Елена Луценко
В заброшенной крепости плутают духи античности.
Душным августовским днем этого года мы благополучно приземлились на один из греческих островов, улетев из самого центра выеденной адом горящих торфяников Москвы в уединенную греческую деревушку, дышащую свежестью Зефира.
Отель наш – прелестный уголок в самом центре острова Кос, где только треск цикад да сладкий шум Эолова крыла, – оказался местом семейного отдыха пар средних лет с детьми в основном из Италии и Германии и реже – Швейцарии. Разговорившись с соседом по бунгало – экономистом из предместий Цюриха, – я узнала, что швейцарцы считают греческий отдых одним из самых бюджетных: по словам швейцарской четы, греческий обед за шестнадцать евро равноценен стоимости бутылки питьевой воды в Цюрихе.
Постепенно познакомились мы и с другими обитателями отеля: Эммануэлой, крепкой загорелой немкой, прекрасно разбиравшейся в музыке, итальянским семейством с пятью детьми, со стильной австрийкой Cюзи с Рональдом, ее парнем и с другими, ибо вечерами у пулбара все наше небольшое сообщество собиралось на развлекательное шоу. Молодой тунисец-факир с торсом греческого атлета – аниматор всех программ и любовник администраторши отеля (белобрысой импозантной дамы средних лет, не пропускавшей ни одного представления) - вел свои шоу на четырех языках сразу, демонстрируя необычайную языковую сноровку и беглость речи, выдававшие, однако, его изящный французский акцент. В один из первых наших вечеров он занимал публику музыкальными викторинами, рассчитанными на знание европейских мюзиклов 70–80-х годов, из которых наша компания, с детства связанная музыкальными узами, к своему стыду, угадывала один к десяти.
Неизменное очарование этих мест – витающий в облаках дух Эллады: даже маленький, лежащий неподалеку островок Нисирос полон мифологических ассоциаций. Здесь любят рассказывать, что некогда, не на шутку рассердившись и решив усмирить гиганта Полибота, Посейдон облюбовал одну из скал Коса и, недолго думая, швырнул ее противнику вослед. Упав посреди Эгея, скала придавила Полибота, а в том месте, где море приняло скалу, образовался крошечный остров. Столица Нисироса Мандраки – крошечное селение городского типа – представляет собой ряд белых домов – узких улочек, более похожих на щели, сквозь которые безболезненно проникают разве что лучи южного солнца. Но и этот небольшой пункт – отдохновение взору очарованного странника, долго блуждавшего среди ущелий, черных скал и наблюдавшего горные деревушки вблизи полупотухшего вулкана.
Путешествие по Эгейскому морю вызывает в памяти эпос Гомера, его «Одиссею» – плывущих из Трои греческих вождей и историю их гибели от бури разгневанного Посейдона. Приветливы, широки, но коварны волны Эгея, десять лет не отпускавшие из своих объятий хитроумного Одиссея, о странствиях которого слепой певец вел свое неспешное повествование. Другой участник этого морского предприятия невольно отсылает к трагедии Эсхила, поведавшего о вероломной судьбе спасшегося после кораблекрушения верховного жреца Агамемнона, который, вернувшись целым и невредимым, нашел верную смерть в родном городе от рук собственной жены, бесстыдно его предавшей┘
Тутошний народ не очень аккуратен и довольно леноват (об этом говорят даже самые мелкие привычки – небрежность официантов в обращении с кофейными приборами, когда струйки полуостывшего напитка текут мимо чашки). Оттого и сельское хозяйство – один из основных промыслов островной части страны – производит вид крайней неряшливости и полнейшей заброшенности. Однако же дух этого запустения – сладостен и мил сердцу. На выжженных солнцем желтоватых лугах пасутся козы и коровы – неторопливость их движений, словно пение персидских девушек, узревших Руслана, убаюкивает и уносит мысль к древнегреческим временам, временам Гиппократа, некогда подвизавшегося в Косе, и застольным беседам Сократа и Платона.
 Бедность не порок. Фото автора. |
Готовят в этих краях вкусно; рыбу особенно, в чем не раз мы имели счастье убедиться. В «Таверне» – небольшом частном ресторанчике на берегу Эгейского моря – нас обслуживал сам хозяин, радушный, уже начинающий лысеть мужчина лет сорока пяти, в фартуке и рубашке, с засученными по локоть рукавами. Чернявая женщина, встретившая нас у входа, оказалась русской – Ольгой. Как и почему пленил ее хитроумный моложавый грек и увез жить в свою страну, так и осталось загадкой загадок, но видно было, что Ольга рада чрезвычайно переброситься парой-тройкой слов на родном языке и готова с «чувством и расстановкой» угостить земляков обедом из свежеприготовленных, пойманных с утренним уловом креветок величиной чуть больше женской ладони.
В первые дни греческого пребывания, во время экскурсии по Родосу, попался мне в руки учебник по новогреческому и стал одним из любимейших моих приобретений. Местный алфавит и правила чтения совсем иные, чем в ряде европейских языков, но другость букв и их особых склад ни в коей мере не загасили во мне желания научиться читать на этом доселе неизведанном языке. Мало того, новизна языкового опыта и дружественность носителей этой культуры зародили идею о возможной пользе греческих и древнегреческих штудий для дальнейшего изучения столь любимого мной Возрождения.
Что же касается языков иных, тех, которыми без труда владеет современная цивилизация, то по-английски говорят здесь скверно, сильно коверкая грамматику языка и не выходя за пределы простейших бытовых тем. Путешествуя по Родосу, я купила путеводитель на английском и была вскорости поражена чрезвычайной нерадивости и неграмотности его автора, без зазрения совести писавшего «you will meet» как «you will meat», полным пренебрежением к послелогам фразовых глаголов, корявости синтаксических структур и их тавтологичности: казалось, текст не то что не смотрел ни один редактор, но и сам писавший ни разу его не перечитывал.
В этих местах, как и в любом уголке Южной Европы, вечереет рано, поэтому, когда около половины девятого подают ужин, уже смеркается и на небесном бархате различимы звезды. Ресторанная зала поразительна своим сходством с венецианской: той самой, что изобразил Висконти в знаменитой притче о Густаве фон Ашенбахе. Пленительная белоснежность скатертей и небольших круглых столиков, застекленные двери, ведущие в сад, тихий перезвон приборов... Легкий шорох голосов сливается в один, неразличимый для непривычного уха гул многонациональной речи. Но о чем говорят и молчат здесь? И как знать, быть может, скучающий за соседним столиком брюнет с выбритым лицом, гладко зачесанными назад волосами и изящными чертами лица – композитор, размышляющий над эфемерностью красоты?..
Легчайшие, невесомые мысли, растворяясь, сменяют друг друга┘ Вечерами и ранним утром из-под тента лежака в рассеянной мечтательности смотришь, бывало, на плещущиеся у берега волны и думаешь о том, что где-то, на вершинах Олимпа, кому-то, должно быть, суждены смиреннейшая жизнь блаженного досуга, безмятежность сердца, преданного лишь солнцу и празднеству. Смотришь на лик Посейдона, и лишь одно хочется проверить на опыте: надолго ли способна будить воображение праздничность жизни в непосредственной близости от волн Эгея?..
