Райские сны о земной жизни

Все зыбко и ярко. Юрий Григорян. Сон. 2010

Григорян Юрий Суренович (род. 1946). Мой друг художник Юрий Григорян родился в селе Цоватех в Арцахе (Нагорный Карабах). Цоватех… «Дикая кошка – армянская речь» (Осип Мандельштам). Как перевести «Цоватех»? Место, где изобилие всего, вдоволь фруктов, плодов, цветов. Рай, что ли?

Я опять (в который уже раз!) в мастерской Григоряна. А мастерская – на Пречистенке, рядом с Академией художеств, действительным членом которой Григорян избран в 2022 году. Единогласно. Зураб Церетели, как атлант, державший на себе академию многие годы, радовался тогда, будто это близкого ему человека избрали. Да, оба они, старший и младший, родные по неистовому трудолюбию.

Что значит «человек свободной профессии»? Разве они и впрямь свободны, все эти художники, писатели, артисты? Нет, только избранники. А что же это за свобода, которой нет у других смертных? Свобода мыслить, чувствовать, творить. Свобода от зависти, холуйства, бесчестия. И неустанный труд, работа, работа, работа, она же – твоя молитва. Свободу дают талант и мастерство, а не звания, награды, указы. «Ничего нет без свободы, все приходит вместе со свободой» (Стендаль). Она необходима человеку, как вода – простое соединение водорода и кислорода. Так и свобода художника проста: талант и мастерство.

Юрий Суренович кладет на стол альбом. Отпечатали его в июне 2025 года в Новосибирске. Долгим оказался путь до Пречистенки. Но еще дольше понадобилось, чтобы 179 работ, созданных с 1973 по 2023 год, сошлись под обложкой «Юрий Григорян. Живопись».

Полвека жизни вместил альбом. Работа на обложке – «Сон». Трудно выбрать другой холст художника для встречи с теми, кто увидит его живопись. «Сон» завораживает красотой, нежностью, яркостью, чистотой красок, они словно сорвались с палитры, как птицы, на праздник, в гости к Юрию Григоряну. Здесь все любимые цвета художника. И все цвета, которыми Творец нарисовал Армению, когда создавал ее.

Ты красок себе пожелала –

И выхватил лапой своей

Рисующий лев из пенала

С полдюжины карандашей.

Осип Мандельштам

Художник подписал мне альбом. Я принес его домой и стал рассматривать. Был вечер, потом ночь. А я все смотрел. «Моя Земля». «Будни моего села». «Кормилица». «Ирина». «Мартирос». «Мой друг буйвол». «Арба моего детства». «Ослик». «Дорога домой». «Женщина с хворостом». «Монастырь Дадиванк». «Армянская мелодия». «Продавец перца». «Гранаты». «Одинокое дерево». «Мальчик с петухом». «Скорбь»...

Армении повезло – она страна художников. И им повезло – они дети Армении. Куда бы судьба ни занесла армянина, в окна его дома светит вечным светом Арарат, к которому после потопа причалил Ноев ковчег. Здесь праотец человечества ступил на первый клочок обсохшей земли. И вспыхнула радуга – завет Господа с родом людским: хотя и неразумны люди по младости своей, Бог милостив и терпелив, впредь Он не станет истреблять род человеческий. Если, конечно, люди сами себя не истребят.

Неистовая схватка. Ерванд Кочар. Трагедия войны. 1926 © РИА Новости

Академик, заслуженный художник России. Россию Григорян знает и любит. Здесь давно его дом, дети, внуки. Но еще… нет, сперва, изначально! – он армянин из Цоватеха.

«Живопись» – так мой друг назвал свой новый альбом. Мог бы еще короче – «Жизнь». Короче только «Сон».

Кочар Ерванд Семенович (1899–1979) – художник и скульптор. Родился в Тифлисе, в семье выходца из Шуши (Нагорный Карабах). Учился живописи в Москве у Петра Кончаловского. Жил в Париже (1921–1936), дружил с Пикассо, Модильяни, Сутиным, взрывал каноны, искал, дерзко соединял железо с красками, ковал новые формы изобразительного искусства – «живопись в пространстве», где время – четвертое измерение.

Народный художник СССР Николай Никогосян (1918–2018) рассказал мне, как впервые встретил Кочара после его возвращения в Ереван весной 1936-го: «Иду молодой, счастливый, жизнь бурлила во мне. Вдруг вижу необычного человека: среднего роста, пониже меня, одетого как иностранец, с моноклем в глазу, с тростью в руке, еще курит трубку! Представляешь? Через неделю я уже был в мастерской Кочара, стал его учеником. Но ненадолго. Через месяц арестовали его. За все щедрые дары, что он принес родине, получил два года тюрьмы и два метра кладбищенской земли. Два метра земли любимой Армении».

А меня в мастерскую Кочара летом 1957-го привел мой двоюродный брат Ваган Согомонян – ученик варпета (так по-армянски «мастер»). Кочар трудился над самым знаменитым своим творением, украсившим Ереван, – Давидом Сасунским, героем армянского эпоса. Это одна из лучших конных статуй мира. Потом уж узнаю горькое признание Кочара известному литературоведу Льву Осповату: «То, что вы видели в мастерской, – это мое, а это (памятник Давиду Сасунскому – В.В.) – кесарю. Но с кесарем я расплачиваюсь чистым золотом».

Памятник отчеканят в меди и установят на привокзальной площади Еревана в 1959-м, а пока будущий «медный всадник» был в глине и гипсе. Мастер и два ученика-подмастерья (сын скульптора и мой брат) работают, я по сторонам глазею, кругом – какие-то конструкции из раскрашенного железа, скульптуры с дырками, заляпанные гипсом стремянки; мрамора, бронзы, гранита не помню.

– Так и будешь стоять? – сердито спрашивает Кочар. – Сделай хоть что-нибудь.

Ведет меня на второй этаж, подводит к грубо сколоченному столу, на котором глыба пластилина.

– Чего стоишь? Делай!

– Что? – глупо спрашиваю я.

– Ну Пушкина хотя бы вылепи.

Часа четыре я лупил пластилин, как боксерскую грушу, рвал, мял, пришлепывал, лепил… Никакого инструмента Кочар мне не дал. Изредка бросал сердитый взгляд в мою сторону. Наконец подошел, мокрой тряпкой трет руки. Обошел стол, губу как-то вывернул. Смотрит то так, то так.

– Хочешь ко мне в ученики?

– Нет. Я в моряки хочу.

Мне было 16 лет. Когда вышли от Кочара, брат набросился на меня:

– Ахмах! («Дурак» по-армянски.) Знаешь, сколько парней мечтают хотя бы пол мыть в мастерской варпета! А тебя он сам зовет в ученики!

И отец хотел, чтобы я стал художником. А Дмитрий Лонго (1882–1977) – первый и последний факир в России, обещал сделать из меня факира. Больше меня в ученики никто не звал. Вот и получилось: художником не стал, в моряки не попал из-за зрения, факиром сам не захотел.

Я не жалею: жил, как умел. И рад, что ни для кого не стал учителем.