Булькая и завывая

Все мы немного лошади. Особенно переводчики. Фото Евгения Никитина

«…Все мы немножко лошади,/ каждый из нас по-своему лошадь», – писал Владимир Маяковский. А переводчики – особенно: вспомните хрестоматийную пушкинскую фразу про почтовых лошадей просвещения. Хотя, согласно 10-томному полному собранию сочинений издания Алексея Суворина (1887), том 9 «Дневники. Записки. Исторические статьи и разные заметки», в статье 1825 года «Заметки при чтении книг» изначально Александр Сергеевич выразился так: «Переводчики суть подставные лошади просвещения, через них скрываются великие тайны».

Профессия эта неблагодарная: например, в выходных данных книги читатель смотрит в первую очередь на фамилию автора, а кто перевел – не так важно. Речь о «чистых» переводчиках, а не поэтах и прозаиках, многие из которых занимались переводами (хотя часто это были вольные переложения) – так, Пушкин переводил и Вольтера, и Гая Валерия Катулла, и Адама Мицкевича, и Овидия, и Руссо… А его «Сказка о рыбаке и рыбке» – вольное переложение сказки «О рыбаке и его жене» из сборника братьев Гримм. Хотя и среди переводчиков есть знаменитые исключения – Рита Райт-Ковалева, например. (Помните у Сергея Довлатова в его «Соло на ундервуде»:

«Когда-то я был секретарем Веры Пановой. Однажды Вера Федоровна спросила:

– У кого, по-вашему, самый лучший русский язык?

Наверно, я должен был ответить – у вас. Но я сказал:

– У Риты Ковалевой.

– Что за Ковалева?

– Райт.

– Переводчица Фолкнера, что ли?

– Фолкнера, Сэлинджера, Воннегута.

– Значит, Воннегут звучит по-русски лучше, чем Федин?

– Без всякого сомнения.

Панова задумалась и говорит:

– Как это страшно!..

Кстати, с Гором Видалом, если не ошибаюсь, произошла такая история. Он был в Москве. Москвичи стали расспрашивать гостя о Воннегуте. Восхищались его романами. Гор Видал заметил:

– Романы Курта страшно проигрывают в оригинале...»)

Или Лилианна Лунгина. Или Гоблин, он же Дмитрий Пучков, благодаря чьей пародийной озвучке фильмов термин «гоблинские переводы» стал нарицательным. Но если говорить о профессии в целом, обычно переводчики остаются в тени. А если и вспоминают о них, скажем, в Международный день переводчика (30 сентября – это не только Вера, Надежда, Любовь и матерь их София, но и день памяти святого Иеронима Стридонского – покровителя переводчиков, с 1991 года их официальный профессиональный праздник) добрым, тихим словом, то слово это – либо вышеупомянутая фраза Александра Сергеевича о почтовых лошадях, либо название фильма Софии Копполы «Трудности перевода».

Воздавая дань уважения переводческому труду, о его тайнах, сложностях и других аспектах рассказывает книга Дэвида Беллоса «Что за рыбка в вашем ухе? Удивительные приключения перевода». Автор – английский переводчик и писатель, живущий в США, профессор французского и сравнительного литературоведения, руководитель программы по переводу и межкультурным коммуникациям Принстонского университета. В 1994 году получил Гонкуровскую премию за биографию французского писателя и кинорежиссера Жоржа Перека, в 2005-м – первую Международную Букеровскую премию за переводы произведений албанского поэта и прозаика Исмаила Кадаре (причем переводы были сделаны с предыдущих французских переводов).

Дэвид Беллос. Что за рыбка в вашем ухе?: Удивительные приключения перевода / Пер. с англ. Натальи Шаховой. – М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2019. – 416 с.

Поэтому при переводе этой книги надо было все время держать в уме, что меняется не только язык, но и целевая аудитория. Простой пример. Автор пишет: «Ниже приведены отрывки, не написанные Уильямом Вордсвортом, Т.С. Элиотом и Д.Д. Сэлинджером, но достаточно лишь смутных школьных воспоминаний, чтобы понять, какой из них написан в духе Элиота, Сэлинджера или «озерной школы».

Многим ли из нас смутные школьные воспоминания позволят опознать стиль «озерной школы»? Сэлинджер, конечно, шире известен в России. Однако тут кроется другой подводный камень: большинство читателей узнали бы его в стилизации под Райт-Ковалеву, а вот если бы отрывок был стилизован под перевод Махова или Немцова?

Понятно, что для переориентации книги на новую аудиторию переводчику приходится местами менять текст, исходя из собственных субъективных представлений о будущих читателях. Также понятно изумление, а то и возмущение читателя, встретившего в переводной книге примеры из Некрасова и Зощенко. Хочу сразу же заверить, что все подобные замены согласованы с автором, который позволил переводчику ни в чем себе не отказывать и по мере сил адаптировать текст к русской культуре…»

Если вновь вернуться к названию книги, то, как отмечают знающие люди, слово «рыбка» в нем вызывает у англоязычного читателя прямые аллюзии, не сразу понятные (или вообще непонятные) читателю русскоязычному. Речь о вавилонской рыбке – персонаже серии юмористических научно-фантастических романов «Автостопом по галактике» английского писателя Дугласа Адамса, которая помещается в ухо своего носителя-хозяина и помогает быстро понять любой язык. Вот как это описано у Адамса:

«– Ша! – сказал Форд. – Слушай, это может оказаться важным.

