Ленин с двумя кепками

Запах женщины уводит на другие орбиты. Борис Кустодиев. Красавица. 1915. ГТГ

Был когда-то советский чудак. Он верил в дружбу народов, в коммунизм, в раздельное обучение мальчиков и девочек. При этом он не был так жесток, как Сталин. Он думал, что надо не убивать, а только сажать, и даже можно, чтобы никто не видел, танцевать рок-н-ролл.

Советского чудака сделали знаковым персонажем Галич и Высоцкий. Его гениально играли Евстигнеев и Леонов. А потом советский чудак пропал вместе с советской властью. Но вдруг воскрес как художественный руководитель московского театра – не то он Табаков, не то Соломин, не то Гафт, и Пушкин – наше все, и все мы вышли из гоголевской шинели и спустились с Карпатских гор.

Дальше он еще в кого-то трансформируется. И вообще он Вечный жид и будет всегда ходить по времени и пространству.

У него было несколько отцов. И одна мать. Отцы были немного Сталин, побольше Ленин, еще побольше Утесов и Маяковский, еще немного Чкалов и Стаханов.

Мать была не одна. Их было две. Хотя назывались они одинаково – советская власть. Биологическая советская власть, та самая, мечта рабочих и крестьян всего мира, уже исчезла, и его воспитывала приемная мать, тоже советская власть. На мечту она была непохожа, там все было довольно скудно, но в мечтах советского чудака, в его оргазме и поллюциях она иногда вставала из-за спины приемной матери, заслоняла ее и сияла как мечта, как утопия, как красное знамя, как настоящая биологическая мать.

Советский чудак не мог жить без водки. Водка его поднимала над суетой и уводила в космические дали. Но он уставал от водки. Энтузиазм сменялся усталостью и депрессией. Но потом усталость проходила, снова хотелось пить водку, и снова приходили энтузиазм и космический полет.

Еще советский чудак собирал марки и был футбольным фанатом. Он хотел собрать марки всех стран в мире – чтобы от каждой страны было хотя бы по одной марке. Особенно ему нравились марки острова Борнео – там были изображены экзотические цветы и птицы.

Футбол советский чудак любил больше других видов спорта. Он даже хотел в детстве стать футболистом и часто ходил на футбол. Именно так советский чудак и представлял рай: там у всех есть коллекция марок и все смотрят футбол. И никто не ругает за онанизм, за который советского чудака ругали родители и из-за которого над ним издевались одноклассники.

Еще советский чудак любил журнал «Наука и жизнь», театр и кинофильм «Табор уходит в небо».

Еще он часто вспоминал про то, как когда-то был молодой.

Еще советский чудак рассказывал всякие смешные истории. Как в одном городе открыли памятник Ленину, у которого были две кепки – одна кепка была в руке, а другая – на голове. Или как один мужчина много выпил, случайно сел в самолет и прилетел в другой город, но не заметил, что прилетел в другой город, а в другом городе приехал домой по тому же адресу, какой у него был в том городе, откуда мужчина улетел, когда много выпил. И адрес совпадал, и ключи. Но там жили другие люди, и только там мужчина понял, что ошибся городом.

Советский чудак не всегда понимал иерархию событий. У него в одном ряду стояли матч СССР–Канада и балет «Щелкунчик». Съезд КПСС и премьера песни «Червона рута». Свадьба и финал Кубка СССР по футболу. Профсоюзное собрание и день рождения. Какое событие важнее, он мог понимать только интуитивно, но даже интуитивно не всегда это понимал.

Еще советский чудак вырезал из газет и журналов буквы и фотографии. Потом клеил их на бумагу. Ему казалось, что так он делает сюрреалистические коллажи.

Иногда он воровал продукты и книги в магазинах. Не потому, что у него не было денег. Просто на него иногда накатывала волна клептомании и ему хотелось что-нибудь украсть.

Иногда он подглядывал в женские бани или женские туалеты. Он не был вуайеристом. Или был им в разумных пределах. Но иногда подглядывал.

Иногда рассматривал и нюхал нижнее женское белье. И это тоже не было девиацией. Просто это выводило советского чудака еще дальше водки – на такие орбиты и сферы и увлекало в такие дали, что не потрогать и не понюхать было нельзя.

