Площадь у Яффских ворот в старом городе Иерусалима, начало пути в историю. Фото Хорхе Ласкара
Это был очень теплый солнечный день в середине ноября. Площадь перед западной стеной Иерусалимского храма (Стена плача) была запружена молодежью, юноши 13 лет праздновали Бар-мицву (религиозное совершеннолетие), другие, постарше, – им ассистировали. У подножия стены в толпе сновал хасид средних лет и за плату благословлял. Случилось так, что он обратил внимание на меня. Его лицо озарилось сияющей, как солнце, улыбкой. Обращаясь ко мне скороговоркой, он произнес что-то на иврите. Я был в замешательстве, не знал, как выпутаться из этой ситуации. Мой визави заметил мое смущение.
– Ата, ихуди? – произнес он громко и членораздельно, почти прокричал. Этот вопрос понять было не сложно. Я показал жестами, что не знаю. Он повторил вопрос по-русски: «Ты еврей?»
– Ани ло йодеа (я не знаю), – ответил я «на автомате».
– Твой мама еврейка? – последовал новый вопрос; хасид в своем дознании был на редкость настойчив.
– Нет, – ответил я. Улыбка на его лице моментально погасла, и в глазах его промелькнула тень скорби. Далее он снисходительно похлопал меня по плечу, мол, «сочувствую тому, что ты не еврей, но такое случается, смирись и прозябай покорно без благословения, которого ты не достоин». Далее он, по-солдатски щелкнув каблуками, повернулся ко мне спиной и был таков. Лишь миг я ощущал себя изгоем, потерявшимся в этой, как оказалось, чуждой мне массе народа, затем вспомнил, что хасид-то за благословение брал плату. Это означало, что формально я сэкономил некоторую сумму, которую стоит срочно потратить. Оставаться дольше у Стены плача мне уже не хотелось, настроение было испорчено. Покинув шумную площадь, направил свои стопы в арабский квартал старого города. Прошел по узкой улице, укрытой сверху сводом (этакой тенистой торговой галереи), и оказался на небольшой площади перед Яффскими воротами. Тут же повернул направо в узкий переулок, ведущий в христианский квартал. Там есть небольшое кафе, которое держит семья арабов-христиан. Располагается это заведение на двух уровнях. На первом этаже кухня и крошечный зал на два столика. На втором – еще три стола. Гвоздь меню здесь – кофе с кардамоном (на иврите – кафэ им хель), заваренный в финджане (турке), и вкуснейшая уга (под этим наименованием подается все от изысканных пирожных до арабской пахлавы).
Если честно, мне как-то больше по вкусу пить терпкий кофе с кардамоном не в тесном помещении, а где-нибудь на природе. В израильских магазинах продают готовую смесь из молотого кофе и приправ. Для истинного ценителя этого напитка лучшее место – пустыня, и чтобы вокруг никого, только россыпи камней и голый холмистый пейзаж на все 360 градусов, до горизонта. Есть такие места в Иудейской пустыне, юго-восточнее Иерусалима. Добраться туда можно на собственной машине. Обычно я беру пакетик такой смеси, бутилированную воду, финджан, газовую горелку и никаких сладостей. Терпкий вкус кофе в сочетании с лунным пейзажем вокруг тебя и легкими дуновениями теплого осеннего ветерка создают особое настроение. Ты умиротворен, погружен в себя и одновременно открыт окружающей вселенной, чувствуешь себя ничтожным и в то же время великим. Вокруг тебя в каждом предмете, в пространстве, в сознании остается только главное, вечное, а все бренное и суетное уходит куда-то в другое измерение.
Как-то раз мне вздумалось для кофепития отправиться в кратер Мицпе Рамон (пустыня Негев, южнее Беэр-Шевы). Время было предзакатное, я выбрал место в центре кратера, в полукилометре от дороги, на небольшом холме возле сухого русла. Рядом росла небольшая акация. Солнце уходило за верхний край стены кратера, я пил свой кофе и наслаждался абсолютной тишиной и в какой-то момент настолько ушел в себя, что не заметил, как наступила ночь. Показалось, что тьма просто обрушилась с неба на землю. Мой рассудок не мог найти объяснение случившемуся, поскольку еще мгновение назад закатное небо было светло, без единого облачка. Затем черный купол над моей головой озарился яркими звездами; самым мощным источником света был Млечный Путь. Линию горизонта невозможно было определить. На каком-то уровне звезды исчезали, а ниже была кромешная темнота, настолько густая, что я не видел ни своего тела, ни рук, ни ног. Подносил ладонь близко к глазам и не видел ее. Тишина была абсолютно непорочной, я слышал свое дыхание и биение сердца. Через некоторое время мне удалось адаптироваться и избавиться от напряжения первых минут пребывания в столь непривычной обстановке. Но окончательно прийти в себя было невозможно, этому мешало ощущение полета, точнее – чувство свободного парения в безграничном пространстве.
