Игорь Шумейко  |
| В лауреатской речи на церемонии премии «Нонконформизм-2016» Слава Лён щедро сыпал афоризмами. В том числе и о Гоголе с Белинским... Фото Валерии Буровой |
На церемониальном банкете по случаю присуждения премий «НГ» «Нонконформизм-2016» в своей лауреатской речи Слава Лён, щедро рассыпая афоризмы, сформулировал: «Письмо Белинского к Гоголю – это порнография!» Все прекрасно приняли сию воинственно-эстетскую максиму, а мой радостный смехо-всхлип (я присутствовал на пиршестве в качестве финалиста премии), заставивший обернуться двух-трех соседей, я объясню сейчас, несколько запоздало, но не без инфоповода – 170-летие Письма.
Восторженно хмыкнуть меня заставило невольное (мысленное) продолжение бонмо Лёна. Ведь тогда, получается, Достоевский сел за «распространение порнографии». Это, сверяясь с нынешним УК РФ, статья 242 – «Незаконное распространение порнографических материалов или предметов».
Наверно, в дефиниции Славы Лёна сошлись и раздражение на заурядное публицистическое Письмо, чуть не лишившее нас великого писателя, и общая досада советского школьника, студента, истратившего тучу времени на «проходили Белинского».
Да, многовато было его Письма. На обложке учебника литературы 8-го (или 7-го?) класса один из шести (это помню точно) портретов – «неистовый Виссарион». Однако ж – юбилей, 170 лет… И сам «пострадавший», Федор Михайлович, так до конца жизни и не дошел до однозначного осуждения Белинского. То: «…никогда не задумался над тем, что он сам гадок. Он был доволен собой в высшей степени, и это была уже личная, смрадная, позорная тупость. Вы говорите, он был талантлив. Совсем нет... Белинский по страстно увлекающейся натуре своей примкнул прямо уже к социалистам, отрицавшим весь порядок Европы, и если и прилагал то же к России, то лишь не зная. Он… предрассудочно понимал Россию и чрезвычайно мало знал ее». А то и: «Это была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее, укреплялся духом. Теперь еще вспоминаю ее каждый раз с восторгом» (разговор с Белинским по прочтении «Бедных людей»). «Но знайте, что Белинский прав, когда и виноват – нужно иметь ум». С последней тезой кто бы спорил!
Прошу всех учившихся в советской школе извинить за цитаты-занозы. Да, все, конечно, помним почти наизусть. А когда «проходили» – и без «почти», заучивали отмеченные фрагменты. Устно: пересказать у доски, письменно: процитировать в сочинении. Приблизительно эти:
«Да, я любил Вас со всею страстью, с какою человек, кровно связанный со своею страною, может любить ее надежду, честь, славу, одного из великих вождей ее на пути сознания, развития, прогресса…»
«Вы позволили себе цинически грязно выражаться не только о других (это было бы только невежливо), но и о самом себе – это уже гадко, потому что, если человек, бьющий своего ближнего по щекам, возбуждает негодование, то человек, бьющий по щекам самого себя, возбуждает презрение…»
«Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение…»
Нет, какая-то звучность в них была.
«Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов – что Вы делаете?.. Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною…»
Оп-па! А это к статье 242 – довесок: статья 282 УК РФ. «Возбуждение ненависти либо вражды, унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения…». В параллельном с нашим классе была «русичка» – Альбина Маратовна, молоденькая, грациозная, яркая брюнетка. Наверно, не только мне был праздник, когда она подменяла заболевшую нашу учительницу. Волнительно влюбленная в свой «предмет» – русскую литературу. В национальностях мы тогда почти не разбирались, но помню, каким облегчением было, что наша выздоровела, и тему «мракобесие и татарские нравы» мы сдавали уже не Альбине Маратовне. Великодушная, она вытянула на тройку в четверти моего приятеля Диму Петрова, а то был случай тоже по-своему «порнографический»: даже передирая с идеальной «шпоры» сочинение по «Отцам и детям», он умудрился везде написать «Тургеньев».
Вспомнил и еще раз поаплодировал Славе Лёну. У нас (словно мало было русских ругательных слов) все ухватились, оседлали греческий термин. Вдуматься, ведь чистый абсурд: наш старшина, недовольный уборкой в казарме, курилке, ненадраенной ременной бляхой, гремит: «Что за пор-рнография!» СССР, 1970-е годы, прапорщик из деревни… ну что он мог видеть из этого жанра! Служившие в СА, заставшие хоть полуминутные отрывки дискурсов в цеху, диспутов на стройплощадке – все слышали это. Вот и звучным банальностям Белинского Слава Лён подобрал звучное слово «порнография» – два грозных «р». Так Слава рычит на пошлость, убогие претензии Виссариона?
