Как восстановить человека?

Герасимов своим трудом «Основы восстановления лица по черепу» (1949) создал новую науку и новое искусство. Фото с сайта www.darwinmuseum.ru

«Независимая газета» – мне не чужая, я пишу для нее столько лет, сколько она существует. Сейчас готовлю к изданию книгу «ИМяННОЙ УКАЗАТЕЛЬ», где вспоминаю всех, кого встретил за 80 лет. Из этих встреч и составилась моя жизнь. А еще это краткая история моей страны, сложенная примерно из 3000 историй разных людей. Среди них гении и безвестные обыватели, рабочие, крестьяне, домохозяйки, монахини, проститутки, солдаты, артисты, колхозники, мыслители и доносчики, убийцы и праведники, люди десятков национальностей, профессий, занятий, званий.

Вот две истории.

***

Герасимов Михаил Михайлович (1907–1970) – археолог, антрополог, этнограф, доктор исторических наук. Он своим трудом «Основы восстановления лица по черепу» (1949) основал новую науку и новое искусство, воссоздав облик Ивана Грозного, Ярослава Мудрого, Тамерлана, Улугбека, адмирала Ушакова и еще многих великих и невеликих (в истории) людей.

Школьником я зачитывался этой большой книгой в Ленинке. Мечтал когда-нибудь увидеть Герасимова. Увидел через 10 лет в отделе науки «Литературной газеты», там устроили знаменитую дискуссию «Нужен ли Институт человека?» (1965), пригласив антрополога Михаила Герасимова, философа Георгия Щедровицкого, писателя Николая Атарова и ученого-педагога Нинель Непомнящую.

То было захватывающее представление разума, ума и чувств. Бесспорным победителем стал тогда Щедровицкий (мой школьный учитель физики и логики). Прошло много лет, но до сих пор нет полного, бесспорного ответа на вопрос: что такое человек? Для себя я вывел такую формулу: человек – это один из людей. А люди кто? Те, кто рождены женщиной.

На том диспуте я болел и за Щедровицкого, и за Герасимова. Пожалуй, они оба гении, только один – абстрактного универсального, другой – реального конкретного.

После ожесточенного диспута в «ЛГ» Герасимов явно был удручен, но просветлел, когда я попросил подписать для меня его «Основы» (увы, книга мною утеряна). Прижав к груди книгу, я осмелился задать вопрос: «А как вы определяете цвет глаз, ведь в черепе ничто на это не указывает?» – «Тут никакой мистики, просто опыт, воплощенный в интуицию. Опыт и рука художника. Совсем недавно мне принесли череп и очень удивились, когда я сказал, что умерший не выговаривал шипящие, возможно, даже заикался. Знаете что?.. Если вам интересно, приходите в Институт этнографии, там поговорим подробнее».

В Институт этнографии я потом приходил не раз, но Михаила Михайловича больше не встречал, так получилось. Зато познакомился с этнографом Юрием Симченко (Герасимов был на его защите докторской диссертации). Симченко рассказал мне: «Герасимов всегда носил с собой кусочек воска с грецкий орех, постоянно разминал. Когда все закончилось и меня стали поздравлять, Михаил Михайлович подошел ко мне и отдал то, что вылепил: «Юра, это твой череп». И тут меня взял азарт! Мы же в Институте этнографии, все есть для невиданного опыта: быстренько сделали рентгеновский снимок моей головы, сфотографировали в нужной проекции восковой череп, увеличили до размера рентгеновского снимка, наложили – и все совпало. Абсолютно! У меня просто душа в пятки ушла, ничего себе: держать в руке свой череп, хотя и восковой!»

***

Щедровицкий Георгий Петрович (1929 –1994) – философ, советской философией не признанный и изгнанный из МГУ в школьные учителя.

Я помню его явление нам, ученикам 8-го класса 1 сентября 1955-го. Новые предметы, новые учебники, новые учителя. И входит новый учитель: быстро, точно бросает на стол классный журнал. Рослый, спортивный, одет просто, но всё ему идет. Оглядел нас, сразу притихших, потер крепкий подбородок. «Здравствуйте. Я ваш новый учитель – Георгий Петрович Щедровицкий, буду вести у вас физику и логику».

