0
4483
Газета Стиль жизни Интернет-версия

28.07.2016 00:01:00

Голый и бледный

Николай Калиниченко

Об авторе: Николай Валерьевич Калиниченко – поэт, прозаик, критик.

Тэги: больницы, врачи, медицина, шахматы, прага, ксп, джон рональд руэл толкин, хоббит, властелин колец


больницы, врачи, медицина, шахматы, прага, ксп, джон рональд руэл толкин, хоббит, властелин колец Ботинки мои забрали. Где их теперь взять? Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru

Его привезли под вечер, еще до уколов. Мне тогда показалось, что он похож на композитора. Худой, изможденный, с большим носом, скалисто торчащим над углами и впадинами длинного лица.

Добрые бессловесные санитары, издав утробное «Урргх!», перегрузили клиента на койку. Скоро действие седативных препаратов стало ослабевать. Плавник носа заходил туда-сюда, а потом мужчина оглушительно чихнул и разом вскинулся на постели. Когда новый сосед был неподвижен, его худоба вкупе с буйной шевелюрой создавали иллюзию моложавости. Теперь стало ясно, что лет ему никак не меньше пятидесяти.

Больной оглядел комнату и тотчас спустил ноги с кровати. В чем мать родила подскочил к умывальнику и, открыв кран, принялся жадно пить воду. Пил он долго, издавая при этом какие-то лягушачьи звуки: подбулькивал, поквакивал и громко сглатывал. Наконец оторвался, но воды не унял, а вместо этого сунул под кран голову. Потом выпрямился, затряс своими мокрыми лохмами и выкрикнул: «Эх, хорошо!»

После этого подошел к моей кровати и, наклонив по-птичьи голову, уставился на книгу в моих руках.

– Читаете, а? – звучало это так, будто речь шла о чем-то запретном. Мне оставалось лишь подтвердить очевидное. Я ждал вопроса насчет содержания книги, но лохматый вдруг переменил тему.

– Надо бы пойти в шахматы поиграть, – сказал он, озираясь. – Где тут играют в шахматы?

– Ты бы трусы сначала надел. А то в игру не возьмут, – резонно заметил дядя Миша.

Лохматый будто только сейчас обнаружил, что стоит голый посреди больничной палаты. Впрочем, это его сильно не взволновало. Какое-то время он стоял неподвижно, словно размышляя, а затем вновь обратился ко мне.

А что еще делать больному в больнице? Только в шахматы и играть... Фото Пола Хадсона
А что еще делать больному в больнице? Только в шахматы и играть...
Фото Пола Хадсона

– Ботинки мои забрали. Где их теперь взять? Мы с сестрой билеты в Прагу купили. Понимаете, какое дело? И вдруг такая незадача… Где здесь выдают одежду? – Я отвечал, что одежду забрали до выписки и, видимо, передали родственникам. Он еще помолчал и вдруг снова рванулся к умывальнику. Ритуал «Эх, хорошо!» повторился в той же последовательности. Мы с товарищами переглянулись. КСПшник Сергеич, делая большие глаза, покрутил пальцем у виска. После повторного омовения лохматый вновь сунулся ко мне, но я убрал книгу, чем сильно сбил его с толку. Минуту он стоял, раздумывая, а потом спросил, где здесь туалет. Ему указали, и шахматист выскочил в открытую дверь.

Вскоре он вернулся, теснимый обширным бюстом Натальи. Суровая и немногословная медсестра без лишних церемоний загнала шахматиста на койку и накрыла простыней. Затем повесила на стул рядом с кроватью клетчатую пижаму.

– Вот ваша одежда, Аркадий! – белый короткий палец указал на пижаму. – В коридор только в одежде! Ясно?

Лохматый мелко закивал. Губы его задвигались, словно он что-то хотел сказать, но суровый взгляд Натальи действовал сильнее реланиума. Убедившись, что больной умиротворен, медсестра сходила в коридор и вернулась с тележкой.

После уколов в палате стало тихо. Я еще не спал, балансируя на грани забытья. Под действием препаратов засыпается очень странно. Сначала медленно начинает успокаиваться боль. Она двигается по организму, словно жидкость в змеевике, пытается ускользнуть от накатывающей кисельной волны химического счастья. В какой-то момент боль характеризует сознание. Затем она исчезает, все углы сглаживаются и внутри тебя где-то в районе загривка открывается огромное окно в пустоту. Настолько большое, что ты проваливаешься туда целиком, словно льдина, захваченная речным водоворотом.

Меня разбудил звук льющейся воды. Или это запел Старик? Я прислушался. Нет, на койке у окна все было тихо. Зато от умывальника доносились знакомые пофыркивания и всквакивания. «Блеск и плеск!» – подумал я, невольно вспоминая персонажей Дж.Р.Р. Толкиена. Конечно, это неугомонный Аркадий опять припал к источнику центрального водоснабжения. Омовение завершилось памятным «Эх, хорошо!», в ночном исполнении прозвучавшем мягче и тише. Я улыбнулся, вспоминая перипетии «Хоббита» и «Властелина колец». Настоящий, не химический сон охватил меня, словно мелкое и теплое море. В нем были звуки и образы, двигались рыбы, причудливые пестрые змеи, подобно протяжным чешуйчатым поездам, скользили в толще воды. По дну туда-сюда ходили крабы. Один большой, усатый оказался совсем рядом. Он двигал усами, щелкал клешнями и шумно ворочался на песке, будто хотел что-то сказать. «Ботинки… ботинки… забрали ботинки», – донеслась до меня жалоба членистоногого. Я проснулся. Жалоба не прекратилась. Звук шел прямо из-под моей кровати!

