Три века Лиговки и реквием дворнику Шмидту

Сейчас Лиговка – все более «цивилизованный» проспект с офисами, магазинами, кафе, оживленным движением. Фото PhotoXPress.ru

Передо мною летел трамвай. Новенький, яркий, чистый. С разбегу бесшумно остановился на остановке. А на трамвае было написано (сейчас в Питере принято повсюду размещать строки из классиков):

Шел я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай.

И звоны лютни, 

и дальние громы.

Передо мною летел трамвай.

Звоны лютни и дальние громы наблюдались – причем не только в знаменитой строфе из Гумилева, а в самом что ни на есть реале: музыканты у «Галереи» на Лиговском, близ Московского вокзала, на чем только не играют, и гроза собиралась. Впрочем, в этот вечер в соцсетях появились десятки фотографий – розовые и фиолетовые облака самых причудливых конфигураций над бывшими доходными домами и втиснутыми среди них стеклянно-бетонными зданиями. Но фантастическая графика крыш и облаков с трудом поддавалась фотографам – фото были просто как зарубки для памяти: в такой-то день, в такой-то час случились розовые облака. А по нарядной Лиговке шли, как обычно, толпы разноликих и разноцветных людей – в джинсах, в костюмах, в платьях до пят, в мини, в шортах, в хиджабах, в майках болельщиков.

Выражение «по нарядной Лиговке» может кому-то показаться оксюмороном. До сих пор повсюду читаешь про мрачные лиговские подворотни и лиговских гопников. С сайта на сайт кочуют фото зданий, сделанные 30, 20 лет назад – выражаясь языком скверной подражательной прозы, «с пустыми глазницами окон» и т.д. А литературно подкованные граждане вспоминают катаклизмы Лиговки-1917 по Маяковскому: «Звякая шпорами довоенной выковки, аксельбантами увешанные до пупов, говорили адъютант в «Селекте» на Лиговке и штабс-капитан Попов». «Селект» – так назывался дорогой ресторан в доме Перцова, где была и одноименная гостиница. «Перцов дом», интересный архитектурно, был довольно типичным для Питера доходным домом, где квартировали и «порядочные» в приличных квартирах – железнодорожные служащие, например – и ютились разнообразные маргинальные элементы.

Бывшая новгородская дорога еще в допетровское время (она есть на шведских картах), затем улица и канал, который потом засыпали, обиталище извозчиков и разного купеческого, рабочего, непостоянного люда, строительство церквей и пакгаузов. По пути до Московской заставы намеки на респектабельность и столичность уступали место окраинной заводской и торговой жизни со всеми неизбежными издержками огромного города на стыке веков. У Маяковского в этом фрагменте из «Хорошо!» лаконичные и точные детали: «Капитан упился, как сова. Челядь чайники бесшумно подавала. А в конце у Лиговки другие слова поднимались из подвалов: – Я, товарищи, из военной бюры. Кончили заседание тока-тока. Вот тебе к маузеру – двести бери, а это сто патронов к винтовкам». Чайники, которые подавала челядь – это про сухой закон военных лет. В чайники «чистой публике» наливали отнюдь не чай. Потому-то капитан и упился, как сова – шутка ли, чайник за чайником. А там, близ Московской заставы, в подвалах, где обитали рабочие, вовсю шуровали организаторы «из военной бюры».

В начале прошлого века улица была обиталищем извозчиков и разного купеческого, рабочего, непостоянного люда. Фото 1900 года

