Ручная работа

Давным-давно я купила сумку. Из толстенной кожи «под старину». На ярлыке значилось: «То, что может показаться недостатком кожи, и есть ее достоинство». Это перевернуло мою жизнь.

Оказалось, если шнуровать туфли не снизу вверх, а сверху вниз – мир меняется. Потом придет мысль вместо обычных шнурков использовать диковинные ленточки, веревочки, тесемочки и пр. На концах выделывать разные штучки из кожи. Янтаря. Разноцветных осколков стеклышек. Потом – мазать обувь не кремом в тон естественной фабричной окраски, а ДРУГИМ: черную кожу – красным, коричневую – зеленым, розовую – как раз черным. Долго втирать новый цвет в мельчайшие поры, потом ПОВЕРХ ВСЕГО – покрывать лаком ТРЕТЬЕГО ЦВЕТА. Природный, первый цвет, никогда не сдастся, не скроется. Но по-новому проступит, не побежденный, благородно оттенит новый слой. Слой все-таки поверхностный. Но такой прекрасный, такой соблазнительный. Такой рукотворный. 

Разделочная доска, обклеенная щебнем, углем, осколками кирпича. Выступающий клей на стыках присыпан солью. Вот она и «блещит». Стена – кора, камешки. Анатолий Иванович усмотрел тут нечто трипольское.

Знакомый сапожник, замечательный мастер Гурген, качал головой: «Рита-джан, мне тебя жалко. Облезет, все облезет». Я его утешала: «Гургенчик, а я снова намажу. Тут все от меня зависит». Ужас в глазах подружек. Разве ТАК можно? А если отпадет? Приклеим. Пришьем. Придумаем. Переделаем. 

Избавление от страха непоправимости. Нет ничего разинавсегда. Нет разинавсегда.

Из неисправного холодильника получилась скрыня (сундук). Оплот украинской хаты. Отделка: гречневая шелуха, перламутр, кора, абрикосовые косточки. Легендарный доктор Иванов из Кириковки приварил заднюю решетку от холодильника к железному табурету. Получился стул. Отделка: гречневая шелуха, масляная краска.

И наконец (не «в конце концов», просто очередной «наконец-то») придет ощущение спокойной власти над любым материалом. И тихое осознание собственного бессилия перед ним. Придет уважение к материалу. К основе.

У меня было счастливое лето. Украинская хатка-мазанка в старинном селе Рябына на Сумщине. Сковородинские дороги. Шляхи. Отсюда, из этих мест, Григорий Саввич Сковорода бесконечно брел и брел то в Киев, то еще куда-то, может, надеясь потеряться, раствориться в пространстве. Брел и бубнил пополам с молитвами сугубо свое: «Спасибо, Господи, что сотворил нужное – не трудным, а трудное – не нужным».

Окно в московской квартире. На обойных гвоздиках: старинные перламутровые пуговицы на ленточке, шмат янтаря, деревянные и кожаные английские пуговицы, ножницы ушедшего фасона, деревянная ложка – еще бабушкина. Настоящие сокровища неописуемы. Ускользает не форма, а суть. Помню запах борща в огромной кастрюле. Бабушка помешивала варево этой самой ложкой. Фото автора

В Рябыне живет Анатолий Иванович Стреляный. В его владениях – и эта хатка. Когда я заикнулась, что могла бы попробовать ее довести до состояния КРАСОТЫ, Анатолий Иванович приговорил меня к исполнению: «Ну шо… Хай».

В мое распоряжение поступил драгоценный мотлох (то есть барахло) из гаража, громадное поле, аж до самого Гетманского заповедника, берег Ворсклы, банки со старой масляной краской (расковыривала их со слезами: там болотились и коричневели мои цвета, цвета моего детства, Черниговской школы, санузла на 

ул. Шевченко, запах подкорки, особый, несмываемый запах. Его на горбушку мажут и едят, едят, едят, до полного и непоправимого отравления). Глиняные черепки, сколы диковинных изразцов, неразбиваемые кирпичи кораллового цвета с поля, цветные толстые стекляшки с выпуклым, ВЫДУТЫМ рисунком (в XIX – начале XX века здесь располагалась усадьба генерал-губернатора), куски тысячелетнего перламутра (на огородах, тех, что ближе к реке, из черной жирной земли торчат гребнями переливающиеся радужными отсветами осколки), кора деревьев (постарались бобры), гречневая шелуха (Анатолий Иванович привез с крупорушки; там кучи  аж до неба, никому не нужные, как и само небо).

Побелить и замазать особым глиняным раствором «по-хорошему, як трэба» стены изнутри я, конечно, не смогла. Это сделала Лида – сельский кулинарный гений. А мне осталось самое легкое, самое счастливое. Брать из земли нужное. Приручать. Плакать над Сковородой и наблюдать снова и снова, как он бредет до Ахтырки, узнает, что в Киеве моровая язва, и поворачивает назад. Тогда он прошел мимо Рябыны. Но теперь у него есть пристанище. Анатолий Иванович в курсе и одобряет.

Маргарита Хемлин