Пирожок с черникой

Главный туристический путь в Углич – водный, теплоходный. Фото Александра Анашкина

Летний Углич пыльный, как старые грабли из чулана. Покуда ты не понял, что это, Углич уже, зацепив, не отпускает. Бежит за тобой тенью: собака, облако, стая галок на крестах, ветер. Потертый, побитый временем, но все такой же древний и гордый Углич.

Успенская площадь в послеобеденной сонливости. Лысый толстый таксист, лениво почесывая гузно, обменивается зайчиками с витриной ювелирного.

Бабки в платочках с черникой, малиной и лисичками дремлют под вывеской художественной галереи «Угол», словно инсталляции.

Туристическая тропа, тропическая охота зачехляет орудия производства. Если бы не туристы, Углича бы и не было. Ведь летом жизнь заканчивается после того, как от пристани отчалит последний круизный пароход. Зимой она и не начинается. Зимой весь Углич спит, укутавшись в шерстяное одеяло в крупную клетку. На пристани только вмерзшая в лед баржа обозначает собой непрерывность навигации, дыхания, времени и бытия. Вся летняя бутафория вместе с чайками и туристами, напоминающими тряпичных кукол, пылится в чулане.

Летний Углич и зимний Углич – два совершенно разных города. Вот летом, летом… Углич легок на подъем, проспавшийся, хорошо выбритый и не такой хмурый. И вкусный, как пирожок с черникой.

В центре, от которого в разные стороны лучами расходятся Ярославская и Ростовская улицы, он как ромашка, сердцем которой является Успенский собор и памятник Ленину. А потом уже сувенирная лавка, моренный под старину комод.

А окраинный Углич свеж, как новорожденный. Здесь все интересно и ново: крапива и лопухи, радостно прущие на набережной Красноармейского бульвара. Селивановский ручей, который делит Углич на парадно-выходной, туристический и на городишко с разбитым асфальтом, пыльной обочиной, тупичками, дежурными «Пятерочками», пыльной анфиладой тополей, прохладой и надписью «Нотариусы» на заборе. Вот он – сквозной, товарный, хозяйственный, бытовой. Совсем не Углич, но все же троюродный его брательник.

Все в этом Угличе просто и ясно: кирпичные дома-полукровки, заборы, сайдинг, магазин «Сантехника», склад всяческого хлама и гостиница – три звезды, где всякую воду выключают в полдесятого утра.

И вообще, зачем вода, ежели водохранилище под боком?

Нечего тут!

На недоуменный вопрос постояльца с недобритой физиономией об одном носке, высунувшегося из своей конуры, консьержка отвечает:

– Это не мы, это – «водоканал»!

«Водоканал» воду канал. Возникают проклятые вопросы: распространяется вредительская деятельность «водоканала» на дорогие гостиницы, где сутки проживания – 9000 тугриков?

Суровое гендерное чтение. Фото автора

Но это никому не интересно. Все это риторика. Упражняться ею в Угличе можно по пути к платному туалету в районе улицы Урицкого. В окошке бабушка треплется по мобильнику. За 25 рублей отправляй все надобности и ненадобности и, если нужно, живи здесь до 19.00: брейся, намыливая свою физиономию, которая зеркалу в гостинце запомнилась наполовину невыбритой. Все зеркала Углича невыспавшиеся и невыбритые из-за инсинуаций «водоканала». Урицкого на него нет!

Но и это все хорошо, и даже отчасти Урицкий немного, потому что лето, потому что – Углич.

И ты тут как зайчик, пущенный лысиной таксиста, бесхозный, легкий и светлый, ангел.

И вот теперь-то надобно обязательно грузно, как пыль на липах, осесть где-нибудь в кафе по-купечески или лучше налегке, по-сиротски, убегая от самого себя, но обязательно там, где потчуют пирожками со свежесобранной черникой.

Бойкая (где сядешь, там и слезешь) хозяйка чернику собирала сама. Причем черника – это хобби. Она ее собирала не для того, чтобы заработать, а для того, чтобы сказали с отдышкой, не прожевав:

– Вкусна!

Тут, в душевной компании алкоголиков, тихо и спокойно, как в чулане, когда все про тебя забыли и ты про всех забыл, не помня зла и не веря в то, что где-то в мире есть еще что-нибудь, кроме Углича.

