Олег Мареев
Фрагмент работы Дениса Молодкина «Ландыши». Мстёра, 2020 год. Фото Олега Кузьмина
В японской культуре есть понятие «Живое национальное сокровище». Это общепринятое название для лиц, внесших весомый вклад в национальную культуру. На фоне механизации и всеобщей урбанизации японское правительство выработало реальные механизмы защиты как материальных, так и нематериальных объектов культуры. Статус живого национального сокровища присваивается парламентом после изучения кандидатур экспертным советом. Получают его мастера традиционных ремесел, музыканты, деятели театрального искусства, специалисты по обработке материалов…
Конечно, я не случайно начал с рассказа о статусе живого национального сокровища. Японцы – удивительный народ, как никто другой они умеют играть вдолгую. Это простой пример алгоритма, который уже реализован и успешно действует. Только представьте: на уровне парламента страны обсуждается вклад в сохранение культурных традиций каким-нибудь мастером-полировщиком, живущим в глубокой провинции, и ему присваивают звание национального сокровища с назначением пожизненной стипендии!
Если вдуматься, все встает на свои места. Ведь именно в этих простых действиях, выглядящих в нашу эпоху массового производства нелепым анахронизмом, и живет душа нации. Она в музыке, в природе, в языке, в истории. Она в умении совершать простые действия так, как нас научили наши деды – и так, как это делали их предки за сотни сотен лет до нас. В этой непрерывной цепочке передачи уникальных знаний прошито ДНК народа.
С сегодняшнего дня в Музее на Делегатской в Москве проходит выставка лакового искусства «Новые сказки». А при чем здесь японцы, спросите вы. Когда мы говорим о наших лаковых центрах: Мстёра, Палех, Холуй и Федоскино, – то ошибочно используем слово «промысел», помещая лаковые школы в один ряд с хохломой, гжелью и дымковской игрушкой. Если обратиться к открытым источникам, они сообщат нам, что «народные художественные промыслы – это изготовление изделий из простых подручных материалов при помощи несложных инструментов». Чувствуете, где притаились глобальная ошибка и ужасная несправедливость? «Простые/несложные». Эти категории категорически не подходят для описания лаковой миниатюры. Наши прославленные школы – явления совсем иного порядка. Это фундаментальное искусство.
Поясню. Есть фундаментальные науки, без которых в принципе невозможен прогресс, цивилизационное движение вперед (изучение свойств металлов, химия, физика, астрономия). Полеты в космос и построение атомных электростанций недоступны кочевникам. И это не колониальное мышление, а объективная реальность окружающего мира.
По аналогии существуют фундаментальные виды искусства, требующие длительной подготовки, больших объемов специфических знаний, высочайшего мастерства, наличия истории и преемственности традиций. Невозможно каждому новому поколению начинать все заново. Это должен быть передаваемый обширный свод знаний из рук в руки. Год за годом, десятилетие за десятилетием. И русское лаковое искусство – как раз из этой категории. Это полноценное, академическое, профессиональное, авторское искусство. И ставить великие русские лаковые школы вровень с народными промыслами – все равно что всерьез сравнивать частушки ложкарей и балалаечников с симфониями Шостаковича.
О чем выставка на Делегатской? О том, что лаковое искусство по-прежнему умеет поражать. О том, насколько пронзительно и актуально может звучать оно прямо сейчас.
Даже мы, эмоционально и визуально пресыщенные горожане XXI века, застынем перед витриной, наслаждаясь неуловимыми градациями тысяч оттенков, разглядывая работы, на которых остались следы миллионов прикосновений тончайшими кисточками. Каждое такое произведение – это сотни часов неудач и экспериментов. Мы увидим маленькие кусочки чужих жизней. Сомнений и радостей. Побед и поражений. В зеркальных гранях витрин дробятся отражения их вдохновений и рефлексия утонченных душ. Все это искреннее, невыдуманное и настоящее.