Оставив за кадром знаменитого Леньку Пантелеева, знаменитого грабителя нэповских времен (его клад с награбленным копипастеры с развлекательных сайтов до сих пор предлагают поискать в «трущобах Лиговки» – но за трущобу незадачливые кладоискатели могут принять разве что какой-нибудь здешний модный лофт), я вспомню тем не менее про самую что ни на есть лиговскую подворотню прямо напротив вокзала. Сейчас в этом доме апарт-отель. А когда-то на первом этаже здесь жил дворник Шмидт. Окна его дворницкой выходили на окна знаменитой «пятерки» – 5-го отделения милиции, куда каждый вечер притаскивали и ночных бабочек с вокзала, и хулиганов, и фарцовщиков, и алкашей. Шум, мат и мощное эхо уносились вверх из двора-колодца к облакам. Впрочем, пирушки в дворницкой были не тише. Дворник Шмидт был из семьи ссыльных казахстанских немцев, вечным студентом-филологом, почему-то с португальского отделения (одно время был однокурсником одного из самых влиятельных и богатых людей в РФ). Он сменил за десятилетие несколько таких дворницких и вот подвис на Лиговке. Это было удобно: знакомые проводники вваливались отдохнуть прямо из рейса, ночные бабочки, выйдя из «пятерки», приходили отвести душу в хорошей компании, случались здесь рок-музыканты и публика из «Сайгона», разношерстная толпа лимитчиков из ЖКХ и будущий академик РАН. Милиционеры из «пятерки» тоже заходили – например, попросить стакан. Во дворах и на самом Лиговском проспекте хватало гопоты и хулиганья, но Шмидт был неприкосновенен. Подраться он мог разве что со своими гостями – например, не сойдясь после пары-тройки бутылок во мнениях по поводу того же Гумилева. В квартире жил трехногий кот, спасенный из топки угольной котельной, кочегары хотели сжечь «урода». А по двору гуляла курица Маргарита.

Однажды (мы уже окончили факультет и успели отбыть распределение, а Шмидт продолжал учиться португальскому и работать дворником) мне сказали, что он меня хочет видеть. Оказалось, ему нужно, чтобы кто-то перевел с английского (немецкого текста не нашлось) Франкфуртскую декларацию социал-демократов. Выяснилось, что он и сам теперь социал-демократ и состоит в кружке. Надвигались первые демократические выборы, и Шмидт пошел в райсовет. Он лично обошел всех своих избирателей – жителей коммуналок и подвальных служебок. На глазу у него красовался фингал после очередной дискуссии об искусстве. Шмидт взял почти 100% голосов при рекордной явке. Но в депутатах не засиделся – загорелся идеей поднять в Лужском районе фермерство силами этнических немцев. Курицу Маргариту Шмидт оплакал – ее похитили и съели в голодные времена. С фермерством не вышло, а потом он уехал в Германию с усыновленным больным ребенком. Тосковал по Питеру, приезжал. И умер в Питере совсем недавно – упал на улице, не сразу распознали инфаркт и иностранца с хорошей страховкой увезли в больницу, пользующуюся дурной славой…

…Когда на Лиговке стали сдавать квадратные метры под офисы, это было дешево, но смущала репутация места. Особенно где-нибудь близ Обводного – автовокзал, психушка для иногородних (о сколько измученных творческих душ томилось тут за никогда не мытыми окнами, скольких доводилось навещать), аварийные коммуналки, загадочного назначения строения во дворах, где в темное время кучковались темные личности. «А гляди-ка, Лиговка впервые за свою историю становится цивилизованной!» – в один прекрасный день воскликнули коллеги. Офисным людям нужно где-то обедать – открылись кафешки. Появились магазинчики – сначала тоже из-за дешевой аренды. Стало облагораживаться пространство – не без споров и конфликтов. Тот же дом Перцова собирались снести вообще. Снесли кое-что, чего жалко, а кое-что – чего не жалко совсем. Внезапно на всем протяжении проспекта обнаружилось, что жалкие закопченные здания с облупившейся штукатуркой – на самом деле маленькие изящные особнячки. Сад Сангали с решеткой, отели, кафе и бары, бизнес-центры, метро «Лиговский проспект» и «Обводный канал», тихие отходящие от проспекта зеленые улицы… Живое, интересное место. И только ближе к тем же «Московским воротам» Лиговка становится промзоной, неухоженной, душной от выхлопов грузовиков. Но архитектура времен развитого социализма с ее серыми бетоном и кирпичом, сопутствующей пыльной лебедой у заборов и выбоинами на асфальте потихоньку уступает место ярким ангарам и терминалам.