В наших юбках по два солнца

Так фламенко танцуют только в Москве. Фото Ивана Огнева

Суета. Стараюсь не показать волнение, но то и дело срываюсь на нервный смех. Да и рука, рисующая «стрелку», предательски подрагивает. Ничего, все нервничают. После первого танца станет легче, а к финальному поклону и вовсе все пройдет. Сейчас прогон на сцене, потом – закончить макияж, причесаться и одеваться на первый танец.

О, вот и испанцы подтянулись. Ну, им-то можно не торопиться, они позже выходят. Алома вне сцены совсем девчонка.

Под распевку кантаора (cantaor – по-испански «певец») договариваемся, кто кому помогает переодеваться на сольный выход, готовим костюмы, чтобы потом в спешке не искать, – на первое переодевание всего две с половиной минуты. Достаточно, но впритык, поэтому все должно быть четко.

А в первый раз я не успела – молния на юбке застряла. Пока я проковырялась, один танец пропустила.

Мне чертовски нравится все это! И суета, и нервотрепка, и гудящие ноги. Потому что за этими мелочами – мощный эмоциональный заряд, который дает мне фламенко. Испанские и цыганские танцы с их надрывом, бешеным ритмом, скрытой болью и отчаянным весельем. В танце выплескиваешь все, что накопилось в душе, и наполняешься снова. Обновляешься.

Помню, как я первый раз пришла на занятие. И ведь занималась раньше танцами, не совсем уж дерево. Но только на фламенко поняла, насколько я на «вы» с собственным телом. Первые полгода у меня болело все. Надевать в дни занятий обувь на каблуках я перестала очень быстро: по дороге домой ноги буквально подламывались. Особенно же уставала спина. И, несмотря на все это, я горела танцами. На занятия я прилетала на час-полтора раньше и учила-учила-учила. Год промелькнул незаметно. А потом я заметила перемены. У меня перестала болеть спина. Совсем. Мне, типичному городскому жителю с хроническим сколиозом, стало легко держать осанку. Я больше не сутулилась, а взглянув в зеркало, заметила мышцы вдоль позвоночника. У меня. Мышцы! На спине! Я ими час, наверное, любовалась. А летом был Крым. Подъем с пляжа Фиолент (800 ступенек!) одолела играючи и даже не запыхалась. Периодически оглядывалась на идущих сзади спутников и удивлялась, чего это они так медленно ползут и смешно отдуваются. Легко ведь! Крутой подъем на гору Мангуп дался проще простого. Никакого тяжелого дыхания, никаких черных кругов перед глазами. Подумаешь, подъем! Вот булериас (танец) – это нагрузка. А в гору идти – тьфу! – знай, ноги переставляй, и все дела.

Прогон? Да, пошли. Кто где стоит? Ага, разобрались. Сцена маленькая, не столкнуться бы.

Вот в Новосибирске на моем первом концерте сцена была огромная. Самое интересное, что у меня очень обрывочные воспоминания о том вечере. Как в самолете летели, помню, как Инесса ногу подвернула, как Василий нервничал, как переодевались и костюмы за сценой развешивали, как я не успела выйти на фанданго, как помогала Свете переодеться на сольник, праздничный ужин и ночные разговоры. Все помню, а сцену – нет, провал.

«Девчонки, у меня цветы лишние есть, надо кому?» «Ленка, у тебя опять макияж бледноват, из зала видно не будет, ярче давай».

Я давно грезила фламенко. Испанские страсти, странный ритм и совершенно особенная пластика завораживали и манили. Странно ли, что из классической программы латиноамериканских танцев мой любимый – пасадобль? Ведь он как раз оттуда родом. И вот однажды внутри что-то щелкнуло, решение созрело, и я набрала в поисковике «школа фламенко Москва».

Все решил случай. Из найденных школ одна была на моей ветке метро, ближе всех и к работе, и к дому. Я позвонила и услышала: «Завтра начинаются занятия в новой группе, приходите. Начало в 19.30». Снова идеальное попадание. В общем, завертелось.

Уже потом я узнала, кто такой Василий Клейменов и чем Cante jondo («Канте хондо») отличается от других школ фламенко в Москве. Сначала я увидела Инессу, красавицу с длиннющей косой. Она вела занятия в новой группе, куда я пришла, и от нее было невозможно оторвать взгляд. А я ничего не понимала, ноги не слушались, и, судя по отражению в зеркале, у меня была пластика робота, причем ржавого. Мечтала ли я, что меня возьмут участвовать в концертной программе «Театра танца фламенко», что я буду танцевать на одной сцене с Василием и Инессой? А вот да. Мечтала! Тайно, по-детски, как мечтают о фее-крестной и поездке на бал.

