Нонна Верховская
Актер Сергей Никоненко в дебютной работе Никиты Михалкова. Кадр из фильма «Спокойный день в конце войны». 1970
О том, что у любимого есть прозвище, я узнала в киногруппе, когда приехала к нему в экспедицию под Тарусу, где снимал свой диплом «Спокойный день в конце войны» Никита Михалков; фильм с военным сюжетом, но по сути – о силе воздействия искусства на человека.
В университете были летние каникулы, и я, скучая по своему Грише, решила его навестить, а заодно посмотреть на живописные места Тарусы. Кто только не воспевал их – от Паустовского до Цветаевой, художники писали там пейзажи – Поленов, Борисов-Мусатов… Приокской природой вдохновлялся Рихтер, у которого в тех местах была дача. Словом, настоящий «русский Барбизон»!
Мама, узнав о моем решении ехать в киноэкспедицию, категорично заявила, что поедет со мной.
– Знаю я этих киношников, известное дело – богема!
До Тарусы ехали на электричке; мне вспомнился другой вагон и наше знакомство с Гришей. Я, студентка-первокурсница, ехала в метро с огромным букетом августовских цветов с подмосковной дачи. Все места в вагоне были заняты.
Прямо передо мной стоял молодой человек, лица которого я не видела, потому что он держал в руках большой развернутый альбом. На обложке французского (!) издания – репродукция Василия Кандинского. Книги об абстрактном искусстве в советских магазинах не продавали, редкостью они были даже у букинистов, да и у нас в МГУ не очень-то жаловали модернизм.
И вдруг в московском метро – альбом основоположника абстракционизма! Я была заинтригована, кто же владелец столь редкой книги? К счастью, на следующей остановке человек, сидевший рядом со мной, вышел. И тем самым оказался творцом нашей с Гришей судьбы, ведь не выйди он на той остановке – мы могли бы никогда и не познакомиться!
Юноша с альбомом сел на освободившееся место. Небольшая борода и пышные темные волосы до плеч показались мне очень романтичными. Он продолжал рассматривать иллюстрации, а я потихоньку заглядывала через его плечо. Наконец, поборов застенчивость, все-таки спросила, можно ли мне посмотреть весь альбом, пояснив, что история искусств – моя будущая профессия. Удивленно взглянув на меня, молодой человек протянул книгу…
Так я и познакомилась с фотохудожником и кинооператором Григорием Верховским. А на расспросы подруг о том, как именно это произошло, отвечала: «Нас познакомил Кандинский».
…По прибытии в Тарусу выяснилось, что до села со старинным русским названием Вознесенье, где проходили съемки, добраться можно было только на машине. И мама взяла такси.
Уже на подъезде к селу стало понятно, что прошедший только что ливень размыл черноземную почву – ни пройти, ни проехать. Машина наша увязла прямо посреди поляны перед деревянной гостиницей, скорее напоминавшей сельский клуб. Мы сидели в ней, открыв двери, и не решались шагнуть в абсолютно черную маслянистую грязь.
На крыльце гостиницы с ленивым любопытством наблюдал за нами высокий мужчина в резиновых сапогах. А увидев наше замешательство, решил прийти на помощь: пересек грязюку, наклонился и неожиданно взял меня на руки. Легко и быстро понес и, уже опустив на крыльцо, спросил: «К кому приехали-то?», а услышав, что к Грише Верховскому, почесал в затылке и, сказав, что сейчас узнает, скрылся в полутемной прихожей.
Мне не терпелось увидеть Гришу. Я вошла внутрь, никакой стойки или стола в прихожей этой сельской гостиницы не обнаружилось, длинный коридор вел куда-то в глубину. Тогда мне впервые открылась картина неприглядного быта командированных: в одной комнате стоял стол со скудным натюрмортом – пустые водочные и винные бутылки рядом с горой луковой шелухи и какими-то объедками. Дверь в соседний номер была приоткрыта, и, робко заглянув туда, я тут же отпрянула – там с диким храпом, выводя немыслимые рулады, спал на кровати совершенно голый человек.