Да нет ничего – и не будет. И не надо ничего, кроме Углича. Пусть продолжается лето, утро, недовыбритая физиономия консьержки и, как праздник, возникающий откуда-то из лопухов и крапивы, сотканный из летнего марева и слоистого воздуха и неба – Преображенский собор. На перекрестке улиц Ленина, проводов, реклам, суеты и роящихся машин.

И пирожки с черникой, и перспектива загулять с хозяйкой заведения – надолго, до холодов, навсегда.

Благостное расположение духа после пирожка с черникой и любовь ко всему человечеству может вместить только купол Преображенского собора. Здесь по случаю престольного праздника крестный ход: дородный батюшка впереди, за ним хоругви, носатый служка с Библией и нос его, словно отдельно ото всего, почти как Иуда, две монашки, подпевающие гнусавыми голосами псалмы, как будто давешние бабушки, но только без черники и лисичек, и рыжая девчонка лет семи в лаптях и сарафане и белом в горошек платке.

Батюшка опрыскивает всех из кадильницы, больше всех достается рыжей, ее улыбка расцветает веснушками. Радостная и странная детская улыбка девочки, которая уже научилась покоряться непонятной, но суровой и жизненной необходимости, хорошей или плохой, не ее ума это дело. В этой улыбке замешано недоумение, ведь облили с ног до головы, радостное летнее солнышко и возбуждение толпы, идущей куда глаза глядят с батюшкой, аки со Христом.

Куда батюшка – туда и мы, как овцы. А человек и есть овца. Во всяком случае, ощущение одиночества пропадает, когда тебя ведут куда-то – такое вот детское непротивление чужой воле.

Углич, навсегда впавший в детство, убиенный царевич и смута. Но это лучше вспоминается зимой под завывание вьюги.

Иногда я вспоминаю эти брызги, эту улыбку, покорную судьбе, крякнувших, потому как оступились в ямку, монашек, лето, Углич и смакую все это, как вино.

Летний Углич вообще шалый. Насупротив библиотеки имени Ивана Сурикова (автора «Рябины») книжный магазин. Но книг здесь почти что нет. Имеется лишь полка «Книги для мужчин» и полка «Книги для женщин».

– А где, – спрашиваю, – книги?

– Наш хозяин, – отвечают мне обстоятельно, как фининспектору, – книг не любит. Он говорит: все равно книг никто не читает, зачем ими торговать. Вот мы и торгуем велосипедами!

В фойе библиотеки на втором этаже, к нему тоже надо подняться, вознестись, портрет Ивана Захаровича с бородой, сурово глядящий на нынешнее поколение, как Вседержитель из-под купола. Ранее в этом здании была коммуналка. Нынешний директор родился в одной из комнат. И это могло случиться только в Угличе. Городе, дивном, как складень, тронешь, и он раскроется, растянется вширь и вглубь, как икона.

По вечерам, когда то ли в Рыбинск, то ли в Мышкин отчалит прогулочный теплоход имени Урицкого или Муслима Магомаева и отраженный облик церкви Димитрия-на-крови совпадет с оригиналом или даже станет оригиналом вместо него, словно распятый вниз головой Петр, город гуляет.

На улице Островского и набережной Волги разбежаться особливо негде. Разве что в музее русской водки, но там дорого. До Селивановского ручья нервы истреплет заведение, где якорь бросают лишь выходящие на променад с парохода упитанные туристы. А вот после, где набережная плавно и неотвратимо переходит в грунтовку, где лавочки и ширококостные мамаши с пивом и орешками, вот тут можно оторваться, вспоминая Ивана Аксакова:

«Знаете ли вы, какая промышленность процветает в этом древнем городе! Колбасная и холщевая! Здесь множество колбасных заводов, я хотел что-нибудь вывезти на память этого города… поэтому искал чего-нибудь из других изделий, спрашивал и бритых, и брадатых, и все указывали на углические колбасы…»

Вот и ответ на вопрос: что такое – Углич?

Углич – это пирожок с черникой и колбаса.

А впрочем, еще что-то с чем-то. В промельках, проездом, во сне, наспех и не взаправду!