Студенты Московской духовной академии занимаются в непринужденной обстановке. Фото начала XX века
В текущем году исполняется 200 лет со дня возрождения Киевской духовной академии и 100 лет со дня ее закрытия. Есть лишний повод рассказать о буднях церковных учебных заведений. Архивы открывают любопытные истории, которые в старой России принято было называть анекдотами.
В конце 1840-х годов митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров) судил о возможности копирования в Киеве распорядка дня, который ввели в Санкт-Петербургской академии: «Комнаты студентов запираются утром и отворяются в 10 часов вечера. В течение всего прочего времени студенты в комнатах для занятий, в которых кроме столов, табуретов и книг вовсе ничего нет. Так приведено, что студент на каждом шагу в глазах начальства». Вполне себе казарменный режим, характерный для эпохи Николая I. Но и в дальнейшем студенты не всегда дышали свободно. Выпускник Московской академии митрополит Евлогий (Георгиевский) рассказывал, что в его студенческую бытность (в конце XIX века) академический инспектор «старался ввести… дисциплину кадетского корпуса, допекал инструкциями».
Симптоматичен и студенческий досуг. Вот что писал о Киевской академии, обучаясь в ней, будущий митрополит Арсений (Стадницкий): «Чем занимаются студенты IV курса?.. [пройдитесь] по… коридору… по сторонам которого… расположены занятные (для занятий. – «НГР») комнаты четверокурсников… Вы увидите через… окна большое сборище студентов… Тут идет отчаянная картежная игра… с девяти вплоть до двух часов… нужно же чем-[нибудь] наполнять пустоту жизни». К картам добавлялись, разумеется, попойки.
Предавались и другой утехе – театру, чему решительно противились инспекторы. Молодежи приходилось хитрить. Оригинальный способ скрыть увлечение театром нашли студенты Казанской академии. Вспоминает протоиерей Виктор Певницкий, воспитанник ее в 1850-е годы: «Койки пустые взбудораживали так, что человек… как будто только… вышел, а то и чучело делали, или клали кого-либо из служителей». Спектакли завершались поздно, а по пустым койкам инспектор узнавал, кого нет на месте.
В канун 50-летия со дня смерти Александра Пушкина ректор Московской академии архимандрит Христофор (Смирнов) внушал инспектору: «Справедливым почитаю воспретить богословам нашим чествование… Пушкина и тем лишить их удовольствия чувственного, которое они предпочитают духовному, вопреки своему званию духовных воспитанников». Таков был ректор, «сухой и бессердечный», со слов Евлогия (Георгиевского).
Но чувственных радостей искали и сами академические чернецы. Епископ Стефан (Архангельский) свидетельствовал, что на излете XIX века монашествующий инспектор Петербургской академии Исидор (Колоколов) проявил такой сексуальный интерес к студентам, что те едва не взбунтовались (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 257, 750).
«На лекцию не стоит ходить – все равно ничего не вынесешь», – откровенничали студенты Киевской академии. Их можно понять. «Лекциями о библейских клопах» называли отдельные дисциплины воспитанники Московской академии. А некоторые лекторы вводили студентов просто в недоумение – такие, как архимандрит Паисий из Казанской академии: «Был какой-то всклоченный, как будто только что встал ото сна… Взгляд имел… диковатый и казался как бы… ошеломленным… в мышлении его… много было хаотического. И лекции его были крайне беспорядочны… сам терялся во множестве исписанных им листов… которые собирались им в одну беспорядочную кучу, из которой он, идя… на лекцию, захватывал горстью, что под руку попадалось, и читал преспокойно по этим листам… не интересуясь, слушают его студенты или нет».
Молодежь в духовном звании все время искушалась вольномыслием. Василий Перов. Разговор студентов с монахом. 1871. ГТГ |
Так или иначе, студенты всячески избегали лекций. И случались достопамятные истории. Рассказывает бывший студент Московской академии: «Инспектор разыскивал ослушников и сгонял их в аудиторию. Как-то раз он накрыл нас, небольшую группу. Мы спохватились: Идем, идем на лекцию… – и вдруг в шкафу – скрип… Инспектор – к шкафу. Отворил дверцу… а в шкафу – огромный, весь красный от смущения студент Петр Полянский (впоследствии митрополит Крутицкий). Хохот…»
Посещение лекций одно время было свободным. Порой на них ходил только «дежурный» студент, дабы на общую потребу вести записи за педагогом. Бытовали об этом анекдоты. Однажды некий профессор, зайдя в аудиторию, обнаружил там единственного студента, который к тому же погрузился в какую-то книгу, заткнув уши. «Почему вы так, милостивый государь?» – спросил наставник, показывая тому на уши. Ответ был откровенный: «Чтоб не мешали читать».
Но преподаватели тоже достойны снисхождения: их достаток был низок. На вопрос, почему он ездит поездом в третьем классе, историк Василий Ключевский, читавший лекции в Московской академии, ответил остроумно: потому что нет четвертого. И вот парадокс. При бедности академий на них, случалось, возлагали и посторонние расходы. Анекдотичны раздумья Филарета (Амфитеатрова): «Цензуру учредить в Киеве Синод… согласен – но нет денег… Нельзя ли на счет академии и лавры…»
При неразрешенности многих проблем студенты порой бунтовали. Но неблагонадежными считались даже некоторые ректоры. В 1815 году митрополит Киевский Серапион (Александровский) донес в Синод о ректоре Киевской академии архимандрите Иоасафе (Мохове), который, не подчиняясь духовной консистории, на девять ее указов ответил лишь однажды, причем используя «непристойные и оскорбительные слова» в адрес епархиальной власти. Другой глава академии, Иеремия (Соловьев), как-то возмутился всей системой церковной власти: «Управление церкви в известных руках, как и пред сим было или еще более». Осмелился намекать на главенство государственных чиновников в церковных делах.
Духовные школы исподволь приходили к кризису. Викарий Киевской епархии Виталий (Иосифов) признался в 1884 году: «Наша академия в распущенном состоянии». Случались в Киевской академии и «беспорядки». Здесь нашли «связку… прокламаций и изданий революционного содержания». «Киевская академия меня деморализовала, как прочие», – признался в 1908 году митрополит Антоний (Храповицкий). Викарий Казанской епархии Анатолий (Грисюк) писал в 1913 году о Казанской академии: «Впечатление не из отрадных. Растрата эконома и его самоубийство, запущенность хозяйства… бедность стипендиями, а отсюда масса всяких слезных прошений студентов… – все это… заставляет вспомнить другие академии…»
Ну а потом, как говорится в подобных историях, настал 1917 год… n
Валерий Викторович Вяткин – кандидат исторических наук, член Союза писателей России.
комментарии(0)