Советский чудак вырос из зазора между советской идеологией и советской реальностью. Советская идеология была пафосной, а советская реальность – довольно приземленной. Вот из зазора между пафосом и приземленностью и появился советский чудак.

Советская идеология была полна неба и солнца, а советская реальность – дерьма. Но была точка, где они сходились. И в этой точке советский чудак держал, как Атлант, дерьмо советской реальности и небо советской идеологии.

Он всегда был чем-то недоволен и расстроен. Что плохо убираем. Что отстаем. Что мало знаем Россию. Что не хотим узнать о России больше. И что изменить это невозможно.

Советский чудак был пессимистом. Он понимал всю хрупкость советского мира и ждал его конца. Он ждал третьей мировой войны и нашествия инопланетян. Для третьей мировой войны у него были готовы бомбоубежище на работе и погреб на даче. Для нашествия инопланетян – набор жестов и звуков с общим смыслом: «Инопланетяне, мы хотим с вами жить в мире!»

Еще советский чудак собирал анекдоты. Тем более что он и сам был почти как анекдот. Тогда в СССР был расцвет анекдота. Анекдоты активно печатали в советской прессе, и советский чудак делал вырезки из прессы. У него была большая коллекция анекдотов. Она хранилась в пяти специальных папках.

Советский чудак был высокомерен. Он был уверен, что он лучше всех – и других советских людей, и тех иностранцев, которых он встречал в СССР или видел в кино. Второго такого нет. И поэтому немного высокомерно относился к людям.

Советский чудак был застенчив. Он стеснялся, что он лучше всех других людей и что он не может им этого сказать, иначе, если он это скажет, его заберут в психбольницу.

Советский чудак был открыт и демократичен. Он мог разговориться с незнакомыми людьми на улицах или в кафе. Он мог после этого стать им другом на всю жизнь. Он не делил людей на касты. Для него не существовало материальных границ. Но это не отменяло его высокомерности.

Советский чудак был довольно небрежен в быту. Он боялся ангажированности в быт. Когда он ложился спать, то часто не стелил постель и спал прямо на голом диване, без простыни и одеяла. Когда брился, то оставлял на лице много щетины. Редко чистил зубы. Редко менял трусы и носки. Это его не смущало. Наоборот. Ему казалось, что высшие ценности – духовные ценности – важнее, и гигиена и быт только отвлекают от высших ценностей. Поэтому гигиена и быт только мешают.

Но духовные ценности советский чудак точно назвать не мог. Они был неназываемы, как у древних евреев имя Бога. Это была не религия, не культура и не мораль. Это была их условная контаминация и постоянная перетасовка, которые советский чудак называл гуманизмом – хотя советский чудак тоже не мог объяснить, что же такое гуманизм. Ему казалось, что это что-то такое очень большое, доброе, чистое, светлое и опять же духовное. Похоже одновременно на мечту, сон, солнечный свет и оргазм.

Советского чудака тянуло на подвиги. Он или хотел полететь в космос, или поехать в гости к Сахарову в Горький, или закрыть собой Брежнева во время покушения на него иностранных диверсантов. Или жениться на Алле Пугачевой. Или выпить с Высоцким.

Советский чудак трансформировался. Теперь он не только главный режиссер московских театров. Теперь он экономический эксперт по финансовым рынкам и знает слово «волатильность» умеет заменять этим словом одиозные «кризис» и «обвал рубля».

Советский чудак превратился в небожителя. Он на все смотрит сверху. Он где-то на самом высоком холме, среди духовных скреп, которые вьются вокруг него, как музы вокруг Аполлона. И оттуда он смотрит на падение цен на нефть, на рост доллара, на робкие побеги протеста, на пароксизмы бюрократии и вечный сон русского социума.

Это его жизнь, но все-таки это не его жизнь.

Он обижается, когда его называют пассивным и асоциальным. Он активен и социален. Просто пока он не готов покинуть духовные скрепы и спуститься вниз.

Советский чудак не успокоится. Он будет трансформировать вечно. Он еще кем-нибудь станет.

Только пока непонятно – кем.