Вернуться к машине мне помог электрический фонарь. Описанный феномен объясняется очень просто. Дно кратера находится в тени его стен, искусственное освещение близлежащих поселков не создает светового фона, поэтому ночью стоит такая темень, что хоть глаз выколи.
Однажды мне представился случай отыграться за ту выходку хасида, о которой шла речь в начале повествования. Дело было в середине июля, мой друг Илья (житель Израиля) пригласил меня посетить Иудейскую пустыню и Мертвое море. В утренние часы мы приехали на его «Ниссане» в самый центр пустыни, практически на высшую ее точку, которая находится на отметке примерно 800 м над уровнем моря. Оставили машину на дороге и пошли обозревать окрестности. Долго блуждать не пришлось, вскоре набрели на место, откуда брал начало небольшой овраг, который уже через 300 м выглядел как неглубокий каньон, где тренировались любители каньонинга. К ним-то мы и направились, благо вся команда была русскоязычная (обычное дело для Израиля). Лидер группы был виден сразу, у него я поинтересовался, куда ведет каньон. Тот разъяснил, что каньон заканчивается на берегу Мертвого моря (и находится на уровне минус 400 м абсолютной высоты). То есть перепад высот между плато Иудейской пустыни и Мертвым морем составляет около 1200 м. Согласитесь, у любого возникнет идея спуститься по каньону, это же так интересно! Я озвучил свое намерение моему собеседнику.
– Это смертельно опасно, пройти вниз по каньону без снаряжения и веревки никому не по силам. Я, как сертифицированный инструктор каньонинга, запрещаю это делать – таков был вердикт моего визави.
– Это только вам, местным, не по силам, – был мой ответ. Наш разговор привлек внимание окружающих, инструктор покраснел от возмущения, ведь я не собирался ему подчиняться, чем подрывал его авторитет в группе любителей каньонига. Чтобы хоть немного разрядить обстановку, я поблагодарил его за полезную информацию и, условившись с Ильей о встрече на берегу Мертвого моря, пошел по каньону вниз в восточном направлении, не обращая внимания на продолжающиеся возражения. Илье предстояло спуститься на машине по дороге, сделав огромный крюк.
По мере моего движения вниз стены каньона росли вверх. Сначала это был пологий спуск по ровному дну. Дело в том, что дожди в зимнее время проливаются исключительно над Иудейской пустыней. Вода устремляемся вниз к Мертвому морю потоками, и за миллионы лет она прорезала в породе глубочайшие каньоны.
Вскоре начались трудности. Мой путь был прерван вертикальной стеной, уходящей глубоко вниз. По ней я спустился лазанием и оказался в большой промоине, напоминавшей колодец с одной открытой стороной, здесь пришлось спускаться, упираясь конечностями в стены. Далее каньон шел вниз каскадом из больших ступеней, каждая из них начиналась вертикальным сбросом глубиной от 40 до 10–14 м и завершалась небольшим естественным бассейном, заполненным водой. Проходя эту часть каньона, я сосредоточился на том, чтобы не допускать ошибок, каждая из которых могла бы стать фатальной. На каждом участке перед движением вниз внимательно осматривал свой дальнейший путь. Определив для себя последовательность действий, сначала лазанием спускался по вертикальным скалам, затем с высоты в 5–7 м прыгал в воду, переплывал бассейн и оказывался у начала следующей ступени. Далее все действия повторялись снова и снова. Преодолев каскад, оказался в нижней части каньона. Он был в ширину не более 10 м, стены его уходили вертикально вверх на высоту боле 800 м, а у меня над головой была видна узкая полоска неба. Дно было ровное. По дороге мне встречались трупики горных серн, в которых копошились огромные насекомые, похожие на шершней.
Когда мне все это надоело и я начал подмерзать (там было довольно прохладно), показался свет в конце каньона. Помню сам момент выхода из него на открытое пространство. Представьте себе черту, границу света и тени, при переходе через нее ты покидаешь холодный каньон и упираешься в стену плотного горячего воздуха. Мало того что ты получаешь удар палящего зноя в лицо, сопровождаемый даже легким ожогом, твои глаза, привыкшие к сумраку, подвергаются воздействию беспощадного, неимоверно яркого, физически ощущаемого потока солнечного света.
комментарии(0)