К счастью, в этот момент вернулся человек, перенесший меня через жижу черной грязи, и позвал в комнату, где сидели за столом двое молодых мужчин – знакомые «лица экрана»! В одном я узнала Валентина Смирнитского, сыгравшего романтичного выпускника консерватории из моего любимого фильма «Двое». Второй, с короткой стрижкой, был Сергей Никоненко, которого я видела в фильме Кончаловского «Дворянское гнездо».
Я неуверенно представилась и сказала, что ищу Гришу Верховского.
– Разминулась ты с ним. Присаживайся.
И актеры рассказали, что вчера на съемке военного эпизода со стрельбой осколок снаряда попал в Гришу и его отправили в московскую больницу имени Склифосовского.
– Оставайся, там сказали, что ранение несерьезное. Он скоро вернется. Вот, попробуй, – и протянули мне похожую на реквизит жестяную кружку с чем-то светло-желтым, вызывающим отвращение даже на вид…
|
|
Значок «Отличник кинематографии», с которым пускали в любой кинотеатр без очереди. Фото автора |
– Открывай, Машка! У тебя девушка из Москвы?
Кто-то ломился в дверь. Мы с мамой затаились под одеялом. «Не впустишь – дверь выломаем!» – орали с улицы.
– Только попробуйте, у меня топор наготове! – отвечала хозяйка и нам: – Это пьяные артисты ломятся!
Голоса стали удаляться, а мы с мамой все прислушивались к каждому шороху за окном…
Полуденные лучи мягко осветили оконные занавески и сразу рассеяли ночные страхи. Не дождавшись завтрака, я побежала к зданию «гостиницы» в надежде увидеть Гришу. Оказалось, что он вернулся утренним поездом и уже готовит аппаратуру к съемке. Вчерашний мой добрый знакомый проводил меня к студийному автобусу-камервагону. По дороге я все пыталась выяснить у него – неужели все в экспедиции только и делают, что пьют? Усмехнувшись моей наивности, он ответил:
– А что в такой Тмутаракани в дождь еще делать? Пить и в карты играть. Некоторых потом с трудом в чувство приводят перед съемкой. На многих фильмах я этого насмотрелся. Режиссеры ругаются, да все без толку. Бывает, всю зарплату успевают на съемках пропить. А вот Григория твоего мы зовем « белая ворона» – пить не пьет, только книги читает. Интеллектуал!
– Не ворона, а ворон, – поправила его я, вспоминая любимую поэму Эдгара По.
– Пусть так, – согласился провожатый. – Ну, тут уже недалеко осталось. По сценарию у нас в финале должен вертолет пролетать. Министерство обороны нам его прислало. Неизвестно, когда Михалков вертолет задействует. Каждый день его простоя дорого обходится, такие расходы только Никите позволяют, а пока суть да дело – мы на этом вертолете обедать в гостиницу летаем.
Вот и студийный автобус, а вокруг дурманящий запах луговых трав и заливных приокских полей! Я вижу в нем Гришу, он укладывает провода и кинокамеру. Хочется броситься к нему и повиснуть на шее, но боюсь причинить боль.
– Да покажи, куда ранило? Как же это могло произойти?..
Гриша приподнимает рубашку на спине – широким пластырем заклеена левая лопатка.
– Почему же тебя отпустили из больницы?
– Осколок извлекли, рана неглубокая. Врач с юмором оказался, спросил, в каком таком сражении я ранение получил. А было так – пиротехники в сцене взрыва пуленепробиваемые пластины только на актеров надели. Оператор камерой закрыт, а я сбоку стоял. Осколок отскочил и угодил мне прямо в спину. Я сначала ничего не понял, просто горячо стало, боль почувствовал уже потом. Администратор нашей группы разволновался и отправил в больницу. Там быстро все сделали, сказали, не опасно – до свадьбы заживет.
(Думаю, случись подобное в нынешнее время – денежной компенсации хватило бы не на один год!)
Зато позднее Грише выдали значок «Отличник кинематографии», с которым пускали в любой кинотеатр без очереди. Значок этот у нас дома хранится до сих пор.
А шрам от «киношной» раны под лопаткой так и остался у Гриши на всю жизнь. Недавно ему исполнилось 80.