Так началось наше знакомство; мне было 14 лет, ему 26. Кажется, не такая уж и разница в возрасте, но Щедровицкий был совсем иного поколения. Его отец, Петр Щедровицкий, партиец, известный инженер, решил назвать мальчика Краскомом (то есть Красным командиром), но мама (врач, одно время возглавляла Санитарное управление Кремля, отвечавшее за здоровье и лечение государственной верхушки) решительно воспротивилась и назвала сына Георгием.

О себе Щедровицкий говорил просто: «Я – философ, осуществляю философскую работу». Фото с сайта www.fondgp.ru

После уроков он иногда оставался в спортивном зале играть с мальчишками в баскетбол, это у него хорошо выходило, особенно броски издали, причем мяч падал в корзину не от щита, а точно в сетку! Однажды Вовка Евсеев нечаянно, в борьбе за мяч, прыгнул Жоре (так мы между собой называли учителя) на ноги в тот момент, когда тот рванулся в прыжке бросить мяч. Жора охнул и рухнул, катаясь от боли – разрыв связок голеностопа.

На следующий день последним уроком была физика, и вдруг кто-то вопит: «Ребя, физики не будет, Евсей порвал Жоре ногу!» Евсеев покраснел: «Я ж не нарочно». Сидим, ждем, что будет вместо физики. Вдруг открывается дверь… и в класс входит Жора. На костылях!

А летом нас послали на трудовую практику на месяц в знаменитый колхоз им. Владимира Ильича в подмосковных Горках, где тяжело и страшно умирал Ленин. Вместе с нами (приглядывать за нами и чтоб дисциплина!) поехали учителя – Авдиль Яковлевич Ифраимов, историк, и Щедровицкий.

Между прочим, Георгий Петрович ходил на речку учиться плавать, но не научился. Подшучивал над собой: «Я так и знал. Когда учился в университете, пришла к нам знаменитая пловчиха с кафедры физкультуры, сказала, что научит любого, кто не умеет плавать. Собрала группу и всех научила. Кроме меня».

После окончания школы я долго не видел Щедровицкого, – однажды встретились на улице, постояли минуту и разошлись. Снова встретились не скоро, кажется, в 1967-м в «Литературной газете» – я уже там работал, а кандидата философских наук Щедровицкого пригласили на дискуссию «Нужен ли Институт человека?». Безусловно, по мастерству полемики, точности, глубине, неопровержимости аргументов Щедровицкий стал победителем. И последнее слово осталось за ним: «Сегодня ни одна из существующих наук не дает ответа на вопрос, что такое человек. А это, по-моему, фундаментальный вопрос современной науки».

Ответа нет и по сей день. Щедровицкий, наверное, только бы хмыкнул, услышав такой мой ответ: «Человек – один из людей». Закурил бы. Он много курил.

Потом я Георгия Петровича не видел. Но часто вспоминал его. Он так и остался в моей памяти: высокий, быстрый, невероятно заряженный на постоянное думанье, добывание мыслей. Известный искусствовед Игорь Голомшток, знавший Щедровицкого по НИИ технической эстетики, куда Георгий Петрович устроился уже после нашей школы, аттестовал его следующим образом: «Я никогда не встречал человека со столь мощным мыслительным аппаратом». Точнее не скажешь.

И не ученый сухарь-затворник, а всегда в людском водовороте, где сам он – стремнина, увлекающая других мощным теченьем. По словам жены Галины Давидовны, прожившей с ним вместе 30 лет, Георгий Петрович увлекался женщинами. А женщины, естественно, увлекались им. А какие мужчины были его друзьями! Какие умы, какие философы! Мераб Мамардашвили, Александр Зиновьев, Борис Грушин. О себе Георгий Петрович говорил просто: «Я – философ, осуществляю философскую работу». Работу он проделал громадную: создал МЕТОДОЛОГИЮ как новую форму организации мышления. А вот другой великий замысел оказался непосильным: «Мне важно восстановить российскую интеллигенцию, вот ту высокую интеллигенцию, которая была в России до революции. И если удастся это сделать, я умру спокойно».

Я – не интеллигентный человек, и тут ничего не поделаешь. Но честно могу сказать: «Я был учеником Георгия Петровича Щедровицкого, возможно, самого умного человека в СССР».