Ефим Лямпорт
А на этой картине увековечена память полицейского и пожарного.
Фото автора
Наивное искусство граффити – единственное, расцвеченное национальной палитрой, аутентичное проявление самосознания американского урбанизма.
Местная городская архитектура абсолютно бесхарактерна и незначительна. В лучшем случае она представляет лишь общее место и общий план конструктивизма позапрошлого века с редкими вкраплениями амбициозной эклектики банкирских особняков.
Новые постройки примечательны невыразимой скукой картона и бетона (с преобладанием картона), нанизанных на ржавые прутья металлического скелета. Городской ландшафт практически лишен зелени. (Центральный парк в Манхэттене и Ботанический сад в Бруклине – два оазиса в пустыне шлакоблоков, сырых подвалов и дорог.) Реклама однообразна и докучает именно однообразием.
По назначению – заведомо прикладное – граффити играет информационную, ритуальную, мемориальную, просветительскую, демаркационную роль; анонимность делает его идеальным образчиком наивной, первобытной эстетики.
В последнее время все чаще встречается заказное граффити, которое правильнее было бы считать стилизацией: выполненные в манере граффити монументальные росписи на тему безопасности на дорогах, агитки санпросвета, призывы к ликвидации безграмотности, патриотическая пропаганда.
Поскольку аборигены чаще всего полуграмотны, картинки почти всегда идут без текста. Обширные фрагменты текста – большая редкость.
Первая картина найдена мной в центре старого, «с традициями», итальянского района Бруклина. Носит мемориально-утешительный, сентиментально-религиозный характер. Она посвящена памяти солдата мафиозных войск Джино, сложившего голову в гангстерской войне в возрасте, как следует из дат рождения и смерти, восемнадцати лет.
Большая, с деталями, фреска обращена к скорбящей матери (крайний правый фрагмент – распятое сердце – символизирует скорбь и боль).
Умиротворяющая картина (левый фрагмент с ангелами) изображает место пребывания души юного героя. Голубое небо, ватные облака и парящие курпулентные ангелы символизируют безмятежность, чистоту и вечное блаженство. Инфантильность техники и цветов, привнося мотив младенчества и новорожденности, утверждает тему возрождения, рая и потустороннего блаженства.
Центральный фрагмент состоит из двух частей – портрета Джино и свитка с текстом. На свитке большая поэма с посвящением – «Всем родителям». Это утешительное послание Бога к матери Джино.
Мемориальная по назначению, сентиментальная по содержанию, живая по форме, фреска – объективно яркая и неожиданно радостная городская настенная роспись.
Эпоха цифровой фотографии разрушает иллюзии эпохи Кодака. Кликабельные картинки обеспечивают увеличение (тринадцатикратное) и безжалостно рассеивают декоративный глянец эстетических миражей.
Свыше 90% строений Нью-Йорка – трущобы в буквальном смысле этого слова. Остальной жилой фонд стремительно приближается к состоянию трущоб. Наиболее распространены барачные и полубарачные конструкции 20-х годов прошлого столетия. Утлая, осыпающаяся застройка прикрывает срам своей нищеты фиговыми щитами рекламы и объявлений. Выкрашенные и выкрошенные дождевыми подтеками, покоробившиеся, в ясный день они, отражая яркое местное солнце, служат специфической светомаскировкой. Поэтому на пленке Кодака город выглядит живописно и едва ли не привлекательно, вводя в заблуждение почтеннейшую (и малопочтенную) публику, особенно из числа тех, кто тут никогда не был, воочию не узрел и к месту не приближался, а судит, все еще вспоминая иллюстрации журнала «Америка», по голливудским movies и постерам турагентств.
 Эта картина посвящена памяти солдата мафиозных войск Джино. |
Советская пропаганда просто-таки злоумышленно идеализировала облик США. В этом смысле незабываема серия фильмов о политической истории Америки, запущенная обозревателем Зориным. Каждая передача начиналась с крупного плана роскошного небоскреба, на фоне которого и располагался ведущий.
– Даллас, – значительно говорил он, сдержанно проводя вокруг рукою. Можно было подумать, что весь город и состоит из таких ультра- и суперзданий, окутанных темным пластиком и матовым стеклом.
Эффект Даунтауна – это два десятка небоскребов, прикрывающих собой все те же трущобы. Да и сами небоскребы – за исключением фасада и лобби – внутри выглядят немногим лучше сортира в ЦПКиО. Подслеповатый, гудящий свет под зыбким, низким потолком, мелкие клетушки офисов (без окон!), перегородки из папье-маше, затхлость и сырость. Зато вид с самолета красивый. Вблизи – сперва берет оторопь, потом – догоняют кошмары.
Местное мифотворчество, попав под безжалостное увеличение, поспешно сдает позиции.
* * *
Прямо над фреской в окне сквозь разбитое грязное стекло виден вылинявший звездно-полосатый флаг.
Над верхним правым углом фрески – пресловутый рекламный щит. Адвокат предлагает услуги и номер телефона.
Живые городские смыслы, протекая сквозь изменчивый историко-топографический сюжет, усиленные цифровой технологией, превращают честный, простоватый мистицизм местной живописи в бытовой реализм. В конечном счете вымывают наивную (религиозную) доверчивость, нанося взамен грубую почву прагматизма.
Из квартирки – точь-в-точь как эта, на втором этаже, а может, чтобы не мудрствовать, из этой самой квартирки, бросив последний взгляд через пыльное, щербатое стекло, сбежал по лестнице, пряча на бегу под куртку громадный шестизарядник, мальчишка. Сел в машину к поджидавшим его друзьям. Хлопнул дверцей.
След кровавый стелется.
Со временем краски рассказок и раскрасок блекнут. Следы остывают. Страсть засыпаем мертвым сном.
* * *
На второй фотографии – заказная фреска. Две семьи – две честные вдовы увековечили память мужей и отцов. Пожарного и полицейского.
Поверхность стены загрунтована черным плотным материалом, на ощупь напоминающим гудрон. Дефекты поверхности тщательно заделаны. Плотное сцепление краски с поверхностью обеспечивает картине долговечность. Краска гладко распределена ровным слоем, благодаря чему изображение разглажено и подтянуто. Сама фактура, таким образом, становится экспрессивным элементом, сообщая строгость и торжественность изображению.
Герои – близнецы, люди-квадраты. В манере народного кубизма. Подбородок, каска, шея. Прислонились к звездно-полосатому. Посредине черными головешками башни. Уже сгорели.
Два человека – две скалы. На каждого по большому пожару.
Тушат, тушат –
не потушат.
Море пламенем горит,
выбежал из моря кит.
Монотонная зыбь дымовой завесы, и колеблющийся неверный государственный флаг. Подымается горячий воздух. Вихрятся мягкие чешуйки пепла.
Отсюда – одна дорога, но – два пути.