Я кое-как повернулся на бок, поглядел вниз. Аркадий наяву ползал под моей койкой, ворочая лохматой головой. Вот он выбрался в проход, огляделся, оценивая обстановку, и двинулся под койку к Сергеичу.

Я обратился у чудаку и спросил, что он делает. Аркадий поворотился ко мне, но с пола не поднялся и снова завел песню про ботинки. Это их он искал, ползая под кроватями. Я посоветовал ему лечь на постель и дождаться утра – так светлее искать. Снова рассказывать о приемном покое и выписке было сейчас бесполезно. Я дважды предложил ему подождать утра. Тогда он сел посреди комнаты, охватив руками костистые колени и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Ботинки, ботинки! – стонал Аркадий. – Мне в Прагу, а они – забрали, понимаете? Неловко как-то. Нужно найти ботинки и ехать в аэропорт. Самолет улетает, времени мало. Понимаете?

Я не знал, как вернуть его к реальности, и прикрикнул на безумца, точно на ребенка, имитируя тон Натальи. К моей радости, он послушно поднялся, умылся и тихо лег на кровать. Я вздохнул и попытался вновь поймать сон про море, но это не получилось. От наших с Аркадием разговоров проснулся Старик и завыл как-то особенно тоскливо и жалостно. Справа захрапел и заворочался дядя Миша. Сергеич проснулся и включил свои полночные матюки. Больничный концерт набирал силу. «Ботинки, ботинки… Прага… неловко» – Аркадий внес свою лепту в какофонию.

Вдруг бормотание безумца стало громче, а потом прервалось, сменившись странными хрипами, и бульканьем, и захлебывающимся ревом.

Все проснулись, поднялись на локтях. Шахматист метался по кровати, выгибался дугой. Вот он оказался на краю, и его обильно вырвало на пол чем-то густым и темным. Я нажал кнопку вызова, но та запала и не работала. С кровати подхватился Сергеич, выбежал в коридор, принялся звать сестру.

Дальше все происходило как-то скомканно, отрывочно. То ли отступившая было химия укола дала о себе знать, то ли перегруженный впечатлениями организм решил отключиться. Помню, кто-то входил, хлопал дверями. Потом включили общий свет и почти сразу погасили, оставив лампу над койкой шахматиста. Видно его не было, два или три белых халата отгородили больного от остальной палаты. Кто-то все время говорил: «Держи… держи ровнее!» Завыл в своем углу Старик. Мимо проскочила Люба – сделать укол – похоже, Наталья сдала смену. Потом я отключился и пришел в себя, когда шахматиста вывозили. Он лежал голый и бледный на каталке. На груди и в промежности были видны черные разводы. Внезапно он дернулся, и это снова началось. Никогда ни до, ни после не видел, чтобы из человека так хлестала жидкость. Добрые санитары налегли на каталку. Двери открылись и захлопнулись. Белые халаты метнулись по комнате чудовищными мотыльками и вылетели следом. Свет погас. Все стихло. Стало как прежде. Странное дело, но мы совсем не обсуждали шахматиста. Хотя никто и не спал.

Существует расхожее мнение, что медицинским работникам присущ особый цинизм в отношении бед, постигших пациентов. Мне сейчас кажется, что дело не в цинизме как таковом, а в состоянии предельной очевидности, которое настигает любого обитателя больницы. Это такая правда без всяких прикрас. Окончательное обнажение. Потому что прятать ничего уже не получается, да и не нужно. Справился – продолжил игру, не справился – выбыл. Это там, в мире огней и движения, в мире, наполненном иллюзиями, мы склонны обсуждать чудовищные события не без удовольствия и азарта. Потому что случилось не с нами, потому что пронесло. Но здесь, в пыльном аквариуме больничной палаты, уверенности не было ни у кого. И все молчали.

Рано утром, еще до света, к нам пришла красивая Люба. Ставила уколы, что-то напевала под нос. От нее пахло жизнью, духами, домашним уютом. Люба наклонилась надо мной, проверяя повязки. Тугая девичья грудь на секунды приникла к моему предплечью. Внутри меня что-то зашевелилось, забрезжило, неожиданно сладко закололо в паху. Бог весть как, но Люба почувствовала это! Наклонилась к самому моему уху и прошептала: «Молодец! На поправку пошел».  


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Номенклатура следующего хозяина Белого дома будет антикитайской

Номенклатура следующего хозяина Белого дома будет антикитайской

Владимир Скосырев

Проводниками внешней политики, вероятно, станут чиновники, считающие  КНР угрозой для США

0
1694
Ни у кого нет полной картины рынка труда. Даже у ЦБ

Ни у кого нет полной картины рынка труда. Даже у ЦБ

Анастасия Башкатова

Центробанк усомнился в данных рекрутинговых компаний

0
2013
Картофель россиянам привезут из дружественных стран

Картофель россиянам привезут из дружественных стран

Ольга Соловьева

Кабмин выделит 30 миллиардов рублей на субсидирование льготных кредитов для аграриев

0
2065
Оправдательных приговоров по-прежнему четверть процента

Оправдательных приговоров по-прежнему четверть процента

Екатерина Трифонова

Обвинительный уклон обусловлен требованием стабильности судебных решений

0
1633

Другие новости