Какие авторы представлены на выставке? Живые национальные сокровища – использую термин, найденный японцами для описания мастеров, формирующих трек дальнейшего развития этого направления искусства. Те, кто пробивает тропу в глубоком снежном насте, чтобы увлечь идущих за собой.
Мы так часто используем превосходные степени для описания чего угодно, что окончательно нивелировали значение слов. Этот процесс сродни произошедшей на наших глазах девальвации института звезд – раньше так называли лишь артистов, десятилетиями выдававших качественный музыкальный продукт. А сейчас звездой называют любой ноунейм-проект после первого трека, засветившегося в Сети. Изменения заметны даже на лексическом уровне. Раньше: певец–песня–мелодия. Теперь: проект–трек–семпл. Сплошной крекс–пекс–фекс.
Так вот художники, представленные на выставке, – это никакие не проекты. Это настоящие, недутые звезды. Лучшие мастера своего поколения. Самые яркие представители этого фундаментального, глубинного искусства, способные месяцами скрупулезно писать одну работу. Не потому, что умеют это делать, а потому, что просто не могут иначе.
Да, все это звучит для современного человека странновато. Но ведь никто не станет спорить с тем, что Япония – одна из самых высокотехнологичных стран мира, и, однако, она старается сохранить эти ручные настройки ДНК своей страны, в том числе через сохранение искусства, а точнее – через носителей этих уникальных знаний. Потому что душа нации, те самые скрепы, которые мы пытаемся уловить, те струны и те стержни, на которых все держится, прошиты в русских художественных лаках – фундаментальном виде нашего искусства. И тут мы приближаемся к еще одному парадоксу, объяснения которому я, как ни стараюсь, не могу найти.
Если загуглить: «Музеи России» – поисковик выдаст порядка трех тысяч наименований. Музеи прялок, садовых гномиков, пряников и прочих утюгов. Не будет в этом списке лишь музея лаков. Музея одного из самых узнаваемых визуальных образов России не существует. Как так получилось? Музей прялки важнее? Или рассматривать утюги интереснее, чем ювелирно прописанную лаковую миниатюру? Как говорит один мой суровый товарищ: «Для решения любого вопроса нужна лишь воля. Все остальное – отговорки». Понятно, что никто не предлагает спорить с законами физики, но то, что в наших руках, мы можем и должны изменить.
Поверьте, я не утюгофоб и не прялконенавистник. Но отсутствие в списке музеев России специализированного, объединяющего все четыре лаковые школы, не находит в моей голове никакого разумного объяснения. Какому-нибудь островному государству размером со среднее фермерское хозяйство Калужской области мы передаем под посольство особняк в центре Москвы, а гордость нашей Родины, ее художественные сокровища рассованы по ящичкам музейных хранилищ и видят свет лишь по особым случаям.
Трек истории формируют те, кто способен сделать шаг вперед. И прямо сейчас, когда поиск национальной идеи плотно связан с физическим выживанием нас как нации и цивилизационной единицы, рассуждения о невозможности организовать подобный музей в России выглядят просто нелепо. В масштабе страны тут просто не о чем говорить. Все необходимое для этого есть.
Лаковое искусство во все времена чутко реагировало на изменения, находилось в гармонии с ритмом сердца страны. Но в какой-то момент, мне кажется, распалась связь между жизнью России и течением полноводной лаковой реки. Они словно прекратили пересекаться, существуя отдельно друг от друга, в то время как на протяжении всей своей истории эта связь питала лаковые школы, помогала изменениям и эволюции, щедро делясь сюжетами и деталями, которыми мастера насыщали свои работы, черпая вдохновение в окружающем мире.
Наше ухо реагирует на фальшь, и когда мы слышим интонации актеров в дешевых сериалах, мы морщимся, чувствуя неправду. Мне кажется предельно важным напомнить художникам современности об этой связке, бывшей одной из важнейших основ лакового искусства России. Не задирать нос к небу, а искать русские струны вокруг себя. Об этом в числе прочего как раз выставка «Новые сказки» на Делегатской.
Константин Ремчуков 
