Аурен Хабичев
Квартирные хозяйки зорки и бдительны... Фото Владимира Захарина
Собственницу жилья, арендуемого мной, звали Тамара Васильевна. В молодости она работала в КГБ. Представьте себе: милая бабуля с дулей на голове, хитрым прищуром глаз, длинненьким и тоненьким носиком, словно клюв цапли. Представили?
Васильевны
Рассказываю. Вроде жизнь складывалась ровно. Снимал квартиру на ВДНХ, недалеко от Останкина, в котором работал. Тамара Васильевна первое время вела себя хорошо. Дальше случилось следующее: прихожу как-то домой, на столе лежит курица-гриль и клочок бумаги: «178 рублей, сумму можно отдать вместе с квартплатой».
Звоню.
– Имеете ли отношение?
– Имею. Пришла сегодня на квартиру, проверила холодильник, у тебя там пусто, купила курицу, поешь.
Тамара Васильевна говорила тоном, не терпящим возражений или уж тем более – возмущений. В ее голосе угадывалась твердая уверенность в том, что свершенное ею не только не противоречило основным пунктам договора аренды, но и вообще было чем-то благородным и человечным.
Жизнь продолжилась. Когда снимаете квартиру у старой кагэбэшницы, то боженька как бы бонусом преподносит вам еще и ее подругу-соседку, которая путается, рассказывая, кем она была в прошлом, то ли врачом, то ли красивой женщиной в синем сарафане. Вот и мне повезло. Вторую звали Татьяна Васильевна.
– Я знаю, я всёооооо знаю, – подмигивала соседка, – работаете в Останкино, а там все го-лу-бы-е. Этой ночью я вызову ГНР - <группа немедленного реагирования. - «НГ-EL»>, и они посмотрят, чем вы тут занимаетесь.
Вроде к этому можно привыкнуть и не обращать внимания. Но мой случай был совсем из ряда вон выходящим. Соседка, которая приходилась подругой хозяйке съемной квартиры, люто ее ненавидела. Все, кто снимал квартиру, сбегали оттуда в ужасе после ее интриг.
Периодически она вешала на мои двери записки примерно такого содержания: «Гори в аду, гость из Средней Азии» (я, кстати, в Средней Азии ни разу не был).
Раз в день она возникала у порога:
– Знаете, мой муж работал военным в Канаде, у меня даже есть фотографии, остались знакомства на уровне городских и районных прокуроров, – как бы невзначай вспоминала Татьяна Васильевна о своих связях, – а сама я тяжело больна. Муж ведь мой врач, работает в третьей городской больнице, даже инвалидность сделал для меня.
И вот такие противоречащие друг другу истории рассказывались каждый раз, когда ей удавалось застать меня дома. Как позже выяснилось, мужа никогда не было, но была дочь.
Событие, предвосхитившее мой скорый отъезд, случилось прекрасным весенним утром.
Приходит хозяйка со своим котом, испуганно глядящим из плетеной корзины, и заявляет:
– Я нашла квартиранта, он иностранец. Ты бы не мог съехать?
– Когда?
– Сегодня.
– Нет, я бы не мог сегодня съехать.
Берет корзинку с котом, уходит. Возвращаются трое: она, соседка, кот.
Соседка:
– Вам нужно съехать, иначе я вызову ГНР.
Хозяйка:
– Я пенсионерка, мне нельзя нервничать.
Соседка:
– Я тяжело больна.
Когда отворачивается Тамара Васильевна, Татьяна Васильевна начинает кривляться, крутить пальцем у виска, мол, ненормальная она. Когда та просит воду, соседка шепчет ей, чтобы было слышно мне: «Ты что, ненормальная? Зачем воду из его рук просишь? У этих азиатов на каждый случай отдельная отрава, сейчас начнешь тут кровью харкать». Хозяйка в итоге не принимает воду из моих рук, а отправляет за ней Татьяну Васильевну. Та, уходя, показывает язык зеркалу, спиной к которому сидит хозяйка и лицом, соответственно, я.
– Я редактор...
– Я пенсионерка...
– Я больна...
– Мяу, – иногда встревает кот.
Тамара Васильевна несколько раз имитирует обморок и предсмертные конвульсии, но Татьяна Васильевна, прикрыв рот, передает мне движением губ: «Не-пра-вда». Зная, что люди с «советской начинкой» удивительно трусливы, я достаю первую попавшуюся бумажку с полки:
– А теперь, Тамара Васильевна, я вам покажу кое-что. В этом документе есть печать из налоговой и информация, что вы не платили положенных шести процентов за сдачу жилья (конечно, печати никакой не было).