– Ва… важным?

– Это вогонский капитан делает объявление по тихокричателю.

– Значит, вогоны так разговаривают?

– Слушай!

– Но я не понимаю вогонского!

– И не нужно. Просто вставь рыбу в ухо.

Форд молниеносным движением ткнул Артура в ухо, и тот немедленно испытал болезненное ощущение, когда рыба проскользнула глубоко в слуховые каналы. Задыхаясь от ужаса, Артур секунду или две царапал ухо, а потом медленно выпучил глаза от удивления. То, что он испытывал на слух, походило на рассматривание картинки с двумя черными профилями, когда внезапно видишь белый подсвечник между ними. Или на рассматривание множества цветных точек на листе бумаги, которые вдруг складываются в шестерку, означающую, что окулист собирается содрать с тебя как следует за новую пару очков.

Артур осознавал, что все еще слышит бульканье и завыванье, только теперь они каким-то образом преобразились в совершенно понятный английский язык».

Что касается книги Беллоса, то перед нами не сухое академическое исследование, но и не собрание анекдотов и прочих комических или трагикомических случаев из переводческой жизни. Скорее это что-то вроде факультативного курса для студентов-переводчиков (недаром Беллос – университетский профессор) на основе авторского опыта, не уместившегося в рамки классических лекций. В целом Дэвид Беллос старается блюсти баланс между научным и развлекательным: «В этой книге я не учу переводить и не рассказываю, как перевожу я. На эту тему есть гора прекрасных книг, и нет нужды добавлять к этой горе свой камешек.

Я собрал здесь истории, примеры и доводы, помогающие разобраться в главном, как мне кажется, вопросе: что делает перевод.

Я попытался охватить всю картину целиком, исследуя роль перевода в культурной, социальной и других сферах человеческой жизни. Для этого я проштудировал груды учебников и статей, опросил толпы знакомых экспертов, но зачастую опирался и на собственный опыт.

Выясняя, что делал перевод раньше и теперь, что и почему о нем говорили, сводится ли перевод к единому процессу или подразделяется на разные, мы совершим путешествие во времени и пространстве, переносясь из Шумера в Брюссель и Пекин, обратимся к комиксам и классической литературе, углубимся в дебри таких разных дисциплин, как антропология, лингвистика и информатика. При попытке понять, что делает перевод, возникает столько разных вопросов, что вопрос о том, в чем он вообще заключается, можно на время отложить в сторонку...»

Автор пытается разобраться: «Что такое перевод?», «Можно ли обойтись без перевода?», «Почему мы называем это переводом?», «Что говорят о переводе», «Миф о буквальном», «Принцип выразимости: что невозможно сказать, невозможно и перевести», «Сколько у нас слов для обозначения кофе?», «Влияние переводов», «Что делают переводчики» (все – названия глав книги) и т.д. При кажущейся очевидности и однозначности ответов на эти и многие другие вопросы на самом деле все не так просто. К примеру, на риторический вроде бы вопрос: «Можно ли обойтись без перевода?» – Беллос отвечает утвердительно, допуская три варианта: выучить все нужные языки, использовать один общий язык или «просто игнорировать людей, которые говорят не так, как мы». Все три способа сегодня представляются слишком радикальными и утопическими, «однако это не просто воображаемые парадоксальные решения в сфере межкультурной коммуникации. Все три пути отказа от перевода встречались в истории человечества. Более того, с исторической точки зрения любой из них ближе к норме на нашей планете, чем та культура перевода, которая в наше время кажется естественной и неизбежной. На самом деле, хоть это особо не афишируется, многие страны прекрасно обходятся без переводов». Дэвид Беллос рассказывает о переводах «вверх» и «вниз», вольных и буквальных, поэтических и новостных… Приведен любопытный факт из истории синхронного перевода: оказывается, «современный мир конференц-перевода» возник относительно недавно – при подготовке Нюрнбергского процесса, когда потребовался перевод на несколько языков одновременно, поскольку судьи и следователи из четырех стран говорили на английском, французском и русском, а подсудимые – на немецком. «Микрофоны и наушники барахлили, юристы и свидетели говорили слишком быстро, переводчица неоднократно разражалась рыданиями, слушая показания коменданта Освенцима. Но, несмотря на все препятствия, система сработала. Герман Геринг якобы сказал Стефану Хорну, одному из судебных переводчиков: «Ваша система очень эффективна, хоть она и сократит мне жизнь!»

А в целом от главы к главе все больше соглашаешься с Зощенко, Кавериным и другими «серапионовыми братьями», приветствовавшими друг друга: «Здравствуй, брат, писать очень трудно». А переводить – тем более.