Душой и рожей гадок

Циник, стукач, реакционер, злобный пасквилянт Фаддей Булгарин. Гравюра из книги Фаддея Булгарина «Воспоминания»

Вслед за юбилеем Пушкина, которому в начале лета стукнуло 220, подоспела еще одна литературная годовщина из той же эпохи – завтра, 5 июля, исполняется 230 лет со дня рождения Фаддея Булгарина. Общенационального празднования по этому поводу, конечно, не будет. Трудно найти в истории отечественной словесности фигуру со столь же незавидной репутацией. Крупнейшие писатели первой половины ХIХ века издевались над редактором «Северной пчелы» в эпиграммах и частных письмах, полемизировали с ним в статьях.

Вот, например, что писал Петр Вяземский:

Я знал, что пошлый 

он писатель,

Что усыпляет он с двух строк,

Что он доносчик и предатель

И мелкотравчатый Видок,

Что на все мерзости он падок,

Что совесть в нем – 

истертый знак,

Что он душой и рожей гадок;

Но я не знал, что он дурак.

Советская историческая энциклопедия (1973) обошлась без прямых оскорблений, но тоже не жалует: «Булгарин Фаддей Венедиктович (24.VI.1789­–01.IX.1859) – русский журналист и писатель. Сын польского шляхтича. До 1825 года сотрудничал в «Полярной звезде» К.P. Рылеева. Позднее стал реакционером, осведомителем «Третьего отделения», писавшим доносы на писателей». Ах, он проказник. Доносы, видите ли, писал. На писателей. В СССР в том же 1973 году чуть ли не каждый второй писатель строчил доносы, и ничего, все были приятели.

Разумеется, нельзя не вспомнить хрестоматийное, написанное Александром Сергеевичем Пушкиным:

Не то беда, Авдей Флюгарин,

Что родом ты не русский 

барин,

Что на Парнасе ты цыган,

Что в свете ты 

Видок Фиглярин:

Беда, что скучен твой роман.

Меду тем другой Александр Сергеевич, а именно Грибоедов, так писал Булгарину (24 июля 1828): «Любезный друг, пишу к тебе под открытым небом, и благодарность водит моим пером, иначе никак бы не принялся за эту работу после трудного дневного перехода. Очень, очень знаю, как дела мои должны тебе докучать… »

Любезный друг…

Но все‑таки над Булгариным современники в основном издевались. И, кстати, чаще всего оставались целы, что характеризует и его тоже. Да, почти никто не сказал о нем доброго слова. В советское время работы Булгарина не переиздавались, а в текстах о нем не допускались никакие оценки, кроме ругательных. Нескольким поколениям читателей он представлялся исключительно как циник, стукач, реакционер, злобный пасквилянт. Одно слово – «Видок Фиглярин». Какова доля правды в этих оценках?

В последние десятилетия на фигуру Булгарина ученые стараются взглянуть более взвешенно, без эмоций. Интерес к нему проявляют историки литературы и журналистики, специалисты по театру, живописи, быту и даже спорту – ведь Фаддей Венедиктович писал на все эти темы. Произведения его с начала 1990‑х годов вновь переиздаются. Кто же он был на самом деле? Уроженец Польши, после ее раздела ставший российским подданным, боевой офицер, либеральный журналист в Вильне, плодовитый прозаик, острый литературный и театральный критик, редактор влиятельной консервативной газеты в Петербурге, военный историк, осведомитель III Отделения…

Он не был ни выдающимся писателем, ни исчадием ада. И при этом Булгарин «сыграл большую роль в профессионализации литературы, много писал о социальных аспектах ее бытования», отмечает филолог Абрам Рейтблат в предисловии к сборнику, в основу которого легли материалы международной научной конференции 2017 года. Это, заметим, не первая за последние годы исследовательская книга об авторе популярнейшего некогда «Ивана Выжигина».

