Первый Толстой

Алексей Фёдоров. Алексей Константинович Толстой и русская литература его времени. – М.: ООО «Русское слово – учебник», 2017. – 752 с.

Мы говорим «Толстой» – и подразумеваем «Лев». И, может быть, зря. И хронологически Алексей Константинович Толстой – первый. И для литературы русской он ведь не только прозаик, исторический романист, фантаст-романтик, поэт и поэт-сатирик. Он один из отцов Козьмы Пруткова – фигуры для отечественной словесности наиважнейшей. В силу прежде всего актуальности и неполиткорректности. В годы мрачного царизма это все как-то проскочило, а сейчас… Сейчас его обвинили бы и в оскорблении чувств верующих, и в разжигании «ненависти либо вражды». И бог еще знает в чем. Он даже умер вполне в духе сегодняшнего времени – от передозировки морфия (хотя принимал его по предписанию врача).

Хочешь сказать о России одним словом, вспоминай Карамзина. Если верить Вяземскому, он «говорил, что если бы отвечать одним словом на вопрос: «Что делается в России? – то пришлось бы сказать: «Крадут». А если стихами? То помимо тютчевского «Умом Россию не понять» – разве что вариации из «Истории государства Российского от Гостомысла до Тимашева»:

И стал княжить он сильно,

Княжил семнадцать лет,

Земля была обильна,

Порядка ж нет как нет!

Или:

В то время очень сильно

Расцвел России цвет,

Земля была обильна,

Порядка ж нет как нет…

Здесь он еще только юноша... Карл Брюллов. Портрет поэта и драматурга гр. А.К. Толстого в юности. 1836. Русский музей

24 августа, а по старому стилю 5 сентября, исполняется 200 лет со дня рождения Алексея Константиновича Толстого. Цифра и круглая, и вообще умопомрачительная, а юбилейной шумихи что-то не видно. А ведь в 80-е годы прошлого века томик «Князя Серебряного» был во многих домашних библиотеках – тираж был большой… И все же – вот. Вышла книга. Основательная монография.

На контртитул автор вынес восьмистишие нашего Толстого: «Двух станов не боец, но только гость случайный…» Но вынес, думается, не в силу знаменитости сей октавы и, понятно, не в силу ея соответствия нынешним амбивалентным жупелам толерантности и политкорректности. Нет, Алексей Фёдоров, как видно, решил проверить эту авторскую декларацию на прочность, разобраться, в чем все-таки была сила толстовского дарования, почему даже в богатой нашей литературе он остается не только хрестоматийно-букварьным («Колокольчики мои, цветики степные…»), но и просто читаемым без принуждения писателем. В конце концов что нам за докука, как воспринимает себя автор?! Главное, чем он привлекателен для нас.

Очень скоро после «Колокольчиков», в пору юношеских самоопределений, мы открываем для себя Толстого-сатирика (наряду с упомянутой «Историей государства Российского...» остается вечным «Сон Попова», и не только одна эта поэма), нашим спутником навсегда становится невообразимый Козьма Прутков. Тогда же в успешную конкуренцию с современным историческим чтивом вступает «Князь Серебряный», а с нынешними многочисленными суррогатами старой доброй готики – «Упырь» и «Семья вурдалака». Затем приходит пора толстовской любовной лирики: «Мне стан твой понравился тонкий, и бессильная воля боролась с возрастающей бурей желанья…»

...а здесь уже классик. Илья Репин. Портрет А.К. Толстого. 1896. Государственный Литературный музей

Но Алексей Фёдоров не ставит своей задачей объяснять, почему и сегодня читать Алексея К. Толстого прикольно и классно. Он проводит именно научное исследование и, наверное, впервые, безо всяких идеологических шор и стеснений разбирается, по каким причинам Толстой столь неприветливо воспринимался современной ему критикой, какие сложности при истолковании его разножанровых сочинений возникали в советское время.

С другой стороны (и это, очевидно, главное достоинство монографии), Фёдоров не разворачивает перед нами историю вопроса, он, между прочим, в полном соответствии с заглавием показывает творческую деятельность Толстого как часть литературного движения того замечательного времени российской истории, которое связано с широкими реформами императора Александра II. Точнее, не просто показывает, а восстанавливает, уточняет, даже опровергает многое превратное, что было нагромождено вокруг русской литературы императорского времени и даже взгромождено на нее в период литературоведения по-коммунистически. Поэтому книга, сохраняя главные черты и качества научного труда, должна привлечь и думающего читателя, который хочет воспринимать любое попавшее в его руки произведение не просто как развлекуху, но как многообразное явление родной и вечной культуры.

