Русский Толкиен и псковское Средиземье

Образ древнего Пскова вырос из блокадных рисунков. Иллюстрация из книги Юрия Спегальского «По Пскову XVII века». 1974

Две мировые войны, прокатившиеся по Европе, оставили уничтоженными не только города, но и целые мировоззрения. Романтическая эпоха закончилась бойней идеологий, и идентичность пришлось выстраивать заново и победителям, и побежденным – вместе с разрушенными жилищами. Неудивительно, что тонко чувствовавшие смысл творческие натуры нередко играли в свои собственные причудливые реальности, которые давали им возможность взаимодействовать с окружающим миром. Некоторые из них были выстроены настолько искусно, что надолго пережили своих создателей и стали уже не маленькими мирами визионеров, а самостоятельными культурными феноменами. Некоторые остались островками вокруг своих изобретателей, и сегодня, столкнувшись с их наследием, люди зачастую даже не подозревают, что находится перед ними.

Например, история эпопеи «Властелина колец» знакома многим, но не все знают о том, как долго Толкиен выстраивал историю своего мира и насколько жил его образами. Искусственные языки для общения с друзьями он начал изобретать еще в детстве. Врага (именно с большой буквы) он вынес из окопов Первой мировой войны (а где-то рядом, в тех же окопах, получил боевое крещение его друг Клайв Льюис – автор «Хроник Нарнии»). «Орочьей толпой» стали обыватели, злорадствующие по поводу новостей о колоннах беженцев из разрушенной Германии 1944 года. Именно так Толкиен назвал их в письме к своему сыну, пилоту Королевских ВВС Кристоферу Толкиену.

А в 20-е годы, когда Толкиен начинал работу над мифологией Средиземья, на северо-западе России писал свои первые работы об архитектуре и реставрировал псковские храмы его собрат по мироощущению – архитектор Юрий Павлович Спегальский.

В самодельной косоворотке Спегальский не только работал в в мастерской, но и посещал партсобрания. Фото 1950-х годов с сайта www.gubernia.pskovregion.org

Спегальский родился летом 1909 года в дворянской семье. Его отец, Павел Спегальский, избрал необычное для дворянина занятие – он был рабочим, мастером-лепщиком. Мать происходила из рода Печенко; в Пскове до сих пор сохранились некогда принадлежавшие ее семье палаты XVII века. Во время войны Спегальский жил в блокадном Ленинграде, работая в бригаде верхолазов-альпинистов, ремонтировавших и маскировавших от налетов бомбардировщиков шпиль Адмиралтейства, купола Никольского собора и другие исторические здания, без лесов и часто – под обстрелами.

В каком-то смысле для архитектора разрушенный во время войны Псков стал чистым листом, на который Спегальский нанес первые штрихи своей картины Древней Руси. Имена архитекторов-реставраторов исторических объектов часто остаются в тени, но в Пскове не так. Работать над восстановлением псковских церквей и башен Крома (детинца) Спегальский начал еще в конце 30-х годов. Проект города – архитектурного заповедника родился в голодную зиму 1941/42 года в виде серии карандашных рисунков Пскова XVII века. В 1944 году, после снятия блокады, в Ленинграде была организована их выставка.

Планам превратить Псков в заповедник Древней Руси не суждено было сбыться, но реставрационную мастерскую Спегальскому удалось организовать, собрав мастеров из деревень Псковщины: штукатуров, каменщиков и плотников. Уже ее силами были восстановлены в конце концов церкви Николы со Усохи и Богоявления с Запсковья.

А свою Древнюю Русь он все же построил, но сперва – для себя и своей жены, Ольги Аршакуни, в городской квартире. Ее трудами после смерти мужа в 1969 году квартира была превращена в музей, и теперь каждый может заглянуть в русское Средиземье – каким его представлял и строил для себя Спегальский.

Упоминание Толкиена и Средиземья вызывает бурную реакцию экскурсоводов в этом музее-квартире: «Да! Точно! Вот именно так!» «Мыслю я исторически. Средиземье – это не воображаемый мир. Театр действий моих преданий – это наша земля, та, на которой мы живем сейчас, хотя исторический период – воображаемый», – писал Толкиен в заметках к одной из рецензий на «Возвращение короля». Спегальский, возможно, нашел бы его Средиземье похожим на свою Псковскую Русь. Он не изобретал ни собственного мира, ни собственного языка – но в совершенстве овладел «языком» псковских церквей, крепостных башен и купеческих палат. Настолько, что перешел на него и в повседневной жизни. «Сия столешница строена по указу государыни моей Ольги Константиновны в лето 7470», – гласит надпись на расписном столе, который он сделал в 1964 году. К достижениям прогресса он, как и автор «Властелина колец», относился с некоторым недоверием: в мирах овеянной дыханием мифа древности они были докучливыми пришельцами. «После больших хлопот мне удалось поставить в квартире телефон. Когда Юрий Павлович пришел с работы домой, телефонный аппарат уже стоял на его рабочем столе. И тут раздался звонок. Юрий Павлович зажал уши руками. На лице его появилось беспокойство. К моему огорчению, к телефону он продолжительное время относился неприязненно. Вначале совсем им не пользовался, несмотря на все уговоры», – писала о муже в 1987 году Ольга Аршакуни. В дружеском письме 1964 года Спегальский жаловался на тлетворное влияние купленного женой телевизора: «Это благо культуры оказалось хуже, чем я предполагал. Стоит он у нас с 1953 года, то есть уже около девяти лет (он был куплен зимой). В день на него уходит в среднем 4 часа, не меньше, а за это время, следовательно, потрачено 13 000 часов и 1877 дней (рабочих, семичасовых). Результат: нового я ничего не узнал, умнее не стал, но зато по вечерам ничего не делал, не рисовал, не писал, даже не мастерил ничего по хозяйству! За это время можно было бы прочитать целую библиотеку, написать большой ученый труд или сделать таких изразцовых расписных печей, как у меня, штук десять, или даже построить целый дом!» Сравним с тем, как в 1944-м в письме сыну Толкиен признавался: «Только в одном мне повезло больше: радио в ту пору еще не изобрели. Полагаю, некие благие задатки в нем есть, но на самом-то деле оно по большей части превратилось в оружие для глупца, дикаря и злодея, дабы с его помощью угнетать меньшинство и уничтожать мысль. Радиослушание убило умение слушать».

Впрочем, примириться с несносным «благом культуры» Спегальскому все-таки удалось: он сшил закрывающую экран салфетку, на которой красуется ироничная надпись старославянской азбукой: «Блаженны смотрящие телевизор, ибо войдут в Царство небесное». На стене в коридоре выставлен гобелен его работы, на котором Спегальский изобразил себя одним из псковских каменщиков, встречающих под стенами города русских богатырей, а на украшенном им шкафу – Ольгу Аршакуни в образе псковской посадницы. Таким архитектор видел свой мир и таким – насколько мог – заново строил древний Псков. Поэтому в этом древнерусском мире можно представить себя персонажем «Властелина колец» – в конце концов, его главный реставратор строил свое собственное Средиземье, которое Толкиен считал «всего лишь архаичным названием обитаемого мира людей».