Тамара Васильевна снова упала на кресло и заохала:
– Танечка, он засадить меня хочет.
– А ты отбери у него договор сейчас же, – насоветовала подруга.
Дальше было очень смешно и одновременно грустно. Я стоял, подняв договор о сдаче жилья и выдуманный документ с печатью из налоговой над головой, как памятник рабочему и колхознице, с интересом наблюдая за женщиной, которой в ту пору было семьдесят лет. Она, подпрыгивая, как дрессированная обезьянка, вопила:
– Отдай договор, отдай договор!
На весь этот цирк подоспел мой друг.
– Ты тоже узбек, наверное? – поинтересовалась соседка.
Друг с именем Дима и фамилией более русской, чем Иванов, возмутился:
– Я русский!
– Ой, не ври, ради бога, я вас насквозь вижу, – отрезала Татьяна Васильевна.
Закончилось все миром. Тамара Васильевна сдалась, вернула страховой депозит и выполнила условия договора.
Любонька-голубонька
Хозяин квартиры, уезжая на полгода в дальнюю поездку, завещал меня своей супруге и дочери. Информация доносилась извиняющимся тоном, и уже тогда стало ясно, что через пару лет напишу об этой семье. Жена – Людмила Александровна, дочь – Любонька. В первый раз было так:
– Ауренчик-голубчик, день добрый, как вы, радость моя? – звонила звонкоголосая Людмила Александровна.
– Все хорошо, Людмила Александровна. Вы заедете за деньгой?
– Нет, мой хороший. Приедет Любонька-голубонька, дочка, и все заберет. Она учится в музыкальной школе, очень даровитая...
Рассказ про будущую звезду всех времен и народов продолжался минут двадцать.
Я ждал Любоньку. Через некоторое время девушка позвонила и сказала, что уже подъезжает. Тут снова звонок. «На проводе» Людмила Александровна.
– Ты отдал деньги этой твари? – задыхаясь, выпалила мама Любы.
– Эмммм... Нет, но она уже во дворе, через две минуты будет.
– Ни в коем случае, запри двери, отключи телефон и сделай вид, что тебя нет дома, – перешла на шепот ее мама.
Долгая история. За полгода, пока был вверен этим женщинам, ни разу не смог оплатить квартиру без скандала. До собственника квартиры было не дозвониться, не дописаться.
Однажды Любонька успела-таки ступить за порог квартиры и уже почти протянуть руку навстречу рублям, как зазвонил телефон:
– Эта наркоманка все растрынькает, – истерила ее мама, – не отдавай ей деньги!
Люба, эдакая пацанка с грустным взглядом дворового пса, понимала, что снова уйдет без денег, а мне придется идти в банк, чтобы перечислить их на карту ее мамы.
Звонила Людмила Александровна не только в дни квартплаты. Она могла разбудить меня ночью очередным предупреждением:
– У нее есть ключи от квартиры, закрой дверь на внутренний замок и оставь в нем ключ, а то мало ли что взбредет в голову этой наркозависимой!
Расставание с этой семьей было не менее запоминающимся. Когда собственник квартиры вернулся из дальней поездки, принимать квартиру пришли все – он, жена, дочь и ее парень, которого Людмила Александровна называла «армянским уголовником», хотя выглядел он намного интеллигентней Борменталя из «Собачьего сердца». Людмила Александровна ходила за ним по пятам и говорила: «Это чужое, нечего глазеть». Только захлопнулась за спиной дверь моей бывшей квартиры, как в застенках ее начался грандиозный скандал. Но о чем они спорили, я уже не узнаю.
До встречи
Неизбежная встреча с соседкой по лестничной площадке.
– Вы были в Вене? Ах ну, наверное, нет, – иронизирует тетенька. – Вена – уникальный город, это и-зу-мицильный город, и какой там тео-о-отр, – манерно поводя рукой в воздухе, продолжает она. – Мы, москвичи, те, что коренные, чувствуем Европу лучше, чем питерцы и остальные россияне.
Сегодня на этом месте она посмотрела на меня, снисходительно улыбнувшись, после чего настала моя любимая часть диалога. «До встречи», подмигнула соседка и исчезла за дверями квартиры. Только я облегченно выдохнул, как соседка снова выглянула и оставила мусорный пакет, полный всяких разлагающихся продуктов, на общей лестничной площадке. Обычно, издавая жуткое зловоние, эти пакеты стоят несколько суток, пока она не вспомнит, что мусор все же лучше спустить в шахту. Звать ее не помню как. Имя о-о-очень длинное, а отчество и вовсе не выговорить. Легче мамой назвать, как говорил великий Арлазоров.