Кроме аналитического обзора того, как складывалось, но все никак не могло сложиться а.к. толстоведение, Алексею Фёдорову надо поставить в заслугу попытку с современных позиций посмотреть на феномен нигилизма (сегодня тем паче в 2017 году он прочитывается как синоним социал-радикализма, терроризма, как почва для тоталитаризма ХХ века). Причем посмотреть, по существу, с художественной проницательностью: замечательна вторая глава книги, где в аналитическом сопряжении оказываются известная теория Дарвина, нигилизм и образ Дон Жуана, выхваченный Толстым из литературной традиции и творчески преобразованный им под управлением времени.

Если названная глава восхищает богатством сопоставлений и каскадом идей, могущих вдохновить будущих литераторов на новое обращение к явлению донжуанизма, глава, посвященная прозе и драматургии Толстого на исторические темы, отлична стремлением скрупулезно реконструировать сложноустроенные воззрения Толстого на перспективы развития России. И главное, что здесь удалось показать автору, искренне любящему создания своего героя, Толстого: писатель не может да и не обязан выступать прагматическим конструктором идеальных систем. Но писатель может, обязан – и Толстой это выполнил – показать, при каких условиях никогда не то что идеальные, даже смягченные системы государственного управления не смогут реализоваться. Причем – удивительное дело! – Фёдорову для этого не понадобилось даже подробно обращаться к блистательному (и, увы, не потерявшему актуальности) сатирическому стихотворчеству Толстого. И то сказать: все доступно – берите и читайте! Тем более что Фёдоров в своем труде щедро цитирует малодоступные суждения, письма, свидетельства современников Толстого, а напоследок одаривает нас извлеченным из архива Исторического музея стихотворением об эпохе Крымской (Восточной) войны, которое он хотя и не атрибутирует Алексею К. Толстому, но уверенно связывает с общим контекстом русской поэзии тех лет: именно на почве таких множеств и вырастают шедевры, в том числе и толстовские.

И еще одно. Много лет один из нас ездил на свою историческую родину на автомобиле. Быстро выработалась близкая душе подорожная: Москва – Брянск – знаменитые «Три сестры» – Чернигов – Киев – Белая Церковь – Кременчуг – Козельщина. Естественно, само собой сложилось: на этой трассе нельзя было не заехать в усадьбу писателя Красный Рог. Не только в его музей, не только к его усыпальнице на погосте церкви Успения Божией Матери… Просто походить по травам в этом парке среди кленов, ясеней, лип, бузины, чернотала – под этим «спокойным движением прозрачных облаков», здесь, где Алексей Константинович в конце концов на исходе жизни все-таки нашел самые точные слова для выражения главного в собственной судьбе: «Певец, державший стяг во имя красоты»… Наследуя пушкинскому: «Чувства добрые я лирой пробуждал».

Мы перечитываем «первого Толстого» с надеждой, что мощь его русско-украинской крови, посредством ею созданного, неизъяснимым образом, наперекор всей политической возне будет продолжать выстраивать нашу жизнь именно во имя красоты – противостоя всему прочему, псевдогеополитическому и конъюнктурно-стратегическому. В том, что наши надежды небеспочвенны, убеждает и книга Алексея Фёдорова – может быть, впервые так убедительно и разносторонне показавшая интеллектуализированному как бы миру, в частности, то, что просто читателей притягивало и притягивает к Алексею Константиновичу Толстому безо всякого внешнего воздействия – как дотелевизионного, так и нынешнего, тотально-медийного.

Не знамена друзей и врагов, даже не «мой добрый меч». Только: «стяг во имя красоты». Под ним есть место каждому и тесно не будет никогда. А тепло будет.

И последнее.

Не все знают, кто такие Алиса Лидделл и Чарльз Лютвидж Доджсон, но всем известны Алиса из Страны чудес (прототипом ее и была Алиса Лидделл) и Льюис Кэрролл (псевдоним Доджсона). Алексей К. Толстой, как упомянутая Алиса Лидделл, тоже обогатил литературу, когда был ребенком. Его воспитывал не отец, а дядя по матери – Алексей Перовский. Этот дядя (под псевдонимом Антоний Погорельский) сочинил для своего племянника знаменитую сказку «Черная курица, или Подземные жители» (1829). Уже за одно это можно ставить им обоим памятники по всей России.