Он был самым преуспевающим русским беллетристом первой половины ХIХ века и непримиримым оппонентом литераторов пушкинского и некрасовского круга. Конечно, односторонняя трактовка его деятельности сильно обеднила литературную палитру. Целиком изъять эту фигуру или окрасить ее одной краской невозможно. В его писаниях своеобразно отразились опыт военных походов и путешествий, размышления об истории России (роман‑бестселлер «Дмитрий Самозванец») и мысли о современной культуре… Статьи из сборника, написанные специалистами из разных стран, расширяют представление об этом многогранном и по‑своему незаурядном литературном деятеле. При этом, констатирует составитель, «и в биографии Булгарина, и в его творчестве осталось еще много непроясненных эпизодов и аспектов». Щекотливая страница его биографии – служба в двух армиях: русской (1806–1810) и французской (1810–1814). Сначала он воевал против шведов и французов, потом, сменив мундир, участвовал в наполеоновских походах в Испанию и Россию. В то время многие поляки встали под французские знамена, поверив обещанию Бонапарта вернуть Польше независимость. Булгарин бывал в кровопролитных сражениях, во Франции дослужился до чина капитана, стал кавалером ордена Почетного легиона. В Пруссии при отступлении попал в плен к русским… и перешел на сторону победителей. После войны «получил высочайшее прощение», однако о некоторых эпизодах своей военной карьеры предпочитал помалкивать. Зато первым его большим произведением стали «Воспоминания об Испании» (изданы книгой в 1823 году). О жанровых особенностях этой книги пишет в статье «Офицер Булгарин и русская литература» Наталья Акимова. Это не мемуары и не военные записки, а «простой офицерский рассказ», притом рассказ польского офицера, – смесь исторической правды и беллетристики. Эту его книгу позже упрекали в плагиате или как минимум использовании крупных чужих фрагментов. Так, доныне не установлено, был ли Булгарин в действительности свидетелем осады Сарагосы. В любом случае именно с этой книги началась его карьера писателя. Как и Денис Давыдов, Булгарин «создал маску героя‑повествователя, не сливающуюся до конца с авторским «я», но в то же время чрезвычайно близкую», отмечает литературовед. Позже он выпустил цикл «Военные рассказы», написанный в манере «бивуачного» анекдота, где героями оказывались и русский, и наполеоновский офицеры. Его «Петр Иванович Выжигин» – первый русский исторический роман о событиях 1812 года, внимательно читавшийся Львом Толстым, которого волновали нравственные аспекты войны. В 1840–1850‑е годы Булгарин – ветеран, «старый воин на покое». Военная тема присутствует и в его «Воспоминаниях», оставшихся незавершенными.

Булгарин часто публиковал путевые очерки. Элементы «риторического жанра» ищет в них Наталья Вершинина. Булгарин, по словам автора статьи, – «вечный путешественник», в чьих глазах «первостепенную важность имеют не сами по себе достопримечательности, а отраженное в них начало коллективной памяти». Тему травелогов развивает литературовед Ларс Клеберг, изучавший поездку Булгарина в Швецию в 1838 году. По итогам вояжа писатель выпустил книгу в двух томах, с краеведческими и этнографическими подробностями. Некоторым современникам сей труд не понравился: в «Отечественных записках» вышла 15‑страничная анонимная рецензия, где автора книги упрекали за поверхностность суждений, неточность сведений и самохвальство. Клеберг восстановил маршруты Булгарина по стране и некоторые путевые подробности; по мнению скандинава, записки «содержат весьма компетентное по тем временам описание Швеции». Музыковед Светлана Лащенко проанализировала газетную статью Булгарина об опере «Жизнь за царя» сквозь призму музыкальных занятий и интересов беллетриста. Булгарин знал русских композиторов и европейских исполнителей, сам неплохо музицировал, пел в хоре, иногда писал о музыке для прессы. Статья его о Глинке, по мнению исследовательницы, вовсе не была невежественной и ругательной, как утверждалось в советское время. Она даже в чем‑то помогла великому композитору, с которым у Булгарина (несмотря на сложность и переменчивость отношений в целом) существовала в 1830‑е годы «определенная общность взглядов».

Наверное, в те времена за фразу «общность с Булгариным» могли и на дуэль вызвать. Но со временем страсти угасли. Сегодня сочинения этого автора стали материалом для научных статей и диссертаций.