Известный литературовед Георгий Чулков в работе «Последнее слово Достоевского о Белинском» видит в «Братьях Карамазовых», споре Коли Красоткина с Алешей Карамазовым, следы Письма: «Белинский: Какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки погасивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно, более сын Христа, плоть от плоти его и кость от кости его, нежели все наши попы, архиереи, митрополиты, патриархи. Неужели вы этого не знаете? Ведь это теперь не новость для всякого гимназиста.
Красоткин: Можно ведь и не веруя в бога любить человечество, как вы думаете? Вольтер же не веровал в Бога, а любил человечество.
Белинский: Церковь же явилась иерархией, стало быть поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницей братства между людьми.
Красоткин: Помилуйте, вы хотите послушания и мистицизма. Согласитесь в том, что, например, христианская вера послужила лишь богатым и знатным, чтобы держать в рабстве низший класс, не правда ли?»
Чулков показал насмешку Достоевского над Письмом, вложенным в уста гимназиста Красоткина, с обыгрыванием «аргумента» Белинского: это теперь не новость для всякого гимназиста.
Но ответил и сам адресат многострадального (для некоторых читателей) Письма.
Гоголь, ограничившись «отпиской» Белинскому, размышлял в неотправленном ответе: «Но какое невежество! Как дерзнуть с таким малым запасом сведений толковать о таких великих явлениях!.. Вольтера называете оказавшим услугу христианству и говорите, что это известно всякому ученику гимназии. Да когда был еще в гимназии, я и тогда не восхищался Вольтером. У меня и тогда было настолько ума, чтобы видеть в Вольтере ловкого остроумца, но далеко не глубокого человека. Нельзя, получив легкое журнальное образование, судить о таких предметах».
Достоевский: «Белинский… кончил бы эмиграцией, скитался бы теперь маленьким и восторженным старичком с прежнею теплою верою, не допускающей ни малейших сомнений, где-нибудь по конгрессам Германии и Швейцарии, или примкнул бы адъютантом к какой-нибудь немецкой м-м Геп, на побегушках по какому-нибудь женскому вопросу».
Отстраняя прежние восторги Виссариона по своему адресу, два литературных гения в общем довольно безжалостны.
Так что цепляет в этой истории? Сопоставьте даты. В 1846-м Достоевский резко разошелся с Белинским. Дмитрий Григорович: «После сцены с Тургеневым произошел окончательный разрыв между кружком Белинского и Достоевским; он больше не заглядывал. На него посыпались остроты, едкие эпиграммы, его обвиняли в чудовищном самолюбии, в зависти к Гоголю». А Письмо Гоголю написано в 1847-м. Личное обаяние, влияние Белинского уже «вне игры», на Достоевского действовали лишь сами строки Виссариона. Была раньше такая рубрика: «Письмо позвало в дорогу». И дорога оказалась – самая что ни на есть. С «казенным домом»… Так уж выходит: одним (например, автору сих строк) за чтение Письма – пятерка в дневник, другим – «четверка» в Сибирь. Одним – Письмо Гоголю, другим – петиция «Гоголь-центру». Опять же… Нет, всего – лучше и не перечислять...
Но, «опуская» Белинского интеллектуально, Достоевский оставляет за ним изначальное важное достоинство: его искреннюю жажду справедливости. В 1863 году Федор Михайлович тепло, сочувственно отписал его вдове.
Белинский: «Социальность, социальность – или смерть! Вот девиз мой. Прочь от меня блаженство, если оно – достояние мне одному из тысяч! Не хочу я его, если оно у меня не общее с меньшими братьями моими!» (Тут я бы вспомнил и карамазовское: «Возвращаю билет».)
На этой ноте (или под эту ноту) они об руку и вошли в русскую литературу. «Письмо» хоть и ругают – «порнография», а все ж вспоминают. «Вспомнят одного – вспомнят и другого»…
«Социальный» Некрасов куда больше ценил Белинского, а еще больше – Добролюбова: «Какой светильник разума угас!» Но все же Николай Алексеевич в образе Гриши Добросклонова (поэма «Кому на Руси жить хорошо») объединил их:
Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника,
Чахотку и Сибирь.
Ведь по факту: чахотка вышла одному, Сибирь – другому.
