Олег Лапшин
Да, не так уж легко и просто живется в краю острых московских зубцов. Фото Евгения Никитина
Стас снова появился в Томске прошлой зимой. Заехав домой к родителям и бросив там вещи, Стас ловко и молодцевато в течение нескольких дней посещал своих друзей, пока однажды не зашел к еще одной старой знакомой, молодой женщине Елене. В свое время они вместе учились на поваров в одном из томских училищ. Затем Стас благодаря своим внешним данным некоторое время работал в местном театре.
Высокий, с мужественными чертами, Станислав все-таки не прижился в театре и вскоре уехал в Москву попытаться устроить жизнь там, в том городе, где, как ему казалось, каждый может найти себе применение и приобрести уют и достаток, комфортно расположившись в краю кремлевских зубцов.
Так ли хорошо было Стасу среди кремлевских зубцов или нет, трудно об этом судить, но выглядел он по сравнению со своими оставшимися в Томске сверстниками просто великолепно. Хорошо, добротно одетый, выглаженный и побритый, он производил впечатление успешного молодого предпринимателя, торгующего изысканной парфюмерией.
Сейчас же, купив дорогой коньяк и конфеты, Стас пришел к Елене в ее маленькую однокомнатную квартиру, обставленную еще советской мебелью. Елена приняла его на кухне, усадила за небольшой столик и к коньяку, кроме старого сыра, ничего больше поставить не смогла. Нет, конечно, там была еще картошка да соленые огурцы вместе с жалобами, что денег совсем нет.
Вальяжно опершись о спинку стула, Стас слушал и понимающе кивал головой и все удивлялся, изумленно повторяя одну фразу «Как вы можете так жить?!». Наконец, не выдержав, московский гость разразился целой тирадой о том, как надо правильно строить свою судьбу. Бедная женщина Лена только и успевала, что его слушать и смотреть, как Стас, обводя взглядом и размашистыми руками ее квартиру, произнес примерно следующую речь:
– Роза моя, да как же вы здесь живете? Посмотри сама: да разве можно так жить?! Есть же и культура, и новые тенденции, и цивилизация на острие пика, а у вас здесь – труп в шкафу какой-то, да и только. Сама суди: вот твой старый платяной шкаф, а в нем наверняка ты прячешь то, что сейчас мне не договариваешь. Да и не только ты, а вы все здесь в Томске не договариваете.
– И что же я не договариваю? – искренне удивилась Елена.
– Как что?! – с еще большей удивленной искренностью поднял брови Стас. – Вы же здесь, в провинции, даже вот к коньяку пельмени купить не можете, чтоб там мы могли бы кушать и рассуждать о том о сем, как это делаем мы в Москве. Там, в Москве, мы разговариваем, смотрим на вас, дивимся и горько головами качаем, а потом забываем про этот Томск и обсуждаем совсем другие темы, которые вам показались бы странными.
Стас, сидя на стуле, словно парил над застеленным старым линолеумом полом и продолжал делиться мыслями с бедной Еленой:
– Как в шаманизме, сама знаешь, есть верхний мир, а есть нижний мир. Вот вы в нижнем мире живете, а от нашего солнца, которое светит в верхнем мире, вам только бледный лунный кусок достается, да и тот все время разъедается черным морем провинциальной темноты.
– Так жить нельзя! – набрав солидный вес и рост и встав перед Еленой, продолжал Стас. – Но надо же что-то предпринимать… Пожалуйста, уезжайте если не в ту же Москву, то на худой конец в Новосибирск. Все-таки Новосибирск – уже настоящий город регионального значения с хорошей железнодорожной развязкой и большим аэропортом. А у вас здесь… Когда позавчера из Москвы в Томск прилетел, очень удивился тому, в какой жалкий упадок пришел ваш аэропорт. Уезжал-то я в Москву на поезде чуть ли не в общем вагоне, поэтому не видел всего этого аэропортного ужаса, этой вашей провинциальной неприкаянности, словно здесь черт поселился и сеет вокруг себя мертвую зону отчуждения, через которую никакие радости пробиться не могут.
Стас уже стоял посреди кухни, высокий, красивый и мужественный, и чуть ли не задевал старую люстру под давно не ремонтированным потолком. Казалось, люстра его венчает и придает ему божественный статус высокоразвитого продвинутого праведника, спустившегося с небес к падшим существам.
Елена, действительно, походила на падшее существо, потому что была одета в старенькое легкое платье. Платье падало складками, которые напоминали опущенные под невидимой тяжестью грехов крылья, и превращало человека в живущее в темном земном королевстве существо, не допущенное в царство света и благоденствия.
