Елена Луценко
Малый Сиам. Сюда бы еще теремки...
Фото автора
Этим летом в Оксфорде я оказалась гостьей Николаса Аллейна, специалиста по сравнительной мифологии, много лет посвятившего исследованию культуры и письменности Непала и Индии – стран, за которыми, подобно Таиланду или Тунису, в эпоху всеобщей глобализации закрепилось модное понятие – «развивающиеся». Когда во время обеда разговор зашел о России, Николас в шутку задал своему маленькому внуку каверзный вопрос: а знает ли малыш, где – в Европе или в Азии – расположена родина Пушкина? Семилетний Сэмми, настольная книжка которого – атлас мира, призадумался. Признаться, в моих глазах в ту самую минуту мелькнул немой вопрос: кто мы, русские, в глазах современного англичанина: европейцы или азиаты?
Размышляя по этому поводу, я вспомнила фото, которое мне довелось увидеть в прошлом году в Азии┘ Мы бродили по небольшому рынку одной тайской провинции, полному резных слоников и деревянной утвари, и, дойдя до самой его обочины, вышли к полуразрушенной железной дороге, выстроенной британскими военнопленными вместе с японцами в годы Второй мировой войны близ легендарной речки Квай. В метре от дороги взору неожиданно открылась огромная фотография, стоящая на небольшом постаменте, а с нее, задумавшись глубоко, вдаль глядели две царственные особы – русский император Николай II и тайский король Рама V. Это фото, сделанное в начале прошлого столетия, тайцы считают символическим знаком дружественных отношений между азиатами и русскими, напоминающим обеим нациям о тогдашнем нашем посольстве в Тайланде.
По обманчивому снимку мне показалось, что есть некоторое внутреннее сходство между двумя монархами┘ Однако после более тесного знакомства с азиатской действительностью я бы могла твердо заверить оксфордского профессора в том, что азиатский путь мышления русскому человеку не близок.
Даже прилично зная язык международного общения, к сожалению, оказываешься в одинаковой степени «потерянной в переводе» что в Индии, что в Таиланде, что в Китае. К примеру, в сегодняшнем Бангкоке я чувствую себя так же беспомощно, как хорошо образованный англичанин, свободно владеющий пятью европейскими языками, в Москве (где они практически не применимы), если он оказался вне academic environment и спрашивает случайного прохожего, как пройти в Ленинку.
В конечном итоге коллеге-европейцу, безусловно, гораздо легче освоить кириллицу, чем научиться читать по-тайски. Однако и то, и другое в его глазах – малопривлекательно. С точки зрения изучения англичан привлекает Индия. По рассказам оксфордских студентов, у бакалавра из Нидерландов гораздо больше шансов получить магистерский грант на обучение в Оксфорде, если цель будущей диссертации имеет социокультурное значение (к примеру, быт и нравы современной индийской семьи в контексте социальных реформ страны), чем начинающему литературоведу, прибывшему с целью освоить поэтику Милтона или Шоу. Видимо, даже мода на изучение Шекспира постепенно уходит после смерти крупного английского шекспироведа Наттела.
В далекие шекспировские времена зарождение новых жанровых форм в искусстве было тесно переплетено с тогдашней «глобализацией» – открытием Нового Света, воспринимаемого еще со времен Колумба как некий уголок земного рая и сопоставимого с «золотым веком» античности – экзотика, которая привлекала даже таких рационалистов, как Фрэнсис Бэкон, который грезил об утопической земле и назвал ее новой Атлантидой.
В современном обществе идея утопического отдыха связана не с Америкой и с Индией, а с Таиландом. В мировой индустрии туризма Таиланд на протяжении последнего десятилетия сохраняет репутацию заповедного экзотического места, о котором так мечтал герой Леонардо ди Каприо из «Пляжа» (2000), киноленты, снятой по роману британского писателя Алекса Гарленда. Судя по фильму, современный британец воспринимает Таиланд и его столицу как экзотику, где в равной степени присутствуют элементы риска, наркотического опьянения и удушающей суицидальной жестокости, которую испытывает на себе Ричард, выбравший местом пребывания один из хостелов в центре Бангкока. (Та же самая идея лежит в основе знаменитого сериала «Бангкок Хилтон» с Николь Нидман.)