Минута до выхода. Все готовы? Встали в круг, сжали руки – ну, пошли! Первый танец в программе – сигирия, песнь горя и смерти. Темная сцена, черные костюмы, лишь при взмахе юбкой сверкает яркая оборка. Выхожу на ватных ногах. Хорошо, что под длинной юбкой не видно, как дрожат колени. Зато сердце поет!

Кстати, танцы сделали меня сильнее не только физически. Именно тут я усвоила: если что-то не получается, повтори пятьсот раз. Я, увы, не из тех, кому легко дается новое. Выезжаю на упрямстве. Именно так в пору увлечения верховой ездой я научилась запрыгивать на лошадь без седла. Крупная донская кобыла смотрела скептически, ее холка была примерно на уровне моего носа. Но инструктор, ростом мне по плечо, запрыгнул без труда, как кузнечик. Я пригляделась, как он ставит ноги, как держится, а потом подумала: «Он может, а я нет? Да у меня ноги в полтора раза длиннее!» И – вуаля – я уже верхом.

С фламенко немного сложнее, но принцип тот же. Если кто-то может, я тоже смогу. Пусть понадобится много времени и усилий, но они дадут результат. Я это знаю, потому что так было уже много раз. Я учила в любую свободную минуту: в офисе, на автобусной остановке, на кухне во время готовки. Я и сейчас не могу просто стоять на месте – сразу начинаю что-нибудь эдакое «выкаблучивать».

Любой, кто всерьез занимался танцами, знает: за внешней легкостью исполнения стоит тяжелый труд. Мастерство – сделать затраченные усилия незаметными зрителю.

На сцене – праздник и феерия. Гремит музыка, мелькают оборки ярких юбок, блестят крупные серьги, стучат каблуки и кастаньеты. Ole!

Мне с детства нравилась эта цыганская атрибутика. Длинные юбки, серьги, шали. А у меня еще волосы темные и вьются – так что мне этот стиль и правда идет. Разве что кожа не смуглая. Поэтому не перестаю радоваться, как я удачно нашла свою школу. Фламенко, которому учит Василий, – исконное, цыганское. Это не салонные танцы в зауженных юбках. В наших юбках по два «солнца»! Они тяжелые, но как они играют в танце. А еще мне нравится, что так больше никто не танцует. Василий никого не копирует. Он говорит: «Зачем подражать испанцам? Они все это видели. Надо сделать так, чтобы сами испанцы были поражены!» И он прав. Когда испанцы видят, как танцует Василий, у них глаза на лоб лезут. Покажи, просят, покажи помедленнее.

Невозможно закончить учиться. Даже тем танцам, которые, кажется, уже давно знаешь. А потом увидишь, как младшая группа занимается, – и не узнаешь. Это Василий уже что-то поменял. И встаешь рядом, и учишь, как в первый раз.

– Девчонки, мы повороты в булериасе крутим? Только Вася с Инессой? Ну, отлично, а то тесно – посшибаем друг друга.

Двенадцать поворотов влево по трем диагоналям – один из самых сложных элементов. Особенно в той супертяжелой юбке, которую я никак не могу раскрутить достаточно сильно, чтобы ее инерция мне не мешала, а помогала на поворотах. Зато я могу ее эффектно забросить на плечо.

Ну вот, можно передохнуть. Мы свой первый акт отбарабанили, теперь очередь Аломы и ее команды. Идем подглядывать из-за кулис.

Они познакомились на Всемирном фестивале искусств в Эдинбурге в августе 2005 года, как раз перед тем, как я пришла заниматься. И вот шесть лет спустя сделали совместный концерт в Москве: цыганское фламенко Василия Клейменова и фламенко пуро (puro – по-испански «чистое») испанской танцовщицы Аломы де Бальма.

Последняя часть концерта – наш цыганский блок. Распускаем волосы, надеваем монисты. Василий с Инессой поют, а мы – беззаботный табор – сидим на сцене, как вокруг костра на привале, трясем плечами, выходим к зрителям погадать, хлопаем и стучим по полу, подбадривая танцующих. Финал концерта – цыганская румба, на которую мы приглашаем присоединиться всех желающих из зала.

Я не могу закончить говорить о фламенко, как не могу закончить танцевать. Моих слов не хватит, чтобы описать всю глубину и красоту этой культуры. Но основной смысл для меня заключен во фразе, которую Василий произносит в конце каждого выступления: «Цыгане говорят: кто не танцует, у того кровь заболачивается».