Битва за место под солнцем

Россия велика, и места в ней навалом. Фото Евгения Никитина

Москва – как много в этом звуке! И не просто много, а настолько много, что этим умопомрачительно многим впору пугать малых детей. Впрочем, и взрослому порой бывает боязно.

То есть сирены, мигалки, выколачивающие из дороги пыль вперемежку с искрами табуны черных «мерседесов», пленарные заседания, возносящиеся выше Александрийского столпа амбиции, единство и борьба рейтингов и компроматов...

То есть вечный бой, покой им, москвичам, только снится. Беспрерывная схватка за место под солнцем на ограниченном кольцевой автодорогой пространстве.

При этом каждый понимает это вожделенное место по-своему: политики, бизнесмены, наемные работники, ученые, учителя, творческие интеллигенты... И даже пенсионеры, даже они вынуждены, проснувшись, надевать боксерские перчатки и идти волтузить своих лютых врагов в присутственные места типа жэков и втэков.

И при всем разнообразии представлений о скором личном счастье в основе московского вечного боя лежат всего лишь четыре категории: деньги, власть, слава, женщины/мужчины. Причем не какие-нибудь захудалые, а самые что ни на есть виповские, которые тут у нас, за пределами кольцевой автодороги, нам и не снятся.

И однажды, проснувшись, я понял, что пора дезертировать. Пока шашкой не порубали и «мерседесом» не потоптали. И решил: в Москву ни ногой!

Тихая моя обитель расположена на безопасном расстоянии от Москвы – где-то посередине между благообразным Сергиевым Посадом и прибежищем сквернословов селом Барковом. Работаю удаленно. За деньгами езжу в Посад – центр местной цивилизации, в котором изрядно понастроили банкоматов. За провиантом в – Барково, где сохранился обычай играть в домино, сопровождая это дело колоритным русским языком, от которого у гипотетических барышень уши вянут, скручиваясь в трубочку.

(Кстати, промеж здешних мужиков прошел слух, что в Москве решили поставить памятник доминошникам. Да вот незадача: скульптор Рукавишников, которому это дело поручили, забыл правила игры. А спросить-то и не у кого. Поэтому макет он вылепил крайне недостоверный, на манер памятника Достоевскому, что у главной московской библиотеки, – сидят три доминошника, и каждый из них со стула сползает. Не понравилось приемочной комиссии. Один сердится, кричит, что их пятеро должно быть, другой на семерых настаивает, а третий говорит, что четверо, но женщин. В результате макет вновь превратили в бесформенный комок глины.)

Казалось бы, жизнь вдали от Москвы, вдали от ожесточенной схватки должна расслаблять и умиротворять. Ан нет, у Москвы руки длинные.

Вот, к примеру, готовится Москва к какому-нибудь большому празднику. С гуляньем по бульварам, с фейерверком, с раздачей халявных бутербродов и с бесплатным развозом полицией пьяных по домам. А нам, заМКАДным, от этого московского веселья большие неприятности. Поскольку над нами начинают кружиться аэропланы, которые сбрасывают на тучи какую-то химическую гадость. Отчего в Москве солнце светит, даже если барометр показывает бурю. Ну, а отравленные химикатами тучи выливают на нас всю свою воду. И дождь идет непрерывно чуть ли не целую неделю.

Вот таким вот образом, попирая наши гражданские права, в Москве делают небо голубым.

(Кстати, о голубях. Иногда ко мне приезжают друзья. Шашлык пожарить, спиртных напитков употребить и слегка заплетающимися языками поговорить о жизни. Причем о жизни московской. Ты, говорят, должен в Москву наведываться. Сильно, говорят, она в последнее время похорошела. Нет, говорю, мне достаточно в телевизор это похорошение наблюдать. А я помню Москву другую – московскую. Вот если, говорю, хоть что-то мне ее там напомнит, то непременно приеду. Вот, скажем, если поставят памятник старушке, в собирательно-обобщенном виде, которая кормит голубей на Тверском бульваре французской булкой из булошной Филиппова. Есть, спрашиваю, в Москве такой памятник? Молчат, головами качают и по следующей наливают.)

Некоторые еще помнят другую Москву.

В трех километрах от моей скромной обители проходит Ярославское шоссе. Днем туда-сюда снуют машины по каким-то своим делам разнообразным. А по ночам в, казалось бы, полной тишине шоссе буквально ревет от нескончаемого потока большегрузных автомобилей. Они везут в Москву нефтедоллары. Везут, чтобы бои за место под солнцем не только не прекращались, но становились бы все ожесточеннее. Чтобы закупалось самое совершенное оружие, при помощи которого можно более эффективно работать локтями, бодать головой в живот, ставить подножки курьерскому поезду и до цвета воронового крыла очернять белых и пушистых конкурентов.

И этот поток не только не прекращается, но и возрастает. Для транспортирования нефтедолларов уже не хватает профессиональных дальнобойщиков, и за руль сажают гастарбайтеров, которые путают лево и право, а из великого и могучего русского языка знают лишь одно слово – «якши».

Поэтому нет ничего удивительного в том, что изрядное количество нефтедолларов по ошибке сгрузили за пределами Москвы, на ближних подступах юго-западного направления. И тут же там, где еще совсем недавно люди ходили друг к другу в гости попить чаю, поиграть в лото, поговорить о видах на урожай и попеть что-нибудь задушевное под гармонь, вспыхнули распри. А вскоре и запылала ожесточенная война. Сосед пошел на соседа с рогатиной, с кольем и дубьем, дабы отвоевать себе место под солнцем погуще и пожирнее.

И стали эти бывшие заповедные места неотличимыми от Москвы. И назвали их Большой Москвой. Именно так – с большой буквы.

И я наблюдаю за этим процессом с большой тревогой: вдруг нефтедолларовозы начнут опорожнять где-нибудь в Баркове или, не приведи господи, в Сергиевом Посаде?

Что тогда?!

Разгибая радикулитную поясницу, доставать колье и дубье? И, покряхтывая, вспоминая приемы борьбы за место под солнцем, наведаться к соседу, чтобы не чаю попить, а предъявить ему черную метку, подкрепленную меморандумом, пактом и нотой?

Или же бежать, бежать вглубь страны от этих напастей.

Россия велика. И места в ней навалом. Но жители Москвы, увлеченные борьбой за особое место под солнцем, имеют о том смутное представление.

Ну, а слово «дауншифтинг» им и вовсе не ведомо.

А ведь именно дауншифтинг, а не гламурная красота, должен спасти мир.