Реальное путешествие по провинциям Таиланда заставляет понять оборотную сторону медали тайской утопии не хуже, чем кровавые события райской жизни на острове Пханган в Сиамском заливе, где разворачиваются события книги Гарленда┘ Помню, как ранним зябким январским утром, когда едва-едва начинало светать, мы пересели из автобуса, доставившего нас к небольшому поселению, на тайские «гондолы», чтобы совершить небольшое путешествие по плавучей деревеньке. Какое-то время медленно плыли по заплесневевшим каналам-клонгам, вдоль которых стояли полусгнившие дома на сваях, напоминавшие то ли «приют убогого чухонца», то ли бедные дачные поселения. Пахло гнилью. Женщины стирали белье, неподалеку купались дети┘ Хозяйственные тайцы и тайки плыли на рынок, чтобы обсудить последние новости, закупить рис и овощи. Совсем скоро нам пришлось убедиться в том, что санитарная норма этого тайского аналога европейского eating out неизбежно стремится к нулю.
Сегодняшний Таиланд остается для многих русских туристов одной из тех загадочных стран, где знание «Языка телодвижений» Аллана Пиза – один-единственный путь к налаживанию коммуникации. Правда, среди соотечественников, отдыхающих в Паттайе, есть особая категория дам, которые хорошо усвоили уроки языка жестов перестроечного времени, когда в моду вошли барахолки и первые вьетнамские и китайские джинсы приобрели массовую популярность. Не зная языка, наши умудрялись тем не менее хорошо ладить с азиатскими продавцами, и конец 1980-х стал тем самым моментом, когда в джинсы начали облачаться «даже самые отсталые слои населения», как с ухмылкой говорила героиня Удовиченко в фильме «Самая обаятельная и привлекательная». Предприимчивые вьетнамцы были твердо настроены на культурный диалог в области коммерции – и в разгар лютой северной зимы чувствовали себя сравнительно неплохо.
Я отлично помню, как выглядел во времена моего детства вьетнамский рынок в центре одного из небольших северных городков, которые когда-то так ценил Иван Грозный, предполагая, правда, что выгодное географическое положение позволит торговать здесь с заморскими купцами европейского толка, а вовсе не с азиатами. Рынок тот располагался неподалеку от продуктового, напротив главного входа, где пахло одновременно и нечистотами, и жареными пончиками.
В современной Паттайе все наоборот: запах приправ перебивает смрад. К продуктовому рынку в Паттайе ведут вещевые палатки, где стоимость мужских часов здешнего бренда сопоставима с чашечкой кофе в сети английских кафешек с итальянским названием «Кофе неро». Заблудиться на рынке в Паттайе, как и в самом городе, гораздо проще, чем в Хитроу. Однако безошибочное обоняние так или иначе приводит к главному рыночному действу, где тайцы, нажав на одну-единственную кнопку дешевого блендера, в момент приготовят микс из свежей клубники или подадут сладковатый мандариновый сок, который хранят в холодной воде в маленьких бутылочках – холодильных камер тайцы не держат. Здесь можно сносно пообедать разными видами мяса, взяв к ним острый салат с толчеными насекомыми.
В культурной русской среде Таиланд прогремел не только своими тараканами, но и прошлогодней скандальной историей Михаила Плетнева. Однако после 10-дневного пребывания в стране гомосексуальные и транссексуальные пристрастия тайцев, юноши-продавцы с накрашенными губами, пламенно мечтающие сделать операцию по смене пола и закончить свои дни на сцене в кабаре-шоу трансвеститов, раздражают глаз и удивляют гораздо меньше, чем молоденькие провинциальные тайские девушки, идущие за ручку с сильно подвыпившими шведами.
Привыкнуть к тайскому образу мысли одинаково сложно – как оказавшись в ситуации, где затруднительно определить пол собеседника, так и при пользовании общественным транспортом вроде тук-тука или сангале. Если для ребенка далекой тайской или индийской провинции компьютер или нетбук – диво дивное, то для маленького англичанина – чудо чудное «Гонки на тук-туке» – модная игрушка, не так давно специально разработанная для iPad и для смартфонов Nokia. Адреналин этой игры нисколько не уступает драйву, который испытываешь, стоя на подножке ночного сангале, летящего по малоосвещенной, выщербленной неровностями и колдобинами дороге. Глядишь – и хилая кибитка вот-вот перевернется.
Думаю, ирландец Джеймс Джойс был бы удивлен, узнав, что понять мотивы героев его «Дублинцев» намного проще, нежели догадаться, куда вас везет паттайская маршрутка. Ведь дело даже не в том, что местный водитель не говорит ни на одном языке мира, кроме родного, а в том, что для азиатского сознания пути Будды неисповедимы и не столь существенно, какой из них приведет к желанному месту назначения...
