История каши, названной в честь министра финансов, хотя изобрел ее совсем другой человек

Граф Дмитрий Гурьев остался в истории благодаря каше.  Янош Ромбауэр. Портрет Дмитрия Александровича Гурьева. 1818

Исторический день

Петербургская дрянная весна действовала на Гурьева угнетающе – на душе скребли кошки, сердце томило, кости ломило. Вот и в этот воскресный апрельский денек граф не находил себе места, слоняясь из угла в угол по огромному кабинету. Вывести графа из этого состояния могли или женские ласки, или чревоугодие. Но с некоторого времени женщины волновали графа все меньше, да и законная супруга давно уже не давала разгуляться на стороне. Что касается чревоугодия, то и здесь угодить Дмитрию Александровичу было нелегко: домашние повара-французы готовили судаки-орли да пюре из каштанов, а хотелось чего-то своего, русского, чтобы и вкусно, и сытно, и просто. Так бы и провел Дмитрий Александрович этот день в тоске и печали, если бы не сел разбирать письма. В одном из них отставной майор Оренбургского драгунского полка Георгий Юрисовский, участник похода русских войск на Париж, приглашал его в свое имение на обед, который устраивал в каждое первое воскресенье месяца. Граф взглянул на календарь. Решение созрело мгновенно. Он велел Прасковье Сергеевне одеваться, кликнул Петрушку и распорядился запрягать двуколку.

Финансист

Родился Дмитрий Александрович в 1751 году, рос при матушке Екатерине II, мужал солдатом в привилегированном лейб-гвардии Измайловском полку при Александре I, ему же и служил до своей кончины. Происходил из старинного графского рода. В любовных делах был резв и прыток, но, вдоволь помяв дворовых девок, перебесился и уже в летах женился на графине Салтыковой, которая была намного старше своего мужа. От Прасковьи Сергеевны женихи бегали как черти от ладана, а граф не испугался – но влекли его явно не женские прелести пересидевшей в девках известной московской барыни. Благодаря женитьбе на Салтыковой граф добился «степеней известных». Это позволило ему пробить дорогу в высший свет и завести дружбу с молодыми людьми, близкими Александру I, – Новосильцевым, Кочубеем, Чарторыйским, по протекции которых 51-летний Гурьев в 1802 году стал товарищем министра в только что учрежденном финансовом министерстве.

Вскоре граф был представлен самому государю и получил монаршее благоволение. В 1810 году, когда российские финансы окончательно пришли в упадок, с подачи Аракчеева император вспомнил о Гурьеве, отстранил тогдашнего министра Голубцова и назначил графа министром финансов. Одновременно Дмитрий Александрович стал членом Государственного совета. До апреля 1812 года финансами в стране фактически в стране управлял Михаил Сперанский, составивший особый план их улучшения, а Гурьев был лишь исполнителем его предначертаний. Граф пытался было провести реформы в его духе, но план Сперанского был признан ошибочным, и Дмитрий Александрович выдвинул собственный план – финансовый. Нашествие Наполеона заставило задвинуть реформы в долгий ящик – прожекты восстановления металлического обращения и равновесия государственных доходов и расходов остались на бумаге.

Французов разбили, русские войска дошли до самого Парижа, но состояние российской казны оставляло желать лучшего. Граф пытался лечить финансы испытанными средствами: повышением таможенных тарифов и пошлин, введением новых налогов и сборов, но без успеха. После победы над Бонапартом всесильный Аракчеев все так же благоволил Гурьеву, и это развязывало ему руки.

В 1817 году в обращении находилось 836 млн руб., ценность бумажных денег упала, и тогда Гурьев, заключив два внутренних бессрочных займа и два внешних, изъял из обращения ассигнаций на 236 млн. Однако ожидаемых результатов эта мера не возымела и вызвала резкое осуждение некоторых государственных сановников. Сейчас, едучи к майору, граф был уверен, что поступил правильно, но самолюбие страдало. Он посмотрел на жену, та ласково улыбнулась, словно читая его мысли, и поправила на нем тяжелый плед, чтоб не надуло сбоку. Прасковья Сергеевна полностью одобряла начинания мужа, хотя в государственных делах мало смыслила. Наконец показалась усадьба майора.

Орисовский пир

Гости за стол не садились, все терпеливо дожидались графа. Орисовский, чтобы придать себе весу, объявил, что будет Гурьев, и теперь волновался: приедет, не приедет, все-таки в большие чины вышел, как-никак министр финансов Российской империи, лицо, приближенное к самому государю-императору. И тут слуга объявил: «Их сиятельство министр финансов, граф Гурьев Дмитрий Александрович с супругой!» Майор выдохнул, оправил мундир, который всегда надевал по праздникам, расправил усы, которые не брил со времен Отечественной войны 12-го года, и двинулся навстречу их сиятельству. Гости загомонили и стали рассаживаться в предвкушении орисовского пира – майор был известный гастроном и славился на весь Петербург своими угощениями. Отставной драгун взмахнул рукой – и началось. Ах, чего только не было за этим столом! И… и… и… Нет у меня слов, чтобы описать этот пиршественный стол, разве можно только сравнить с пирами Лукулла, но и здесь русский драгун сумел переплюнуть римского плебея, выбившегося в начальники при консуле Луции Корнелии Сулле. Потому что кормил гостей тем, что Лукуллу даже не снилось.

