
Гилл возмущался и злорадствовал по поводу того, что аукционный дом – эта башня из слоновой кости западной коммерческой цивилизации, пристанище экспертов и эстетов, – испытывает доисторический страх перед портретом мертвого монстра, как перед наскальной живописью в пещере шамана. Еще более злая ирония, впрочем, заключалась в том, что аукционный дом, отпихиваясь от портрета Сталина, будил чувство страха у самого Гилла. Глядя на портрет, он стал замечать усмешку на губах Сталина и издевку в его глазах. И, подстегиваемый сталинской иронией, он вновь принялся за аукционный дом.
«Вы, конечно, знаете, кто такой Сталин?» – спросил он тамошнего эксперта. «Да, знаем». – «И поэтому вы не торгуете его портретами?» – «Да». – «Ну а если к такому портрету Херст пририсует красный нос и подпишет полотно?» – «Вы имеете в виду Дэмиана Херста?» – эксперт сделал ударение на имени и фамилии столпа современного концептуализма, самого скандального и коммерчески успешного художника в мире. «Да, именно его». – «И он согласится на это?» – «Он будет только рад». – «И вы сможете доказать авторство Херста?» – «Я сфотографирую его за этой работой». – «Не можете ли вы немного подождать у телефона?» Через десять минут тот же голос сказал: «Мы будем счастливы продать вашего Херста! Мы это сделаем на более престижном аукционе. И, разумеется, цена будет совсем иной...»
Я не знаю, чем закончилась авантюра Гилла. Но даже прерванный на этом рассказ о портрете Сталина – великолепная притча.
Миннеаполис, США