А Стас был как раз из того царства и мог элегантно, с налетом дороговизны и рафинированной самодостаточности повернуться и сверкнуть своим профилем в темноте российской глубинки. Однако на какое-то мгновение Елене стало даже жалко этого московского гостя, на несколько дней залетевшего в провинциальный Томск проведать родителей. Все-таки это уже был не тот настоящий Стас: и веселость его была какой-то наигранной, и был он внутренне как-то сломлен, словно его соломенная душа подвернулась и держалась только за счет мощной материальной навески, распятая на крестах спрятанных под модной одеждой костей.
Наверное, тяжело ему в Москве, сочувственно глядя на Стаса, думала Елена. Молодой женщине представилось, как Стас, отработав таксистом дневную смену, поздним вечером спускается в полуподвал яркого ночного клуба, чтобы в качестве охранника продолжить трудиться и выносить пьяных посетителей на свежий воздух.
Хотя вряд ли Стас научился водить автомобиль. Зная его, Елене трудно было предположить, что ее другу хватило силы воли закончить обучение в автошколе. Да и не такой он человек, чтобы сосредоточенно крутить баранку и смотреть вперед на дорожную разметку, строго соблюдая правила ГИБДД. Стас являлся тем, кто не любил правила и мог бы, спокойно бросив баранку, повернуться в салон к пассажирам и затеять с ними спор о том, есть ли жизнь после смерти или нет.
Скорее всего ему приходится охранять какие-нибудь бетономешалки в гаражах или тарелки в супермаркетах. Елена представляла, как Стас, одевшись, словно слуга во фрак, встав швейцаром у ресторанной двери, галстуком-бабочкой пытался взлететь и оторваться от болезненных московских зубцов, повиснув в тишине и покое на ласковых идиллиях воздушной перины…
Вдруг Стас из сумки, через плечо с которой пришел в гости, достал внушительную кипу бумажных листов формата А4 с набранным на компьютере текстом. Листов пятьдесят, не менее, с двенадцатым кеглем букв.
– Вот, я здесь роман написал, – как-то неуверенно произнес московский гость, – так, решил вдруг попробовать силы…
– А про что роман? – искренне удивившись, произнесла Лена. – Не ожидала, что ты начал заниматься литературным творчеством. Наверное, роман о любви двух сердец, когда, например, Он и Она встретились и своими душами соединились в розе любви.
– Да всякое бывает… – замялся Стас. – Он и Она – это уже несколько устаревший взгляд. Мой роман как раз про Него и Него. Двое любящих друг друга мужчин… Сейчас это актуально. На самом деле, вполне естественный процесс.
– Да как же это может быть естественным! – возмутилась Лена. – Да и зачем ты об этом пишешь, здоровый, красивый мужик. Что с тобой произошло, почему тебя так перемололи московские зубцы?
– Да ты и вы все здесь во тьме тараканьей отстали и не понимаете новых, современных устремлений цивилизации, – начал горячиться Стас. – Современное общество гораздо разнообразнее, чем вы себе представляете. Вообще любовь не знает границ – эту мысль я хотел в романе отразить.
Далее Стас начал рассуждать, что население планеты быстро растет, людей становится чересчур много – и в обозримом будущем может произойти катастрофа, связанная с перенаселением. Поэтому любовь друг к другу людей одного пола – естественное проявление защитных функций природы, пытающейся спасти человечество.
– Это я понимаю, Стас, но, надеюсь, ты не из этих уж слишком продвинутых… Ну, ты понимаешь, о чем я...
– А ты, Лена, почитай, внимательно почитай мой роман. Сейчас вот ищу деньги на его издание.
Вскоре Стас поднялся:
– Завтра улетаю в Москву, дела ждут.
Стас шел по Томску, ему очень не хотелось уезжать. Но вчера звонил Клаус, сказал, что прилетает из Германии в Москву на неделю.
На следующее утро Стас в здании томского аэропорта ждал вылета. Ему было неловко вспоминать, как он вчера выделывался и «гнул пальцы» перед бедной женщиной, гордился своей временной московской регистрацией в съемной квартире. Зачем-то выказал недовольство отсутствием на столе пельменей. Мол, сейчас пойду и куплю эти несчастные пельмени, раз у вас, провинциалов, денег нет. Конечно, я могу купить пельмени, потому что и сам из их числа – я русский сибирский пельмень на вилке у Клауса!
Острые московские зубцы давали о себе знать – все было не так, как хотелось… Через четыре с небольшим часа в Домодедово его с цветами встретит ждущий объяснений, всегда тяжело дышащий жирный Клаус.
