Дело в шляпе. Непокрытая голова как символ деградации

Это сейчас шапка – просто головной убор. Фото Евгения Никитина

Мы живем в эпоху, когда головные уборы почти исчезли из повседневного обихода. Их носят разве что зимой, и то, начиная с 90-х годов, сперва в Москве, по примеру иностранцев, немалое число людей стало ходить и в январе с непокрытой головой. А остальные носят в холодное время легкие трикотажные шапочки или нечто подобное. Добротные меховые шапки канули в Лету. Понятно, что есть особые ситуации – головные уборы как часть рабочей одежды, летние кепки и т.п. Но в целом мир изменился кардинально по сравнению с тем, что еще было году так в 1950-м, когда мужчина с непокрытой головой представлял исключение, а в Испании еще в 1920-е годы, если верить Бунюэлю, такового могли принять за гомосексуалиста и избить.

В ту «классическую» эпоху головной убор являлся неотъемлемой частью облика человека, его отсутствие в большинстве ситуаций вызывало чувство неполноты и незавершенности образа. И литература точно отражала эту ситуацию, шляпы и шапки заполняли тексты в количестве просто невообразимом по сегодняшним меркам.

Возьмем Чехова. В первом томе Полного собрания сочинений (1880–1882) шапка упоминается 18 раз, шляпа – 48 раз, цилиндр – 11 раз, фуражка – 10 раз, чепчик – 3 раза. Во втором томе (1883–1884) шапка – 28 раз, шляпа – 23 раза, цилиндр – 17 раз, фуражка – 10 раз, шапочка – 2 раза. Я брал только ключевые слова, вполне вероятно, что у писателя использовалось немало других понятий для головных уборов. И часто это не просто упоминания «снял-надел», а весьма детализированные: «Соломенная шляпа ворочается и во всеуслышание сердится на свои непослушные ноги... Шапки дарятся дворникам и лакеям, а вместо шапок на головы накладываются шляпы... Один чиновник, сын благочестивых и добронравных родителей, считал за большое удовольствие снимать перед старшими шапку. Это прекрасное качество его души особенно бросалось в глаза, когда он нарочно ходил по городу и искал встречи со старшими только для той цели, чтобы лишний раз снять перед ними шапку и тем воздать должное. Натура его была до того почтительная и уважительная, что он снимал шапку не только перед своим непосредственным и косвенным начальством, но даже и перед старшими возрастом. Следствием такого благородства души его было то, что ему каждую секунду приходилось обнажать свою голову. Однажды, встретясь в одно зимнее, холодное утро с племянником частного пристава, он снял шапку, застудил голову и умер без покаяния… К чему этот дурацкий цилиндр? Тебе, живущему на счет жены, платить пятнадцать рублей за цилиндр, когда отлично, не в ущерб ни моде, ни эстетике, ты мог бы проходить в трехрублевой шапке!.. Я поснимал с них шапки, а они идут за мной да просят: «Дяденька, отдай шапку!»… В «Ренессанс» не пустят в этом простом платье и без шляпы… другой дядя был очень рассеян (однажды вместо шапки надел себе на голову дамскую муфту)… на нем был широкополый цилиндр, но не барский, а войлочный и бурый, похожий скорее на усеченный конус, чем на цилиндр… Вы меня заставите, чтоб я ваши шапки спрятал и запер на замок дверь!.. – Ты, нехристь, сними шапку! – сказал он грубо. – Нешто можно в шапке есть? А еще тоже барин!»

У Чехова имеются целые сценки об этом предмете:

«1-й: – Снять шапку! Здесь не приказано!

2-й: – У меня не шапка, а цилиндр!

1-й: – Это все равно-с!

2-й: – Нет, не все равно-с... Шапку и за полтинник купишь, а поди-ка цилиндр купи!

1-й: – Шапку или шляпу... вообще...

2-й (снимая шляпу): – Так вы выражайтесь ясней... (Дразнит.) Шапку, шапку...»

А когда-то служила социальным маркером.  Иван Богданов. За расчетом. 1890. ГТГ

У Толстого в «Анне Карениной» 88 раз используется слово шляпа/шляпка, и всего 9 раз шапка. Это уже социальная характеристика произведения, герои которого принадлежат к высшему обществу. Социально нейтральная фуражка упоминается 10 раз. В «Карениной» Толстой дает замечательный афоризм о шляпах: «А иметь взгляды ему, жившему в известном обществе… было так же необходимо, как иметь шляпу». В «Воскресении» герой приближается к народу, и результат налицо – 29 шляп против 28 шапок. А в «Казаках» из простонародной жизни всего лишь 2 шляпы на 17 шапок.

Андрей Белый в «Петербурге» ведет счет людям по головным уборам: «Здесь текли одиночки, и пары, и тройки – четверки; и за котелком котелок: котелки, перья, фуражки; фуражки, фуражки, перья; треуголка, цилиндр, фуражка; платочек, зонтик, перо… врезался в черную, косматую гущу, где манджурские шапки, околыши, картузы, сроившись, грянули в стекла кареты отчетливым пением... когда пролетела пролетка, то все котелки, треуголки, цилиндры, околыши, перья, фуражки и косматые манджурские шапки – загудели, зашаркали, затолкались локтями и вдруг хлынули с тротуара на середину проспекта». Манджурские шапки играют в романе особую роль, упоминаясь 11 раз.

Бродский называл Белого «плохим писателем», тут поэт не ошибся, достаточно привести цитаты из «Петербурга»: «нахлобучив на лоб косматую черную шапку, завезенную, видно, с полей обагренной кровью Манджурии… черной шапки косматой, нахлобученной, завезенной сюда с полей обагренной кровью Манджурии… в шапке, завезенной с полей обагренной кровью Манджурии…» Даже если это такой юмор, то совсем бездарный. А использование семь раз (!) выражения «шапка льняных волос» окончательно убеждают во второразрядности Белого.

Его друг Александр Блок был куда деликатнее. В «Незнакомке» лишь по разу упоминаются «перья страуса склоненные», вуаль (и то и другое – атрибуты дамской шляпки) и котелки «испытанных остряков», но этого вполне достаточно для создания врезающейся в память картины.

Шапки ломали перед начальством, ими закидывали противника, головные уборы служили социальным маркером: «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар». Герои шляпы теряли, искали, без конца снимали, надевали, поправляли, сдвигали, заполняя этими нехитрыми действиями текст. Увы, с ними ушел целый пласт образов и ситуаций, жизнь обеднела и оскудела без них. О чем сегодня строчить писателю, набирая количество печатных знаков?