Человек – это ребенок, помноженный на прожитые годы. Фото Pixabay
Лечу в самолете рейсом SU 208 Москва–Шанхай. Лететь девять с половиной часов. Принял незаконные
Включил самолетный телевизор. Добрался до «нашего кино», или как оно там зовется, нажал на кнопку «Доживем до понедельника». 100 раз видал, но задумался (самолет располагает к задумыванию).
Первый раз я это кино смотрел в ноябре 1968 года в актерском доме отдыха «Руза» во время студенческих каникул, когда был почти ровесником тех киношных школьников (в том году закончил школу). Прямых аналогий с моими одноклассниками не наблюдалось, но дух школы был ухвачен. Так что, считай, смотрел на своих, смотрел на себя. Было понятно и деление на хороших и плохих среди учеников и учителей. Хорошими, ясное дело, были учитель Илья Семенович (Тихонов) и ученик Шестопалов (Валерий Зубарев). Плохими – завуч (Нина Меньшикова) и другой ученик Батищев (Игорь Старыгин). Мы таких видали.
Как видывали и молоденьких учительниц, почти наших ровесниц. Конечно, любовь «англичанки» (Ирины Печерниковой) к сорокалетнему старику казалась странной, немного извращенной. Но сама юный педагог была симпатичной, даже пикантной. В фильме есть сцена: завуч косится на ее коленочки. Подруга моих родителей, жена известного в то время драматурга Бориса Рабкина Инна, имевшая отношение к кино, рассказывала, как эти ножки хотели запретить по цензурным соображениям. Понятно, сцена не совсем для фильма про школу, но ведь не в ажурных же чулках сидела симпатичная училка, всего лишь в простых колготках. Слава богу, не запретили.
Другая «эротическая тема» – ученица, написавшая в сочинении на вольную тему, что хотела бы иметь четырех детей. Я, кстати сказать, как и завуч, тоже удивился храбрости персонажа, подумав, и чего, дескать, она выпендривается.
Политические акценты в фильме воспринимались чисто по-советски. Как и главный положительный персонаж – учитель, я был за социализм, хотя считал, что тот, в котором мы жили, требует исправления. Тихоновский учитель был воплощением осторожного, «разрешенного советского диссидентства», не сахаровского, о котором слушали по Би-би-си и «Свободе», но именно советского. Помните его диалог с директором школы?
Директор: «Социализм строили, извините, запачкались. Теперь, может, и руки не подашь».
Илья Семеныч: «Смотря чем запачкался, может, и не подам» (писал по памяти, могу и ошибиться).
Но все равно оба они хорошие. Тем более что директор во время войны вынес раненого учителя c поля боя. Просто директор до конца не разобрался. Да и играл его симпатичный Михаил Зимин.
Зато каким был смелым эпизод, когда ученица просит учителя не обижаться на ее отца, приславшего ему на «казенной бумаге» письмо, что «он лично проверил дочь по истории» и считает, что оценки четыре она заслуживает. Вот оно, зло! Правда, не советское, а сталинское. Чувствуете разницу?
Словом, в ноябре 1968-го мне верилось, что когда-нибудь все должно наладиться.
Однако замечу: в том же 1968-м после советской интервенции в Чехословакии я почувствовал, что моя страна неправа, что она совершила преступление. Не поверите, но мне было за нее как-то стыдно. (Еще обидно было то, как ко всему этому отнесся мой отец, который, работая в управлении театров Министерства культуры СССР, проталкивал «сомнительные» пьесы, но посчитал, что чехи нас предали и их надо было наказать. То был наш первый политический семейный раскол.)
Но сейчас речь не об этом. Речь о том, что, несмотря на Чехословакию, я верил, что достаточно прогнать завуча, переубедить директора, разделаться со Сталиным, и все наладится.
«Как молоды мы были…»
Потом, когда в середине 80-х я смотрел фильм в возрасте Ильи Семеныча, уже понимал, что его (и наша) вера в светлое будущее была искусственной, вынужденной, а то и фальшивой. Надежда на коммунистическое счастье испарилась. К тому времени я стал целым кандидатом наук, читал бывшие запрещенные книги и кое-что понимал.
Завуч (Нина Меньшикова) и учитель (Вячеслав
Тихонов) – радикально разнящиеся типажи советской школы. Кадр из фильма «Доживем до понедельника». 1968 |
Я читал Сашу (Александра) Ципко, который в нашей стране едва ли не первым писал о невозможности улучшения советского коммунизма, а по сути, об обреченности перестройки.
Учитель же ошибался. Он был советским учителем истории. Как пражский реформатор Александр Дубчек, учитель был утопистом, мечтавшим о «социализме с человеческим лицом». И Дубчек, и Илья Семеныч были хорошими коммунистами. Но «исправить мир» они не могли.
Став ровесником или почти ровесником Ильи Семеныча, я остро ощутил обреченность его позиции.
Вот эпизод, когда учитель говорит, что не может быть учителем. Можно по-разному истолковывать, почему он так для себя решил. Но мне, уже не школьнику, пришло в голову, что, может, до него вдруг дошло – честно учить при той системе невозможно. Как минимум рискованно для него самого.
Честный учитель, который воспитывал учеников на революционных примерах, недоговаривал. Лейтенант Шмидт, которым он призывал восхищаться своих питомцев, был куда более сложный человек, чем тот, каким его хотел представить Илья Семеныч. Он сознательно идеализировал этого странного революционера и… многое недоговаривал.
В сорок с лишним лет я перешел на сторону отрицательного «переростка» Батищева, сказавшего, что вести себя так, как повел Шмидт, «без шансов на успех», он бы не стал. В фильме Батищев подвергся классному остракизму, его подружка даже отсела на соседнюю парту. Но согласитесь, рисковать чужими жизнями непонятно во имя чего нехорошо, непорядочно.
Еще понял завуча, потрясающе сыгранную Ниной Меньшиковой, Мамой Верой из «Девчат». Да простят меня поклонники Тихонова, завуч – лучшая актерская работа в «Доживем…». Меньшикова из двух – Мамы Веры и завуча – ролей создала наитрагичнейший образ простой советской женщины (как она гнусит «в нашем городе дождь»!).
Я ее понял, пожалел. Что преподавать? Зачем изобретать, за что бороться? К чему стремиться, если собственная жизнь не сложилась и не сложится? Остается только завидовать девчонкам, мечтающим о детях. Она им завидует. Эти девочки в школьных платьицах в отличие от нее годика через два начнут трахаться. Да, в 1968 году такое предположение было чересчур пикантным, даже антисоветским. А спустя 30, тем более в нынешние времена, почему бы и нет? В чем проблема? Тогдашнее «целомудрие» было ханжеством. Кстати, уже тогдашние дети это понимали.
Итак, я просмотрел «Доживем до понедельника» глазами советского школьника, глазами постсоветского сверстника учителя. Спустя полстолетия после первого сеанса увидел кино из возраста матери Тихонова, скромно, идеально в тему сыгранной Ольгой Жизневой. Ее сын теперь представляется мне занудой. Там барышня телефон обрывает, а ты все про лейтенанта Шмидта. О себе думать нужно. Об общественном уже поздно. И бесполезно. Общественно-политическое не спасти и не улучшить. Все беспросветно.
Мать учителя в советскую власть тоже верила. А что получилось? Ничего не получилось.
В самом названии «…до понедельника» звучала надежда, что когда-нибудь до него доживем. Понедельник, по утверждению братьев Стругацких, начинается в субботу. В субботу была перестройка. Вот и дожили до следующей недели.
Мой самолет тем временем благополучно приземлился в Шанхае.
комментарии(0)