Страшное послание вулкана Эйяфьятлайокудль

Все, что мы можем сделать в мире скоростей – остаться на месте. Фото PhotoXPress.ru

В тот год в Исландии проснулся Эйяфьятлайокудль. Над Европой повисло облако пепла, наш рейс отложили, и вместо того чтобы гулять по Амстердаму, мы с моей попутчицей (назовем ее Марина) сидели в бизнес-зале аэропорта, смотрели, как взлетают чужие самолеты, и прислушивались к женскому голосу диктора (почему-то одинаковому во всех городах).

Должна признаться, перелеты никогда не были мне в тягость. Напротив, я нахожу предотъездную суету упоительной. Люблю смотреть на взлетающие самолеты, бестолково кататься на траволаторе. Я очень люблю то пограничное состояние, когда ты уже прошел регистрацию, досмотр и оказался в зоне пространственно-временного карантина (даже официально эта зона называется чистой). Ты уже не здесь, но еще и не там, ты сделал все что мог, ты добрался, прошел, твоя судьба больше от тебя не зависит, ты стал добровольным заложником терминала, невольником остановившегося времени, времени абсолютного покоя и какого-то легитимного бездействия. Ты больше не можешь управлять ничем, кроме своего ожидания. 

В эти минуты до посадки твой выбор так умиротворяюще невелик – можно взять в автомате пластиковый стаканчик с кофе, рассматривать лица людей, подсвеченные экранами планшетов. Можно сосчитать разъезжающиеся трапы, подумать о Боге, жизни и смерти. Особенно о смерти. Думаю, это время отпущено аэропортом специально для этого. 

Однако на сей раз ожидание затянулось. На телевизионной плазме шли новостные кадры с извержением Эйяфьятлайокудля. Серые клубы пепла вспухали, разрастались новыми фракталами, которые стремительно увеличивались, заполняя собой небо и заслоняя солнце.  

Из-за задержек рейсов зал был почти полон. Пассажиры были мрачны и измотаны ожиданием. Все, кроме одного. 

 Это был довольно невзрачный человек – средних лет, среднего роста, лысоватый, в пиджаке и джинсах, но с дорогими часами и новым кожаным портфелем. Пожалуй, я бы никогда его не заметила, если бы не выражение лица. Он смотрел на облако пепла на экране с каким-то плотоядным ликованием, как будто лично участвовал в запуске извержения и теперь наблюдал результат своей успешной работы. 

Мы с Мариной уже выпили достаточно бесплатного алкоголя, перед пассажиром тоже стояло два пустых стакана из-под виски. И у нас занялся разговор. 

– Кажется, вы здесь единственный довольный человек, – язвительно заметила Марина.

– Это правда, – с готовностью согласился он. – Мне нравится этот вулкан. Я полностью на его стороне.

– И вас не расстраивает, что рейс отложили? 

– Нисколько. Мои передвижения в пространстве давно потеряли смысл.

Он посмотрел на нас и заулыбался. Вообще он оказался довольно смешливым, но не насмешливым. Снобизма в нем не было совершенно.

– А вы, наверное, любите путешествовать. Возможно, сейчас это главное в вашей жизни. Но неужели вы никогда не замечали необязательность своего местопребывания?

– В каком смысле? – спросили мы.

– Когда вы где-то находитесь, вы понимаете, что с таким же успехом могли бы находиться где-нибудь еще. И поэтому все меньше смысла оставаться в данной точке. 

Он перевел веселые глаза с меня на Марину и продолжил:

– Уже через два-три дня вы начинаете тяготиться местом. И вам непреодолимо хочется оказаться в другом. Вы берете напрокат машину и едете по стране. Один день в каждом городе. От силы два. И вам уже нужны новые впечатления. Вы никогда не бываете полностью удовлетворены. Вы ожидаете так много от путешествия, что прибытие на место становится проклятием. Ведь вы знаете, что за горизонтом вас ждут другие города. Я прав?

– Возможно, в чем-то… – сказала я.

Тот момент, когда ты больше не можешь управлять ничем, кроме своего ожидания. Фото Pixabay

– Это называется «глобализация», – сказала я.

Человек посмотрел с одобрением, словно не ожидал, что я могу догадываться о таких серьезных процессах.

– Именно! Стирание различий между всем. И не только в пространстве. Это стирание иерархий и чувств. Каков идеал нашего общения? Ровная приветливость. Неприлично загружать другого своими проблемами. Неприлично раскрывать чувства. Только приветливость и политкорректность. 

– А что в этом плохого? – спросила Марина.

– Плохо, что вся гамма эмоций сводится к усредненной любезности незнакомцев. Так не должно быть. Есть те, кого мы любим, и те, кого ненавидим. Но различия стираются. И в результате мы имеем доброжелательное предсказуемое существо, которое проживает свою ровную жизнь, без взлетов и падений, жизнь туриста, который никогда не свернет с маршрута в путеводителе.

– Вы путаете туризм с самостоятельными путешествиями, – запальчиво вставила Марина. – Мы всегда ищем аутентичное.

Человек засмеялся.

– Как вы можете судить об аутентичном? В Аризоне вас встречают индейцы в перьях, а в Индии – танцующие женщины...

– Хотите сказать, что в Индии не танцуют? 

– Танцуют. Но танец, который вам покажут, – танец для туриста, вы никогда не увидите настоящего каянг мала или кучипуди. Я уже не говорю про индейцев. Вы будете путешествовать по вымышленным странам, этаким суррогатам из эпох и паттернов. Вам всегда будут показывать только то, что вы готовы усвоить. 

– И что вы предлагаете? – спросила Марина.

– Остановиться. Все, что мы можем сделать в мире скоростей, – остаться на месте. Это и есть послание вулкана. 

Солнце за окном начинало садиться. Небо над взлетным полем было таким пустым и чистым, что под ним можно было легко представить море или тюльпановые поля Амстердама, которые мы видели в рекламной брошюре турфирмы.

Наш собеседник мечтательно улыбнулся.

– Знаете, в апреле, когда Он проснулся, я был в Лондоне. Авиасообщение закрыто, билеты на Евростар не купить... И люди, которые должны были куда-то мчаться, неожиданно остались на месте. В залах ожидания, в отелях – неважно. Все они ненадолго остановились. Вдруг оказались без расписания и без планов. У них появилось время оглядеться по сторонам. Это такая роскошь в наши дни. Может быть, они что-то поняли...

Через два часа объявили наш рейс. Вулканическое облако над Европой развеялось. Эйяфьятлайокудль заснул или притворился спящим.

Уходя на посадку, мы оглянулись на нашего собеседника. Он взмахнул рукой и еще плотнее угнездился в кресле, словно собирался просидеть здесь целую жизнь.