После обильных возлияний и приятных, щекочущих национальную гордость воспоминаний о поражении Наполеона на Бородинском поле приятно утомленные едой гости откинулись в своих креслах, майор хлопнул в ладоши, слуги внесли несколько горячих заваренных особым способом самоваров, а затем сам крепостной повар Захар Кузьмин с шустрыми мальчиками-поварятами внес огромное, дымящееся, необычным образом оформленное блюдо. «Десерт, господа! – торжественно объявил майор. – Лично, если так можно выразиться, моим Захаром сочиненный. Прошу любить и жаловать». И широким жестом указал на смущающегося от такого обилия орденов и звезд Кузьмина. Гости заохали-заахали, мол, некуда, милейший, да что же это вы с нами делаете, но все же за кашу принялись и после первых же отправленных в рот ложек дружно зааплодировали. Каша была настолько и вкусна, и нежна, и приятна на вид, что вызвала всеобщий восторг. Но особенно был доволен Дмитрий Александрович. Он сам слыл большим гурманом, но такой каши еще не вкушал. И настолько восхитился ею, что выскочил из-за стола как мальчишка, расцеловал Захара: «Ну, братец, молодец! Вот тебе за труды… чрезвычайные!» – и бросил на медный поднос червонец. Гости зашевелись, зашуршали фраками и кринолинами, мужчины полезли по карманам, и кто ассигнациями, кто монетами начали одаривать опешившего Кузьмина, явно пребывавшего не в своей тарелке. «Да, майор, такой каши я отроду не едал, – обратился граф к расцветающему от счастья Орисовскому. – Ты меня сегодня из такой мерихлюндии вывел, Прасковья Сергеевна свидетель».

Когда гости разъехались, министр замешкался и с ножом к горлу пристал к приятелю: «Продай Захара. Вместе с семьей возьму. За любые деньги». Просьба, которую нельзя не выполнить. Герой Отечественной, блюдя декорум, поначалу отнекивался, а потом рассмеялся: «Твоя взяла, Дмитрий Александрович. Только прошу Захара не обижать – он золотых рук мастер». Отныне граф угощал кашей гостей, изумляя даже самых пресыщенных гурманов, вызывая восторг способом приготовления и вкусом. Постепенно кашу научились готовить и в других домах московской знати, она была включена во все русские поваренные книги. И естественно, называлась гурьевской, хотя авторство принадлежало повару Захару Кузьмину.

Финансист (продолжение)

К плану Сперанского вернулись лишь в 1816 году. После войны министр начал с введения новых и повышения старых налогов, но получаемых доходов не хватало. Тогда граф повысил таможенные тарифы. Положение улучшилось, но ненадолго. Чтобы поднять сильно упавшие в цене ассигнации, Гурьев извлек из обращения большую ее часть. И хотя бумаги выросли в цене, ожидаемых результатов эта мера не имела и вызвала недовольство чиновников. Финансовое управление было настолько неудовлетворительно, что министр финансов не мог представить Государственному совету отчета по завершению государственной росписи за несколько лет. Ни в обществе, ни в совете Гурьев доверием не пользовался, его проекты встречали резкий отпор. Защищал Дмитрия Александровича только всесильный Аракчеев. В 1823-м лишившемуся его поддержки Гурьеву пришлось оставить пост министра. Граф был уволен «по расстроенному здоровью», однако государь оставил за ним некоторые посты. Окончательно удалившись от дел, Дмитрий Александрович целиком посвятил себя любимому занятию – выдумывал рецепты блинов, паштетов, но в историю вошла только каша, названная его именем. 30 сентября 1825 года в Петербурге на 75-м году жизни граф, 13 лет бывший министром финансов Российской империи, скончался. Друзья его любили и почитали, враги хулили – и при жизни, и после смерти. Вот что писал в «Русской старине» в1889 году государственный деятель того времени Ростопчин: «Человек умный, весьма любезный в тесном кружке, не имеющий другого образования, кроме уменья свободно объясняться по-французски, интриган и честолюбец в высшей степени; относит все к самому себе; обременен делами, которыми занимается в полудреме; столь же грузен телом, сколько тяжел на работу; великий охотник до лакомых блюд и до новостей в административном мире; легко поддается на проекты; всем жертвует своему желанию удержаться в милости и увеличить свое состояние». А каша, названная гурьевской, прославила фамилию графа гораздо более, нежели деятельность на посту министра: дела его стали историей, а каша осталась.

Хотите попробовать?

Гурьевская каша – блюдо очень сытное, его можно запивать кипяченым молоком или слоистым коктейлем из гренадина, молока и кофе. Десерт, но без грамма муки. Если графьями себя не почувствуете, то хотя бы узнаете, чем потчевали аристократов. Приятного аппетита!