Вардван Варжапетян
Шаляпин-младший в фильме «Имя розы» с Шоном Коннери в главной роли, а Шаляпин там играет Хорхе Бургосского. Кадр из фильма «Имя розы». 1986
«Независимая газета» мне не чужая, я пишу для нее столько лет, сколько она существует. В книге «ИМяННОЙ УКАЗАТЕЛЬ» я вспоминаю всех, кого встретил за 80 лет. Из этих встреч и составилась моя жизнь. А еще это краткая история моей страны, сложенная примерно из 3 тысяч историй разных людей. Среди них гении и безвестные обыватели, рабочие, крестьяне, домохозяйки, монахини, проститутки, солдаты, артисты, колхозники, мыслители и доносчики, убийцы и праведники, люди десятков национальностей, профессий, занятий, званий.
Вот очередные истории из моего собрания.
***
Шаляпин Федор Федорович (1905–1992) – сын Федора Ивановича Шаляпина (1873–1938) и итальянской балерины Иолы Торнаги, тоже артист и статью в отца. Из России перебрался (1924) в Париж, потом в Америку, в Голливуд, снимался еще в немых фильмах, знаменитым не стал, но все-таки запомнился зрителям по фильму «По ком звонит колокол» (1943) – в роли умирающего журналиста Кашкина.
После войны переехал в Рим и там снимался, один фильм с Шаляпиным-младшим я даже видел – «Имя розы» с Шоном Коннери в главной роли, а Шаляпин там играет Хорхе Бургосского.
Мне повезло: я видел и слышал Федора Федоровича. В обществе «Родина» 15 мая 1979-го (я тогда работал в журнале «Отчизна», размещавшемся в том же старинном особняке в Большом Харитоньевском переулке). Не помню, рассказывал он или пел – я просто любовался этим большим человеком, словно вылепленным из чего-то благородного, мощного, даровитого и очень русского. Еще подумал: а интересная фамилия Шаляпин, откуда появилась? Жалею, что не спросил тогда Федора Федоровича.
Через много лет я прочитал о Шаляпине-младшем в воспоминаниях его друга барона Эдуарда Фальц-Фейна, как он вместе с Юлианом Семеновым (писатель-то и придумал перенести прах Шаляпина из Парижа в Москву) уговорили-таки Шаляпина-младшего дать разрешение. Не думаю, что Федору Федоровичу нравилась эта затея, ведь сам же барон вспоминал, что Ф.Ф. «был очень колючий человек, терпеть не мог хамства и сердился ужасно, вспоминая, как советские газеты устроили травлю его отца». Но, видно, с годами переменился, притерпелся к советской власти.
Шошин Константин – сапожник, наш сосед по дому № 24 на Большой Якиманке. По возрасту, думаю, был сверстником моей мамы, то есть 1913 года рождения. Его жена Клава, наверное, была помоложе, а дочь – круглая отличница Танька – была моей сверстницей, а значит, родилась в 1941-м. Костя был тощий, сутулый, в тверезом состоянии хмурый, в нетрезвом – веселый. Трезвым редко бывал. Жена, конечно, его ругала, а Танька стыдилась отца. Мучимый похмельем, почти каждодневным, Константин, если не удавалось разжиться трешкой (три рубля), мог чего-то стащить у соседей. Однажды старушка Сизова жарила картошку, ушла на минуту в комнату, а Костя схватил сковородку с картошкой и убежал, выменял на стакан водки. Чаще всего сапожник просил в долг («до завтрева», но никогда не отдавал) у мамы Бори Бейнфеста.
Однажды, задумчиво сунув трешку в карман, Костя сказал:
– Елена Наумовна, слабая ваша нация.
– Почему? – удивилась Борина мама.
– А как же?! У нас если уж такая фамилия, то Воробей, а у вас – Воробейчик. У нас Соловей, а у вас – Соловейчик.
Иногда в пивной, да и во дворе, Костю поколачивали. А однажды мой отец пошел в керосинную лавку (она была в 26-м доме, потом вместо керосинной в 1948-м открыли книжный магазин; Боря Бейнфест там подписался, выстояв всю ночь в очереди, на 12-томник Жюля Верна). Вот стоит мой отец в очереди, и подбегает Шошин, рвется без очереди – за денатуратом: срочно похмелиться надо. Бабы его не пускают, но все же сжалились, впустили. Сует Костя рубль продавцу, тот говорит:
– Посуду давай, куда я тебе налью, в карман, что ли?
Костя глаза вытаращил: действительно, стоит у прилавка пустой, без бидона или хотя бы бутылки. Выбежал, схватил ржавую консервную банку, валявшуюся под водосточной трубой:
– Лей!
И тут же, не отходя, выпил денатурат.
Это отец маме рассказал, когда пришел с керосином. Керосин тогда был одной из первейших необходимостей: заправлять керосинку, примус, керогаз, лампу с фитилем под стеклом, от клопов спасаться – кровати, всякие щели керосином мазать. Печку дровами топили. Воду в ведрах носили с колонки, продукты по карточкам, еще приходят похоронки. Год 1946-й.
|
|
Великие клоуны – Юрий Никулин и Михаил Шуйдин. Фото РИА Новости |
Цирк Миша Шуйдин впервые увидел в 13 лет. В 1940-м поступил в цирковое училище, там его приметил тот, чье имя носит теперь Государственное училище циркового и эстрадного искусства – великий клоун Карандаш (Михаил Николаевич Румянцев, 1901–1983). А тут война… Сталинград… Белоруссия… Командир танка. Командир танкового взвода. Воевал храбро и умело, среди наград – орден Боевого Красного Знамени.
А на манеже Шуйдин мечтал выступать как акробат, восхищающий публику сложнейшим номером на турнике, но после ранения с мечтой пришлось расстаться. Какой там турник! – руки еле мог поднять, пальцы не двигались, все, откувыркался, оформляй инвалидность. Но и без цирка Шуйдин уже не мог жить – вот и стал клоуном. В паре с другим фронтовиком, Юрием Никулиным. Они познакомились еще до войны – оба занимались в студии Карандаша. Карандаш так однажды сказал про него: «Шуйдин? Это настоящий, серьезный мужик. Он знает цирк досконально. Настоящий коверный». Реквизиты себе Шуйдин готовил сам: костюмчик, галстук, очки, парик с залысинами. Если что-то не получалось, ворчал. Любимое слово – «хреновина», означавшее все что угодно.
Коверные – это элита цирковых клоунов. Шуйдин очень уважал свою профессию, однажды я услышал от него: «В жизни много страданий, несчастья, горя, а радости мало. Клоун – это радость. Не потеха, забава, надорвать животики, оплеухи и тортом в морду… Это ушло вместе с немым кино, с великими комиками».
Невероятную популярность своего партнера Шуйдин, мне кажется, переживал тяжело. Да и несправедливо было такое: Никулин стал народным артистом СССР в 1973-м, а Шуйдин был только заслуженным – РСФСР! Ну, и что делать? У клоунов второго состава дублеров нет. Но когда Никулин совсем ушел в кино, Шуйдин не ушел из цирка. И даже когда узнал страшный диагноз (рак) – все равно выходил на манеж. А в гости друг к другу клоуны не ходили.
Жалею, что, приходя по журналистским делам в цирк, в гримерку Никулина и Шуйдина, я говорил, конечно, с Никулиным, с Шуйдиным только здоровался. А он человек гордый. Неправильно я себя вел, а ничего уже не исправишь.
